Видящая истину - Деннард Сьюзан

Но Нити сердца… Это судьба. Это невозможно изменить или побороть. С того момента, как Нить появилась, она остается на всю жизнь.

Сафи тоже нужно это знать. Сама природа ведьмы Нитей требовала, чтобы Ноэль ей рассказала. К тому же они говорили об этом раньше. Фантазировали в своем дортуаре, и Ноэль пообещала, что скажет Сафи, если увидит алую связующую Нить.

Но боги, почему Нить сердца должна была привести к Мерику? Адмиралу и принцу? Это даже хуже, чем Леопольд. У Леопольда, по крайней мере, была власть. У Мерика, как оказалось, не было. Он не сможет защитить Ноэль в Ловатце…

Еще хуже, что Сафи хотела быть с Мериком. Такова природа подобной связи.

Если бы Ноэль была настоящей ведьмой Нитей, она бы просто выполнила свой долг, как требует Мать-Луна: связала Сафи и Мерика вместе навсегда и тем самым распутала узоры их жизней.

Но Ноэль не была настоящей ведьмой Нитей, и она не могла заставить себя объединить их – отдать Сафи какому-то случайному мужчине. По крайней мере, пока. Она скажет Сафи о Нитях сердца… рано или поздно. Сейчас и так проблем было достаточно. Надвигающаяся война. Марстокийцы и карторранцы, Ведун крови у них на хвосте. Помолвка. Какой-то масштабный план Эрона. Все еще заживающая рана Ноэль. И этот голос в ее голове, который может оказаться помешательством. Или нет.

Ноэль и Сафи добрались до юта «Яны» – Мерика, слава богам, видно не было. Вдруг Нити Сафи загорелись новыми красками. Серо-коричневый ужас. Голубая печаль. Чувство вины, стыда и сожаления.

Ноэль представила, что ее Нити были такими же. Сейчас, при свете солнца, не оставалось сомнения в том, что земля и в самом деле мертва.

У подножия скал, окружавших «Яну», раскинулся молчаливый пляж из серой гальки. Только шаги матросов вмешивались в ритмичный шум волн и ветра. Не слышно было свиста ласточек или хриплого смеха чаек. Не сидели на скалах элегантные пеликаны, не пролетали буревестники.

Птицы были, но не летали, не пели. Искореженные трупы и голые скелеты покрывали пляж или покачивались на невысоких волнах отлива. Сотни мертвых рыб были выброшены на берег и уже поджарились на солнце.

– Помоги нам, Инан, – прошептала Сафи.

Ноэль посмотрела на Иврену, задаваясь вопросом, что чувствует монахиня при виде родной земли. Но Нити Иврены оставались спокойны, только вился проблеск утомленной печали.

Ноэль откашлялась и постаралась не заикаться:

– Я думала… что это вода была отравлена, сестра Иврена. Н-не рыба.

– Но рыба, – ответила Иврена, – живет в отравленной воде. Она умирает, потом птицы съедают ее и тоже умирают. Далмоттийцы использовали пять тысяч ведунов – большинство против их воли, – чтобы создать такое мощное отравляющее заклинание. Потом… – Она посмотрела на Ноэль. И на Сафи. – Меньше одного дня потратили они, чтобы приплыть и наложить его.

Сафи покачнулась, ее лицо исказил ужас.

Ноэль стояла совершенно неподвижно, мечтая понять, как научиться так же выражать чувства. Ноэль хотела, чтобы Иврена поняла, как болит ее сердце при виде разоренной земли. Но у нее не было масок. Не было слов. Она просто стояла неподвижно.

Вскоре где-то на краю поля зрения вспыхнул алый свет. Горло мгновенно перехватило. Ноэль даже не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, кто шагнул к трапу. Кто подошел к Иврене сбоку и вытащил из кармана подзорную трубу.

Нить сердца между Мериком и Сафи стала сильнее. Ее было невозможно игнорировать. Ноэль пришлось бороться с желанием зажмуриться от ее блеска. Отступив на шаг назад, она рассматривала их мерцание.

Она видела подобное и раньше – в племени и в Онтигуа, – но все Нити сердца были разными. То, как они переплетались, говорило об отношениях. Нити Мустефа и Хабима горели огнем, внешние – персиково-нежные, внутренние – горячие, обжигающе-алые.

А Нити Мерика и Сафи все еще росли, внешние были похожи на конечности морской звезды. Окрашенные фиолетовой жаждой, они шарили вокруг, пытались дотянуться, схватить. Багрянец страсти. Намек на голубое сожаление.

И багровая ярость.

