Холодная гора - Чарльз Фрейзер

Когда Трендель с некоторым удивлением обнаружил обосновавшихся в его пещере дезертиров, он поселился вместе с ними. В особенности он привязался к Стоброду из-за любви к скрипичной музыке. Стоброд был для него большим музыкантом, мудрецом, человеком, открывшим ему глаза. Когда Стоброд прикасался смычком к струнам, Трендель иногда пытался петь под его музыку, но голос у него был как утиное кряканье. Когда обитатели пещеры кричали, чтобы он заткнулся, он поднимался на ноги и начинал топтаться в таинственном танце, состоящем из судорожных подергиваний; такой могли танцевать древние кельты после какого-нибудь очередного поражения от римлян, ютов, саксов, англов и бриттов. Парень дергался и мотался по пещере до тех пор, пока весь не покрывался потом, затем валился на усыпанный мусором пол пещеры и, вперившись взглядом в скрипку, чертил носом в воздухе рисунок музыкальной фразы, как человек, следящий за парящей в небе птицей.

Стоброд выводил какую-нибудь мелодическую фигуру, повторяя ее раз за разом, и со временем она воздействовала на мозг Тренделя как заклинание. Ему нравилось то чувство, которое возникало у него от игры Стоброда, и он сделался сам не свой и от скрипки, и от скрипача. Он стал следовать за Стобрсдом повсюду как привязанный, словно спаниель, ждущий подачки от хозяина. Ночью в пещере он лежал не засыпая, пока Стоброд не ложился спать, и тогда он подползал к нему и приваливался к его спине. Стоброд просыпался на рассвете и бил парня шляпой, отгоняя на подходящее расстояние. Затем Трендель сидел у огня на корточках и смотрел на Стоброда так, словно в любую минуту ждал чуда.

Однажды Стоброд неожиданно натолкнулся на банджо для Тренделя во время одного из рейдов — слово, которое обитатели пещеры обычно использовали, чтобы придать достоинство ставшим привычными для них грабежам богатых фермеров, тех, кем кто-нибудь из них бывал недоволен. Поводом могла служить любая малость десятилетней давности. Какой-нибудь человек проезжал мимо на лошади и забрызгал вас, когда вы стояли, готовясь идти через грязную дорогу, или задел вас при выходе из лавки, или вдруг схватил за руку без слова извинения, или нанял на работу и не торопился расплатиться, или отдавал вам приказания в тоне, который можно истолковать так, будто он считает себя выше вас. Припоминалось все — любое пренебрежение, клевета или насмешка, какой бы она ни была давнишней. Времена же наступили как нельзя подходящие для того, чтобы свести счеты.

Они спустились с гор к дому некоего Уокера. Он был одним из немногочисленных джентри округа, ярый рабовладелец, и это досаждало сообществу жителей пещеры; в последнее время они стали осуждать владельцев ниггеров, считая, что те несут ответственность за развязанную войну и последовавшие за ней бедствия. А еще Уокер был первостатейным мерзавцем и вел себя высокомерно по отношению ко всем, кого он считал ниже себя, а таких, по его мнению, было подавляющее большинство. Подлежит наказанию, решили жители пещеры.

Они пришли на ферму в сумерки, привязали Уокера и его жену к перилам лестницы и по очереди отхлестали Уокера по щекам. Затем прошли по всем надворным постройкам и собрали всю еду, которую легко было отыскать: окорока и солонину, множество других продуктов, мешки с мукой и кукурузным зерном. Из дома они взяли стол красного дерева, серебряные столовые приборы и подсвечники, восковые свечи, английский фарфор, покупное виски из Теннеси, а также картину, писанную маслом, которую они сняли со стены в столовой и на которой был изображен генерал Вашингтон. После они обставили пещеру этой награбленной добычей. Вашингтон стоял прислоненный к каменной стене в нише пещеры, свечи горели в серебряных подсвечниках. Стол был сервирован фарфором «веджвуд» и серебром, хотя многие из них всю свою жизнь ели с тарелок из сушеной тыквы с помощью ложек и вилок, вырезанных из рога.

Однако Стоброда совсем не интересовал ни набег на Уокера, ни награбленное, его единственной добычей в этом рейде было банджо. Он снял его с гвоздя в сарае для инструментов. Банджо оказалось довольно безобразным на вид, его головка была сделана несимметрично, но зато была обтянута кошачьей кожей, а струны сделаны из кишок, так что инструмент имел прекрасный мягкий тон. И Стоброд ударил Уокера по щеке всего один раз за то, что однажды тот назвал его дураком, когда он сидел пьяный на колоде у дороги, тщетно стараясь извлечь мелодию из скрипки. «Я сейчас мастер играть на скрипке», — сказал Стоброд, после того как хлопнул Уокера по уже красной щеке. Потом, вспоминая об этом, он решил, что набег на Уокера тревожит его, так как впервые в жизни задумался о том, что его могут призвать к ответу за его действия.

