Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3. - Мурасаки Сикибу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То плача, то смеясь, они проговорили всю ночь до рассвета.
Следующий день был Первым днем Четвертой луны, и единоутробные братья Куродо-но сёсё поспешили во Дворец. Сам же он целый день просидел дома, погруженный в унылую задумчивость. У его матери глаза были полны слез.
— Возможно, я должен был проявить большую настойчивость, — говорил Правый министр. — Не думаю, что мне отказали бы. Но я знал, что они имеют предложение от государя Рэйдзэй, и мне не хотелось…
А Куродо-но сёсё, как обычно, сказал:
— Любуясь цветами,Коротал я весенние дни.Но они миновали.И теперь в травах засохшихЯ вечно блуждать обречен…
Тем временем прислужницы высокого ранга, собравшись в покоях Найси-но ками, обсуждали поклонников девушки. У каждой были свои подопечные, которых поражение они приняли весьма близко к сердцу.
— Вы и вообразить не можете, как жалок был Куродо-но сёсё, когда говорил: «Ведь и в жизни своей, и в смерти…» — сказала Тюдзё.
Госпожа Найси-но ками сочувствовала юноше, но его поведение казалось ей слишком дерзким. Вместо того чтобы довольствоваться младшей сестрой, которую она согласна была отдать ему только из уважения к его родителям, он, судя по всему, собирался помешать представлению старшей ко двору государя Рэйдзэй. А ведь покойный супруг неоднократно предупреждал ее, чтобы она ни в коем случае не отдавала старшую дочь простому подданному, каким бы высоким ни было его положение в мире. Увы, даже предложение государя Рэйдзэй не позволяло ей рассчитывать на блестящее будущее.
Тут принесли письмо от Куродо-но сёсё, и дамы прочли его, сочувственно вздыхая. Но вот что ему ответила Найси-но ками:
«Сегодня впервыеПоняла я, что, взор свой притворноК небесам устремив,Ты на самом деле давно ужеОтдал свое сердце цветам».
— Неужели вам не жаль его? Этот шутливый тон.. — попеняли ей дамы, но она не захотела ничего менять.
На Девятый день старшая дочь Найси-но ками была представлена ко двору государя Рэйдзэй.
Правый министр лично позаботился о каретах и свите. Госпожа с Третьей линии чувствовала себя обиженной, но, не желая разрывать отношения, налаженные ради сына после долгих лет взаимного отчуждения, тоже прислала дары — множество прекрасных нарядов для дам.
«Последнее время я не отходила от одного из своих сыновей, которого состояние настолько ухудшилось, что у нас были основания опасаться за его рассудок, — написала она Найси-но ками. — Поэтому я не успела подробно разузнать о Ваших нуждах. Впрочем, Вы и сами не соблаговолили известить меня…»
Тон письма был спокойный, но содержался в нем некий намек, заставивший Найси-но ками почувствовать себя виноватой. Письмо принесли и от министра:
«Я понимаю, что должен был лично навестить Вас, но как раз сейчас мне предписано воздержание, поэтому я посылаю Вам своих сыновей. Надеюсь, Вы не станете пренебрегать их услугами…»
Он прислал ей Гэн-сёсё, Хёэ-но сукэ и других.
«Смела ли я надеяться…» — подумала Найси-но ками, польщенная таким вниманием.
Адзэти-но дайнагон тоже прислал кареты для дам. Его нынешняя супруга, дочь покойного министра, которую называли когда-то Маки-басира, и по отцу, и по мужу была связана с Найси-но ками, но, как это ни странно, женщины почти не сообщались друг с другом. Только То-тюнагон, приехав по собственной охоте вместе с Тюдзё и Бэном, распоряжался церемонией. «Ах, был бы жив министр…» — то и дело сетовала Найси-но ками.
Куродо-но сёсё по обыкновению своему обратился за сочувствием к госпоже Тюдзё.
«Увы, я примирился с тем, что пришел конец моей жизни, и все же как это печально… Если бы я услыхал от нее хоть слово жалости, у меня достало бы сил задержаться в этом мире…»
Когда Тюдзё принесла это письмо в покои госпожи, она застала там обеих сестер, которые тихонько беседовали о чем-то с самым унылым видом. Девушки с детства были неразлучны и, даже дверцу между покоями считая досадной помехой, предпочитали проводить дни и ночи вместе то на западной половине, то на восточной. И вот они должны были расстаться!
