Фанфан и Дюбарри - Бенджамин Рошфор

Два лакея в турецких ливреях разносили на больших подносах напитки и закуски, предлагая серебряные шкатулки с лучшим нюхательным табаком.

У Картуша все мысли занимал только зад Труди, который он никому не собирался уступать на этот вечер, а потому, оставив в покое Тюльпана, он устремился к сей красотке, которую уже атаковал некий марсельский нотариус.

Тюльпан, слегка обиженный таким пренебрежением и не имевший ни малейшего желания заняться куртуазностями, подсел к стоявшему чуть в стороне столику с бутылкой шампанского, которая словно сама предлагала разделить его одиночество. Сев, он меланхолически выпил сам с собой и чуть не собрался было заняться вновь английским языком, если бы Цинтия Эллис, ошеломившая всех своим насквозь прозрачным кружевным туалетом, не подошла, чтобы взять его за руку и отвести к мсье Лангре, восседавшем на большом канапе в окружении самых соблазнительных здешних обитательниц. На первый взгляд мсье Лангре было лет тридцать, красивый, хоть и толстеющий уже мужчина, выглядел весьма импозантно.

— Это мой юный протеже, мсье Лангре, — представила Цинтия Эллис Фанфана-Тюльпана. — Позвольте мне представить его вашей светлости. Ему пришлось немало пережить, и теперь не знает, что делать дальше.

Мсье Лангре приветливо покивал головой, но Тюльпан заметил, как испытующе тот его оглядел.

— Что вы умеете, мсье?

— Можете мсье Лангре все рассказать без утайки! — вмешалась в разговор Цинтия Эллис. — Он все способен понять, ничто его не удивит и не покоробит!

— Понимаю, — Тюльпан поколебался, стоит ли рисковать, но наконец решился сказать правду. — Я был солдатом, мсье. Участвовал в компании на Корсике, только к несчастью не сошелся характером с нашим полковником.

— Кто это был?

— Мсье де Рампоно.

И мсье Лангре залился протяжным смехом, так что затряслось даже пухлое брюшко, после чего обратился к своему любезно внимающему окружению:

— Мои милые дамы, скажи мне этот юноша, что они с полковником нашли общий язык, у меня сразу возникли бы подозрения, — он повернулся к Фанфану, — и я бы воздержался от симпатий к вам! Это ничтожество полковник не знает ничего, кроме уставов и артикулов. А вы, как я понимаю, сказали ему "адью"?

— Да, мсье, признаю. Но только после гибели моего лучшего друга после ужасной гибели, в которой виновен мсье де Рампоно.

Настала тишина. Мсье Лангре, казалось, оценив откровенность Тюльпана, продолжал в упор глядеть ему в глаза — то ли это был его способ постижения людей, то ли… Тюльпан вдруг заподозрил, не взирает ли на него мсье Лангре влюбленными очами? Боже! Ну нет! Если такова цена протекции мсье Лангре, то для Фанфана это было б слишком!

— Я обещал ему, что помогу устроиться, — вмешался в разговор Картуш, проходя мимо и обнимая при этом величественную фигуру роскошной Труди. Только мои предложения его не привлекли, а зря, — добавил Картуш по пути к ведерку со льдом и шампанским.

Стать альфонсом — вот как Картуш предлагал Тюльпану устроиться. Нашел бы ему пару-другую девиц, прибывших в Марсель из деревни, которых без труда можно склонить к проституции. Фанфан бы стал их охранником в надежде на приличные заработки в бесчисленных портовых кабаках…

— И что дальше?

— Всего через несколько лет ты станешь настолько состоятельным человеком, чтоб завести приличный дом свиданий для буржуа и даже дворян…

— Завести бордель! — ошеломленно воскликнул Тюльпан. — А если я когда-нибудь найду Летицию и она спросит, кем я стал, что я скажу? "Хозяином борделя, милая!" Да?

— Так тебе только это мешает?

— Вполне достаточно! Неужели ты думаешь, я буду жить на доходы с проституток? — возмутился Фанфан, тем самым загубив дальнейшие инициативы расстроенного и недоумевающего Картуша.

Теперь же мсье Лангре сделал ему такое предложение:

— Я мог бы устроить вам место лейтенанта в одном прекрасном полку, где у меня есть определенное влияние, но, полагаю, армия теперь…

— Да, вы правы, в настоящее время армия — не то, о чем бы я мечтал.

— Поэтому вам стоит навестить меня в Версале, когда я туда вернусь, закончил разговор мсье Лангре и встал. — Мадемуазель Эллис вам сообщит, что и как…

Едва кивнув, мсье Лангре ещё раз уколол Фанфана взглядом, и удалился, обняв за плечи златовласую Цинтию, причем шум общего веселья, деликатно приглушенный на время их разговора, тут же опять усилился.

Следя, как мсье Лангре исчез в дверях покоев Цинтии, Фанфан остался посреди зала, счастливый неожиданной удачей. И только спрашивал себя, кто же такой, черт возьми, этот мсье Лангре?

А чем же занимался в это время мсье Лангре?

Едва исчезнув за дверьми, он тут же позабыл про импозантные манеры, и через миг был так же наг, как герцог Шартрский в заведении мадам Бриссо, и так же домогался близости Цинтии Эллис, которая вела себя ну точно как тогда в Париже. И если мсье Лангре достиг того же удовлетворения, что и когда-то герцог Шартрский, так только потому, что мсье Лангре и герцог Шартрский… Да!

Под занавес удачного свидания блаженно говорил Цинтии:

— Ах, моя Цинтия, ты все также бесподобна, и как я рад, что мои функции инспектора армии привели меня в Марсель!

— Но ведь и вы все также темпераментны, монсеньор, — со смехом отвечала Цинтия, подав ему бокал с шампанским.

Прихлебывая мелкими глотками, мсье Лангре взглядом знатока оценивал роскошные покои, изысканную обивку стен, мебель барокко, отделанную черепахой, перламутром и бронзой. Все было таким мягким и удобным, столько тут было ковров, пуфиков и драпировок, что звук веселья в салоне сюда едва долетал.

— Понравился вам мой протеже, монсеньор?

— Да. Ты с ним спишь?

— И захоти я — не выйдет, — весело заявила Цинтия (кто знает, не скрывая ли за этим ностальгию?) — И в голове, и в сердце у него другая одна-единственная, и все другие женщины на свете не существуют!

— Это отлично! — помолчав и отложив бокал, промолвил герцог. Отлично! Отлично! Ты заметила, как я его разглядывал?

— Разглядывал? — Цинтия прыснула в ладонь. — Да вы его едва не проглотили! А я, бедняжка, говорила себе: смотрите, мой милый герцог собрался заняться тем, до чего любитель был монсеньор королевский брат, его прадед! А почему вы повторяете все время: "Отлично! Отлично! Отлично!"

— В один прекрасный день в Версале — когда же это? — лет пять-шесть назад, точно не помню, — встретил я мальчика с такими же необычными глазами, пронзительными, пылающими глазами редкого цвета. Такие глаза не забываются. У приятеля твоего — те же глаза, и это меня поразило!