Вернувшись в пещеру, Стоброд отдал банджо Тренделю и показал то немногое, что он знал об игре на этом инструменте: как подкрутить колышки, чтобы сделать несколько тонов, как легко прикасаться к струнам большим и указательным пальцами, иногда бренча, иногда захватывая струны так, словно сова хватает кролика. Парень явно проявлял сногсшибательный талант и искреннее желание обеспечить подходящий аккомпанемент скрипке Стоброда; он так же легко учился играть на банджо, как другой — бить в барабан.

Стоброд с Тренделем со времени набега не занимались ничем, кроме музыки. Они пили хорошее виски Уокера и не ели ничего, кроме ворованного студня. Спали они только тогда, когда были слишком пьяны, чтобы играть, и не выходили из пещеры даже для того, чтобы посмотреть, что снаружи — день или ночь. В результате Трендель знал весь репертуар Стоброда, и теперь они играли дуэтом.

Когда Руби наконец вернулась, она несла лишь маленький кусок грудинки, завернутый в окровавленную бумагу, и один кувшин сидра, так как Адамс пожелал отдать значительно меньше мяса, чем она рассчитывала. Руби остановилась и посмотрела на своего отца и на парня. Она не произнесла ни слова. Ее черные глаза в свете костра казались еще чернее, во время ходьбы узел, в который были закручены волосы, распустился, и они упали в беспорядке на плечи. На ней была темно-зеленая шерстяная юбка с кремовыми вставками, серый свитер и серая фетровая мужская шляпа с маленьким пером кардинала за атласной лентой. Держа бумажный сверток в приподнятой руке, Руби покачала его вверх-вниз.

— Думаю, тут не меньше четырех фунтов, — наконец сказала она.

Положив сверток и поставив кувшин на землю, она направилась к дому, а потом вернулась назад с четырьмя стаканами и чашкой, в которой соль, сахар, черный и красный перец — все было смешано вместе. Развернув бумагу, она натерла грудинку этой смесью, затем зарыла мясо в золу и села на землю рядом с Адой. Юбка ее давно уже была грязной, так что не стала бы хуже оттого, что она сидит на голой земле.

Пока мясо готовилось, они все потягивали сидр, затем Стоброд взял скрипку, потряс ее, чтобы слышен был шорох змеиной погремушки внутри, приставил скрипку к подбородку, смычком извлек ноту и подкрутил колышек. Когда он закончил настраивать инструмент, Трендель приподнялся, схватил банджо и отбил несколько бренчащих аккордов, Стоброд заиграл минорную мелодию, которая тем не менее почему-то звучала оживленно.

Когда он закончил. Ада произнесла:

— Заунывная скрипка.

Руби посмотрела на нее с удивлением.

— Мой отец всегда называл скрипку так, иронично, — сказала Ада. И пояснила, что вопреки общему настрою священников, которые были против скрипичной музыки как греховной и рассматривали сам инструмент как вместилище дьявола, Монро презирал скрипку по эстетическим мотивам, критикуя ее главным образом за то, что все скрипичные мелодии звучат одинаково и у всех странные названия.

— Вот это я в них и люблю, — сказал Стоброд, Он снова настроил инструмент и объявил: — Музыка моего сочинения. Я назвал ее «Пьяный ниггер».

Это была неустойчивая мелодия, петляющая, с рваным ритмом, для которой почти не требовалось работать левой рукой, но зато рука, держащая смычок, летала как безумная, как будто скрипач отгонял овода, летающего вокруг его головы.

Стоброд сыграл еще несколько своих произведений. В целом это была странная музыка, с резким ритмом, но многие мелодии не подходили для танца — единственной цели, по мнению Руби, для которой и годилась скрипка. Ада и Руби сидели рядом и слушали. Пока играла скрипка, Руби взяла руку Ады и, держа в своих руках, рассеянно сняла с ее кисти серебряный браслет, надела на свое запястье и потом через некоторое время вернула его на место.

Стоброд изменял настройку и объявлял названия мелодий, прежде чем играть, и постепенно Ада и Руби стали подозревать, что они слушают что-то вроде его автобиографии, рассказ о том, что происходило с ним в течение военных лет. Среди мелодий были такие: «Прикосновение к слону», «Ружейный приклад был моей подушкой», «Шомпол», «Шесть ночей пьянки», «Драка в таверне», «Не продавай то, что подарили», «Порез бритвы», «Женщины Ричмонда», «Прощай, генерал Ли».