Лионесс: Зеленая жемчужина - Джек Вэнс

По мере того, как луна поднималась по небосклону, колонны всадников, лучников и пехоты одна за другой покидали Дун-Даррик. Эйлас намеревался двигаться к цели под прикрытием ночи — лунного света было достаточно, чтобы не сбиться с дороги; кроме того, высланные вперед лазутчики предупреждали о болотах, обвалах и прочих опасностях. Днем войска скрывались в густом лесу или в малоприметной глубокой ложбине, каких было много на горных лугах. По расчетам Эйласа, в отсутствие неожиданного выступления противника наперехват и других непредвиденных затруднений, после четырех ночных переходов его отряды должны были оказаться под стенами Санка. Продвигаясь по опустошенной, разграбленной территории, ульфы и тройсы не встречали никого, кроме нескольких мелких фермеров и скотоводов, а тем не было никакого дела до солдат, маршировавших ночью — постольку, поскольку солдаты их не трогали. У Эйласа были основания надеяться, что прибытие его экспедиции к замку Санк станет неожиданностью для его защитников.

К утру третьего дня лазутчики вывели отряды на главную дорогу, спускавшуюся к морю от старых оловянных рудников. Пользуясь этой дорогой, ска время от времени совершали вылазки в Южную Ульфляндию; по той же дороге Эйласа, с веревочной петлей на шее, когда-то вели в рабство.

Войска отдыхали весь день в лесу и продолжили путь после захода солнца. До сих пор им не попадались ни разрозненные банды, ни более крупные формирования ска.

Незадолго до рассвета издали послышался странный певуче-визжащий звук. Эйлас тут же распознал его — так шумела лесопилка, где тяжелые десятифутовые стальные полотна, размеренно поднимавшиеся и опускавшиеся, приводились в движение водяным колесом и распиливали сосновые и кедровые стволы, привезенные дровосеками на телегах с верховьев Тих-так-Тиха.

Замок Санк был уже близко. Эйлас предпочел бы, чтобы бойцы передохнули после ночного марш-броска, но в округе не было подходящих укрытий. Продолжая двигаться вперед, они прибывали к Санку в тот сонливый предрассветный час, когда кровь медленно течет по жилам и реакция противника обещает быть замедленной.

Сердца разгоряченных бойцов южно-ульфляндской армии бились часто и тяжело. Они спешили по дороге; всадники пришпорили лошадей — копыта поднимали пыль, упряжь и оружие позвякивали, темные фигуры горбились в седлах на фоне сереющего предрассветного неба.

Впереди высилась громада замка Санк, с одной огромной башней над центральной крепостью.

«Поспешите! — закричал Эйлас. — Внутрь, пока не закрыли наружные ворота!»

Полсотни всадников пустились вперед тяжеловесным галопом, пехотинцы бежали вслед за ними. Самонадеянные ска не позаботились опустить окованные железом деревянные ворота наружных стен — ульфские войска ворвались на обширный промежуточный двор, не встретив сопротивления.

Перед ними открылся арочный вход во внутреннюю цитадель — здесь тоже пренебрегли закрыть ворота на ночь; но часовые, сбросив первоначальное оцепенение, засуетились, и опускная решетка с грохотом упала перед лицом атакующих.

Из бараков выбежала дюжина воинов-ска, полуодетых и не успевших толком вооружиться — их уложили на месте и битва — если это можно было назвать битвой — закончилась.

На стенах цитадели показались лучники, но лучники-ульфы, уже забравшиеся на наружные стены, убили нескольких самых неосторожных и ранили десяток других, заставив остальных срочно искать укрытия.

Из окна цитадели на крышу спрыгнул человек — пригнувшись, он пробежал к конюшням, вскочил на лошадь и поскакал прочь по каменистой пустоши. Эйлас приказал преследовать его: «Гонитесь за ним пару миль, не больше — если не догоните, черт с ним. Тристано! Где Тристано?»

«Здесь, ваше величество!» — сэр Тристано был назначен заместителем главнокомандующего.

«Соберите большой отряд и отправляйтесь к лесопилке. Убейте ска и всех, кто окажет сопротивление. Сожгите склады, сломайте водяное колесо, но не трогайте пилы — в свое время они нам пригодятся. Не задерживайтесь, времени нет; работников-скалингов приведите с собой назад. Флевс! Разошлите лазутчиков во все стороны, чтобы нас тоже не застали врасплох».

Пристройки, склады и навесы, окружавшие замок Санк, объяло бушующее пламя. Лошадей вывели из конюшен, после чего конюшни тоже сожгли. Собак-ищеек перестреляли из луков, псарню тоже предали огню. Из дортуара за кухонным огородом вышли несколько человек — замковая прислуга; дортуар сожгли.

Домашних рабов привели к Эйласу. Король переводил взгляд с одного лица на другое. Вот он: высокий плешивый субъект с коварной желтоватой физиономией и болезненно полуопущенными веками — мажордом Имбоден. А вот и другой: мелковатый тип приятной наружности с неопределенно-изменчивым выражением лица и преждевременными сединами — Киприан, начальник замковых рабов. Эйлас хорошо знал обоих подхалимов — они умели ловко использовать свое положение за счет подчиненных.

Король подозвал их поближе: «Имбоден, Киприан! Рад вас видеть! Вы меня помните?»

Имбоден не проронил ни слова — он знал, что слова бесполезны, кем бы ни был обращавшийся к нему человек; мажордом смотрел куда-то в небо, словно происходящее ему давно наскучило. Киприан оказался общительнее. Внимательно посмотрев на Эйласа, он весело воскликнул: «Хорошо тебя помню! Только позабыл, признаться, как тебя звали. Зачем ты вернулся? Тебе жить надоело?»

«Давно мечтал сюда вернуться, и мои надежды сбылись! — заверил его Эйлас. — Помнишь Каргуса, твоего повара? А Ейна — он работал в прачечной? Они тоже не прочь были бы с тобой поболтать — но увы, теперь они важные и занятые люди, тройские графы, представляешь?»

Улыбаясь без малейшего смущения, Киприан отозвался: «Могу представить себе, как тебя обрадовал успешный побег! Мы все, в той или иной степени, разделяем твою радость! Ура! Теперь мы вольные люди!»

«Боюсь, что для Имбодена и для тебя пребывание на воле будет непродолжительным и неприятным».

«Что вы, сударь! — отчаянно возопил Киприан; слезы навернулись на его большие серые глаза. — Разве мы не старые друзья?»

«Не стал бы называть наши отношения дружбой, — возразил Эйлас. — Помню, что постоянно опасался предательства с твоей стороны. Сколько добрых людей погибли потому, что ты на них донес? Никто никогда не узнает. Но даже одного достаточно. Флевс, прикажите сколотить виселицу — пусть из цитадели будет хорошо видно, как болтается эта парочка!»

Имбоден встретил смерть безмолвно и сумел своим поведением продемонстрировать безразличное презрение к окружающим. Киприан, однако, заливался слезами и жалобно кричал: «Это несправедливо, это бесчестно! Я славился добротой — чем я заслужил такую жестокость? Сжальтесь! Проявите сострадание! Вспомните, сколько поблажек я вам сделал, какое покровительство оказывал…»