Старшая сестра, принаряженная по случаю предстоящей церемонии, была прекраснее, чем когда-либо. Она вспоминала, какие надежды возлагал на нее отец, и было ей как-то особенно грустно. Кто знает, не потому ли она взяла письмо Куродо-но сёсё и прочла его? «К чему эти ужасные слова? — недоумевала она. — Рядом с ним и отец и мать, ему бы жить, не зная печали…» «Но вдруг он и в самом деле…» — подумала она в следующий миг и написала на том же листке бумаги:
«„Слово жалости“ —Но как узнать мне, к комуЕго обращатьДолжна я в этом печальном,В этом непрочном мире?
Прослышав о том, какие недобрые мысли преследуют Вас, я поняла, сколь безотраден мир…»
— Перепишите и передайте ему, — велела она Тюдзё, но та предпочла отдать листок, не переписывая. Куродо-но сёсё был вне себя от радости. Однако он тут же вспомнил, в какие мгновения были написаны эти строки, и разразился слезами. Разумеется, он не стал медлить с ответом:
«„О тебе, не о ком-то другом…“ (348) — пенял он девушке. —
Воле людейЖизнь и смерть неподвластны (385):Ужель сужденоМне из мира уйти, не услышавОт тебя ни единого слова?
Когда б я знал, что хоть „над моей могилой…“[142] Вы вздохнете, жалея меня, я бы постарался сойти в нее как можно скорее…»
«Как дурно, что я ответила ему! — испугалась девушка. — К тому же Тюдзё, кажется, даже не потрудилась переписать…» Чувства ее были в смятении, и она не могла вымолвить ни слова.
Честь сопровождать старшую дочь Найси-но ками выпала самым миловидным дамам и девочкам. В целом же церемония мало чем отличалась об обычной церемонии представления ко двору.
Прежде всего Найси-но ками прошла с дочерью на половину нёго Кокидэн и долго беседовала с ней. Когда стемнело, девушку провели в высочайшие покои. И Государыня-супруга, и нёго были уже немолоды. Так неужели эта юная, прелестная особа не сумеет приобрести благосклонность Государя? Право же, в ее будущем благополучии можно было не сомневаться.
Государь жил теперь тихо и спокойно, словно простой подданный, и у его новой супруги не было оснований сетовать на судьбу. Правда, судя по всему, он не прочь был оставить у себя во дворце и Найси-но ками хотя бы на некоторое время, но, к его величайшему огорчению, она сразу же уехала.
Дзидзю Четвертого ранга почти все время проводил во дворце Рэйдзэй, и Государь любил его не меньше, чем когда-то любили Блистательного Гэндзи. Юноша чувствовал себя здесь как дома и был в коротких отношениях со всеми домочадцами. Он не упускал случая выказать свое расположение и дочери Найси-но ками, более того, иногда у него возникало сильнейшее желание узнать, какие чувства испытывает к нему она сама.
Однажды тихим вечером Дзидзю Четвертого ранга и То-дзидзю прогуливались по саду и вдруг заметили, что с пятиигольчатой сосны, растущей рядом с покоями вышеупомянутой молодой особы, свешиваются великолепные кисти глициний.
Желая полюбоваться цветами, юноши подошли к пруду и устроились на камне, покрытом мягким мхом. Дзидзю Четвертого ранга, не открывая прямо своих чувств, решил намекнуть То-дзидзю на причину своего недовольства миром.
— Когда бы я могДотянуться рукою до этихЦветущих глициний,Мне они показались бы ярчеВечнозеленых сосен… —
сказал он, глядя на цветы.
Столь трогательна была его печаль, что просто невозможно было не принять в нем участия, и То-дзидзю, в свою очередь, поспешил намекнуть другу на то, что все произошло помимо его воли:
— У этих цветовЛепестки густо-лиловые,И все же, поверь,Они желаньям моим,Увы, неподвластны…
У То-дзидзю было доброе сердце, и он не мог не жалеть друга. Правда, чувства последнего были не так уж глубоко затронуты, и все же…
Куродо-но сёсё между тем совсем потерял голову и был готов на любое безрассудство. Некоторые из поклонников старшей сестры устремили свои сердечные помышления на младшую. Найси-но ками намеревалась отдать ее Куродо-но сёсё, учитывая пожелания его матери, и не раз заводила о том разговор, но юноша перестал появляться в ее доме. Не бывал он и во дворце Рэйдзэй, даром что сыновья Правого министра издавна были в дружеских отношениях с ушедшим на покой Государем. Даже если иной раз и случалось ему заглянуть туда, он старался уйти при первой же возможности.
Однажды нынешний Государь призвал к себе Тюдзё и потребовал, чтобы тот объяснил, почему его старшую сестру вопреки желанию ее покойного отца отдали во дворец Рэйдзэй.
