Врачу: исцелись сам! - Владимир Сергеевич Митрофанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Позвонил на мобильный Виктор Сергеевич Коробов, сообщил, что сегодня приехать на прием никак не сможет, поскольку его машина стоит в ремонте, а в метро он лет пятнадцать не ездил принципиально, поскольку "в метро, говорят, страшно". В этом был некий резон, поскольку появились сообщения, что появились ВИЧ-террористы, которые в общественном транспорте колют граждан зараженными шприцами. Буквально два дня назад молодую девчонку у "Чернышевской" укололи со словами: "Теперь и ты с нами!" Родители подростков были в ужасе. А в прошлые выходные, когда проходили концерты какого-то очередного "Колбасного цеха" и группы "Жесть" или что-то там в этом роде – людей кололи уже массово – в первый день было зарегистрировано 54 обращения, а на второй – 86. А прошлым летом двое детей заразились гепатитом С, доставая из почтового ящика газеты – оказалось там лежали шприцы иголками вверх. Были случаи, когда иглы укрепляли на лестничных перилах – их приклеивали на жевательную резинку, чтобы воткнулась в руку. Говорят, за границей такого безобразия не встречалось. Один врач-слушатель из Калининграда рассказывал, что когда они входят в свою инфекционную больницу на работу, то открывают зонты, потому что им на голову больные скидывают использованные шприцы иглами вниз.
Сам Виктор Сергеевич Коробов был бизнесмен, работал в какой-то конторе с дурацким названием типа "альфа-консалт-проект" с офисом на Миллионной улице. Что он там делал конкретно, было неизвестно, но зарабатывал просто немеряно. Борискова всегда поражало то, что самые большие деньги имеют не люди, работающие в забоях, на добыче нефти в суровых условиях труда, а те, которые перекладывают бумажки, или те, кто хитростью завладел имуществом. Был, скажем, простой учитель физкультуры, а тут вдруг стал владельцем сталелитейного завода, который построили всей страной в тридцатые годы, когда его и на свете-то не было. Да он там никогда и не работал.
Коробов, кроме проблем с аллергией и ринитом, был очень расстроен и озабочен тем, что у него требовали снести дачу, а точнее только лишь баню на берегу озера на Карельском перешейке. Баня эта стояла и стояла уже лет десять, а тут вдруг говорят надо сносить. Сказали, что по Водному Кодексу, мол, нельзя огораживать территории и строить на берегу водоемов. Коробов этим очень возмущался:
– Почему финнам можно, а нам нельзя: я лично с парома видел дом на самом что ни есть берегу, и тут же, чуть не на воде, сарайчик. Лодка там. И таких домиков там много. У меня и берег чистый, я сам его убираю. Дальше пройди – все завалено мусором, всюду битые бутылки, гандоны, засрано. Ведь известно, что у нас народ по жизни свиной!
Потом в кабинет вошла Валентина Петровна Белова. Борисков знал ее давно, но в последние полгода при каждой встрече пугался, потому что после пластической операции в ней что-то появилось странное и ужасное. Борисков знаком был с ее историей.
Первый муж Валентины Петровны, за которого она вышла замуж в восемнадцать лет, был человек, в общем-то, неплохой, веселый, трепливый – в юности это ей очень даже нравилось, но с возрастом как-то оказалось, что он ни то ни се. Конечно, он был легкий человек, смешно щекотал ей живот, грудь и бедра своими усами. С ним, конечно, было весело, но как-то все ненадежно, мерцающе и нестабильно. Это была совершенно другая, чуждая ей жизнь, которая ей вроде как бы и нравилась, но еще больше пугала и раздражала. И работа у него была такая – вечно в командировках. Она же любила дом, сидеть там и заниматься домашними делами, смотреть телевизор и не любила куда-то выбираться и, тем более, например, в другой город, что означало собирать вещи, паковать чемоданы. Это всегда было для нее тяжело. Он же был излишне подвижен, всегда рано вставал, вечно был полупьян. В какой-то момент наступил кризис семейных отношений. Валентина Петровна в это время уже работала юристом в нефтяной компании, являлась ее мелким акционером и по российским меркам зарабатывала очень много. Пользовалась влиянием, молодые мужчины делали ей комплименты. В конечном итоге она с мужем развелась, а детей – просто у него выкупила: дала ему сразу много денег с одним условием, чтобы никогда больше его не видеть. И деньги он взял.
Надо было начинать новую жизнь. Она словно спала и вдруг проснулась. Утром посмотрела на себя в зеркало и себе не понравилась. Деньги у нее были без ограничений. Записалась на фитнес. Регулярно делала массаж. Обратилась косметологу в Центр красоты, сходила на прием к пластическому хирургу. Ее там долго уговаривали сделать пластику, подтянуть кожу на лице, какое-то время попринимать гормоны. "Поверьте, это несложная косметическая операция: главное потом, Валентина Петровна, прячьте от поклонников паспорт!" «Зачем гормональная терапия? У вас просто ранний климакс. Ничего страшного».
Пластическую операцию она все-таки сделала. Ей подтянули кожу на лице, губы накачали жиром – поначалу страшно было смотреться в зеркало – пугалась себя, но постепенно привыкла. Ей почему-то казалось, что она тут же легко найдет себе молодого любовника и даже мужа. Но кто-то очень верно сказал: возраст выдают руки и глаза. Лицо еще можно намазать и замазать, сделать подтяжку, а все другое – никак. В кровати с очередным мужчиной лежали всегда в полумраке. Она запрещала включать в спальне верхний свет – если только слабый ночник. Один любовник однажды увидел ее ночью и ужаснулся: у нее глаза не закрывались. Еле дотянул до утра. Спать уже больше с ней не мог – боялся.
А приходила она вот по какому поводу. Борисков пытался растворить ей желчные камни, поскольку операцию она делать не хотела. Камни действительно растворялись, но очень уж медленно. Борисков стал опасаться, что вдруг не получится – не хватит терпения.
За Беловой точно минута в минуту в намеченное время 19.20 появился Лев Аркадьевич Шацман. На прием он приезжал только вечером, но никогда не позже восьми, поскольку еще более поздним вечером и ночью работал. Они с женой «вкалывали» где-то в масскульте, или, по-новому, в шоу-бизнесе, а короче, владели ночным клубом и еще чем-то подобным и много лет ложились спать то ли очень поздно, то ли очень рано – всегда под утро. Что они там делали конкретно, Борискову было неизвестно. Наверно, были продюсерами, считали деньги. Или только он был продюсером,