Ситуация становится взрывоопасной, думала Ноэль, яростно растирая переносицу. Она вторгается во что-то личное, никогда еще это не было видно так ясно. Мерик – родственная душа ее сестры, а не какого-то чужого человека. Ноэль чувствовала себя неуютно, точно зная, что между ними происходит.

– В чем дело? – спросила Сафи.

Ноэль вздрогнула. Она была так увлечена Нитями сердца, что не заметила, как Сафи повернулась к ней.

– Ни в чем, – пробормотала Ноэль, хоть и знала, что колдовство Сафи сразу распознает ложь.

«Я скажу ей правду, когда придет время», – подумала Ноэль. Но голос Тени в тысячный раз забубнил: «Зачем Сафи оставаться с тобой, если ты не можешь ничего ей дать?»

– Она не может идти босиком, – сказала Иврена, отвлекая внимание Сафи от Ноэль.

Ноздри Мерика раздулись, и хотя Сафи уже собиралась что-то сказать – видимо, что ей и без обуви хорошо, – Мерик крикнул:

– Райбра! Принеси Донье какие-нибудь туфли!

Райбра появилась на трапе, кусая губу.

– Конечно, адмирал, но ей придется спуститься со мной. Проще привести ее к туфлям, чем наоборот.

– Так и сделай. – Мерик махнул рукой и снова принялся рассматривать берег в подзорную трубу.

Сафи взглянула на Ноэль.

– Пойдешь?

– Я останусь. – Если бы она присоединилась к Сафи, та засыпала бы ее вопросами. Например, где она только что витала… и почему солгала. – Хочу побыть снаружи, – добавила Ноэль. – На свежем воздухе.

Сафи на это не купилась. Ее взгляд упал на ближайших матросов, которые карабкались на мачты. Потом она снова скептически посмотрела на Ноэль.

– Уверена?

– Со мной все будет в порядке, Сафи. Ты забываешь, что это я обучила тебя искусству потрошения.

Сафи усмехнулась, ее Нити вспыхнули ироничным розовым.

– Правда, дорогая сестра? Ты уже забыла, что это меня в Онтигуа называли Великой потрошительницей? – Сафи драматически взмахнула рукой и повернулась к Райбре.

В этот раз улыбка Ноэль была непритворной.

– Так вот что, по-твоему, они говорили? Вообще-то, Великой крикуньей, потому что рот у тебя не закрывается.

Сафи остановилась у трапа – только чтобы показать Ноэль неприличный жест. Ноэль ответила тем же.

Когда она повернулась обратно к борту, то увидела, что Мерик высоко поднял брови, а Иврена сдерживает смех. Ноэль была очень довольна, что монахиню это позабавило, и приятное тепло разлилось у нее в груди.

– Приятно видеть, что ты чувствуешь себя лучше, – сказала Иврена. Ее Нити светились синим облегчением.

– Приятно чувствовать себя лучше, – ответила Ноэль, ища, что бы такого умного еще добавить. Или добавить хоть что-нибудь.

Но в голову ничего не приходило, и неловкое молчание смешалось с легким бризом. Ноэль стала массировать правый локоть, чтобы чем-нибудь себя занять.

Нити Иврены загорелись зеленым беспокойством.

– У тебя рука болит – а я, глупая, оставила мази в трюме. Сейчас вернусь. – Монахиня поспешила прочь, оставив Ноэль с Мериком.

Наедине.

Мерик был последним человеком, наедине с которым Ноэль хотелось остаться. Принцу было точно так же некомфортно, как и ей, и, пока он рассматривал в подзорную трубу утесы, его Нити стали бежевыми от тревоги.

Это заставило Ноэль напрячься еще больше, и гневный жар окрасил ее щеки.

Кем был этот нубревенец, которого Мать-Луна выбрала для Сафи? Он был красив, предположила Ноэль, – если вам нравятся широкие плечи. Надо было признать, что его качества лидера и преданность были достойны восхищения. Тем не менее, в глазах Ноэль даже сам нубревенский бог не был достаточно хорош для Сафии фон Хасстрель.

Не отдавая себе отчета, что делает, Ноэль задала первый из вопросов, которыми традиционно проверяют Нити сердца:

– Вы женаты?

Мерик стиснул подзорную трубу. Его Нити вспыхнули от удивления.

– Э-э-э… Нет.

Ноэль почти хотелось, чтобы он сказал «да», просто чтобы невзлюбить его. Но он сказал «нет», и раз уж она начала допрос, можно было бы и должным образом завершить его. В конце концов, это первый долг ведьмы, объединяющей Нити сердца: узнать все о прошлом негодяя. Ноэль запомнила все нужные вопросы еще до того, как научилась считать, так что, набрав побольше воздуха, она спросила: