Миллиардеры. История крупнейших финансовых династий - Гжегож Яшуньский

Салон миссис Астор все же вошел в историю Соединенных Штатов. В своей книге «Развитие американской цивилизации» Чарлз и Мэри Бирд пишут о миссис Астор:

«Часть нью-йоркской плутократии оказалась под влиянием организатора светской жизни миссис Уильям Астор, которая сумела навязать своему городу, а косвенно и всей стране, определенный стиль жизни… Когда королевствующая наследница [Асторов] на правах супруги взяла в свои руки управление жизнью нью-йоркского общества, у нее имелись все материальные основания, необходимые для выполнения такой роли. У нее были [поистине] королевские драгоценности, и она по-королевски носила их.

Миссис Астор создала свой «двор» и тщательно подбирала его придворных – только четыреста человек, ибо больше не могли вместить стены ее бального зала. У нее были герольды, возвещавшие о каждом ее шаге, а ослепленная пышностью публика и газеты так же охотно, как аристократические печатные издания монархов, распространяли придворные новости для сведения всех тех, кто не был допущен к участию в этой полной блеска жизни… Эксперимент оказался неожиданно удачным, и салон миссис Астор выполнял свою роль в течение многих лет».

Приемы миссис Астор имели широкий резонанс по обе стороны Атлантики, и поэтому Уильям Уолдорф Астор по прибытии в Англию стал подражать им. Он начал приглашать в свои дворцы Кливден и Хевер-Кэстл избранных гостей и вскоре завел знакомства в кругах британской аристократии. Связи и деньги облегчили ему получение титула лорда, Чарлз и Мэри Бирд пишут об этом прозаически:

«Обычным путем он приобрел титул пэра и оказался в палате лордов среди английских владельцев прядильных фабрик, королей мыла и табака, газетчиков (речь, видимо, идет о владельцах газет. – Г.Я.) и богатых биржевиков».

Первый лорд Астор умер в 1919 году, оставив своим наследникам (в Америке) состояние в 100 миллионов долларов. Второй лорд получил в наследство дворец в Кливдене, где по примеру своего отца и миссис Уильям Астор из Нью-Йорка стал устраивать великосветские приемы. Но этот второй лорд Астор и его жена леди Нэнси Астор не довольствовались своим положением в высшем свете – их амбиции простирались и на область политики. И это приводит нас к сути дела, отраженной в данном разделе.

Английское слово «эпписмент» (appeasement) не имеет эквивалента в польском языке. Костюшковский словарь предлагает переводить его как «успокоение, ублаготворение, умиротворение», что вполне приемлемо с точки зрения лексикографической, но далеко не отвечает политическому содержанию этого слова, как его трактовали в тридцатых годах. Речь тогда шла о политике уступок Гитлеру, о попытке «ублаготворить» диктатора Третьего рейха. Сторонников такой политики в народе называли «эпписерс», что можно перевести как «соглашатели», «примиренцы».

Хотя это покажется не очень логичным, однако следует сказать, что политика «умиротворения» зародилась в Англии еще до прихода Гитлера к власти в 1933 году. Почти сразу после окончания первой мировой войны и подписания Версальского договора в Англии нашлись люди, которые придерживались мнения, что условия договора слишком суровы и что Германии надо каким-то образом возместить ущерб. Сторонники подобных взглядов (а среди них оказались некоторые видные политические деятели и «интеллектуалы») таким способом давали выход своим антифранцузским настроениям (они утверждали, что Версальский договор был навязан Германии именно Францией) и антисоветским злобствованиям.

Английские историки Мартин Гилберт и Ричард Готт в своей книге «Умиротворители» (“The Appeasers”) в качестве типичного примера, характеризующего таких людей, указывают на видного английского экономиста Джона Мейнарда Кейнса. По мнению последнего, Версальский договор содержал много таких условий, которые «могут разорить Германию или затормозить ее развитие в будущем». Гилберт и Готт добавляют:

«Многие англичане соглашались с такой оценкой. Стыдясь того, что было ими сделано, они искали козлов отпущения и возможностей исправить ошибку. Такого козла отпущения они нашли в лице Франции, а удовлетворение – в политике «умиротворения».

Что касается разжигания антисоветских настроений, то здесь следует напомнить о том, что Уинстон Черчилль, один из выдающихся деятелей британской империалистической политики нашего времени, человек, которому приписывают столь великие заслуги во второй мировой войне и в совместной с Советским Союзом борьбе против гитлеризма, в 1918-1920 годах был идеологом «крестового похода» против Советской России и одним из организаторов вооруженной интервенции империалистических держав против Страны Советов.

То обстоятельство, что Гитлер захватил власть в Германии, отнюдь не ослабило в Англии настроений «умиротворения». Скорее, как это ни парадоксально, оно усилило их. Английские дипломаты и журналисты немедленно начали присылать в Лондон сообщения о фашистской и расистской практике нового германского режима, резко противоречившего обязательным в Великобритании принципам общественной и политической жизни. Но сторонники «умиротворения» отмахивались от таких сообщений. Мартин Гилберт и Ричард Готт, историки отнюдь не левого толка, так характеризуют это обстоятельство:

«Умиротворители игнорировали тот факт, что гитлеризм существует. Они считали, что англо-германские отношения гораздо более близки к успешной эволюции, чем позволяла предположить реальная действительность… Иногда те, кто был заинтересован в англо-германской дружбе, прощали новому режиму в Германии любое зло, порой они игнорировали его, а то и просто не хотели верить, что оно существует. Прогерманизм, словно алкоголь, притуплял чувство разума у тех, кто чрезмерно попустительствовал всему».

Среди многих англичан, бывших совершенно слепыми во всем, что касалось Гитлера, автор хотел бы назвать прежде всего Дэвида Ллойд Джорджа, бывшего британского премьера и одного из творцов Версальского договора. В 1936 году Ллойд Джордж находился уже не у дел, однако он поехал с визитом к Гитлеру (его сопровождал фон Риббентроп, тогдашний германский посол в Лондоне).

Ллойд Джордж считал Гитлера «самым великим из живущих [ныне] немцев» и сам сказал ему об этом. По возвращении в Лондон он писал в газете «Дейли экспресс», что Гитлер «прирожденный вождь», расхваливал его «магнетизм, динамичную индивидуальность, отсутствие сомнений и колебаний в осуществлении своих планов». Ллойд Джордж заверял всех, что Германия уже «не стремится вторгнуться в чью-либо страну». Год спустя он снова писал:

«Я восхищаюсь Гитлером… Я могу только пожелать нашей стране, чтобы ею руководил человек, наделенный его огромными достоинствами».