Избранные произведения в 2-х томах. Том 2 - Вадим Собко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— За мной, ребята! — крикнул Шамрай. — Стрельцов, ты останешься здесь. Держись!
Лейтенант решил прорваться между домами, используя для укрытия всё — руины, подвалы, стены заборов; зайти в тыл немцам и оттуда неожиданно ударить, выбить врага из квартала, где оборонялся отряд Робера. Оттуда изредка доносились одиночные выстрелы, значит, там пока ещё живы ребята! Значит, надо торопиться!
И вот двадцать бойцов бегут за своим лейтенантом. Пробираясь по садам, проходным дворам, проползая возле разрушенных домов, они вскоре достигли развалин ближайшего от вокзала дома. Оттуда видно, как по улице смело, в полный рост расхаживали фашисты. Им казалось, что сопротивление партизан окончательно сломлено.
— Готовы? — спросил Шамрай своих бойцов. — Вперёд! — И сам первый спрыгнул с разрушенной кирпичной стены на улицу.
Когда двадцать автоматов начинают неожиданно бить в спину, и это в то время, когда позиция ещё не укреплена, очень трудно удержаться на захваченных рубежах; немцев как ветром сдуло. Они бросились в переулок. Но вскоре опомнились, паника миновала, начался настоящий бой.
Шамрай понимал, что только стремительный, отчаянно смелый бросок к вокзалу может вывести партизан из критического положения. Если же они займут здесь оборону, их перебьют как котят.
— Вперёд! — крикнул Шамрай. — Вперёд!
Пуля прошила пиджак, обожгла кожу плеча, он даже не заметил, как тёплой струйкой побежала кровь.
Они пробились к окопам, из которых немцы выбили Робера Коше. И перед их глазами открылась обычная скорбная картина боя: обгорелая земля, скрюченные в неестественных позах трупы французов, немцев. Всё перепуталось, всё смешалось. Навстречу Шамраю осторожно выползли из подвала двое — французы, Это всё, что осталось от отряда? Нет, потом вышли ещё пятеро, обожжённые огнём, оглохшие от разрыва гранат.
— Где Робер? — крикнул Шамрай.
— Там, — указал француз на дом через улицу. — Раненый, лежит в подвале.
«Нужно спешить, пока туда не ворвались немцы», — подумал Шамрай и приказал:
— Ребята, прикройте меня огнём!»
— Ты с ума сошёл! — крикнул француз. — Убьют!
Шансов добраться туда было мало: немцы теперь держали под огнём всё пространство перед вокзалом.
Оставить товарища в беде? Нет, это не в его правилах.
— Огня, побольше огня, — повторил он. И, прижимаясь всем телом к тёплому асфальту, пополз через улицу.
Немцы били из пулемётов, автоматов и винтовок, но Шамрай, прячась за грудами разбитого кирпича, всё полз и полз к чёрной дыре — к входу в подвал. Пуля задела кожу, чиркнув, как ножом, по затылку. Шамрай на минуту потерял сознание, но тут же пришёл в себя.
В подвал он свалился, держа гранату наготове и сразу увидел Робера. Глаза его лихорадочно светились, беспомощно повисшая окровавленная рука перетянута выше локтя грязным задубелым от крови жгутом. Неподалёку от Робера лежало трое мёртвых партизан. Весь подвал был запорошён красной кирпичной пылью.
— Зачем ты… Не надо было, — прохрипел Коше. — Пропадём оба…
— Чёрта лысого, — выругался Шамрай. — Не пропадём!
И он взял под руки Коше.
— Не трогай меня… Я не могу…
— Можешь!
Не обращая внимания на свист пуль, на стоны Робера, превозмогая свою смертельную усталость и раны, он тащил товарища через улицу, боясь только одного, как бы в самый последний момент пуля не поразила француза. О своей жизни, об опасности он почему-то не думал. Он делал своё привычное дело — спасал товарища, это был его солдатский долг, и не выполнить его он просто не имел права. Это было для него так же естественно, как дыхание.
И он всё-таки спас Робера, притащил его в подвал.
— Товарищ лейтенант, немцы снова наступают.
— Много?
— Взвода два…
— По местам.
И снова начался бой. Чтобы лучше понять обстановку, Шамрай поднялся на второй этаж дома, выглянул в окно и вздрогнул: на площадь въехали два грузовика, полные вооружённых людей. Нет, это были не немцы… Мелькнули перед глазами знакомые лица. В кабине первой машины — Морозов. В кабине второй — Павел Скорик. Шамрай вскинул автомат, прицелился в своего бывшего блоклейтера. И вдруг рядом с предателем он увидел капитана Габриэля, который что-то говорил Скорику, показывая рукой в сторону немцев. Что за чертовщина?! Шамрай опустил автомат. Тут что-то не так. Нужно выяснить.
Между тем приехавшие высыпали из машин. Их было человек сорок — хорошо вооружённых, в новом обмундировании. Среди них Шамрай увидел несколько бывших пленных, а ещё больше незнакомых.
Они, быстро и умело пробираясь возле покорёженных стен домов, среди наваленных груд кирпича, пошли в атаку. Загрохотал гранатный бой, удаляясь, переместился в соседний квартал, а потом покатился ещё дальше. Было похоже, что немцы, не выдержав напора, отступили.
Ничего не понимая, Роман Шамрай крепко потёр себе лоб. Не помешался ли он, не приснилось ли ему всё это! Что за чёрт?..
— Чует, гад, куда теперь ветер дует, — зло проговорил Васькин, оказавшийся рядом с Шамраем.
Уже давно осталась на окраине разбитая пушка, и артиллерист Васькин, выпустив из неё последний снаряд, стал пехотинцем. Осколок пропахал ему кожу на лбу, но, видно, не задел кости. Васькин намотал, как умел, бинт, который, пропитавшись кровью, подсох, стал твёрдым, как каска.
— Возможно, и так, — ответил задумчиво Шамрай. — Всё может быть.
Он расспросит обо всём Габриэля сегодня же вечером. Если, конечно, доживёт до вечера…
Как ни странно — дожил.
В подвале вокзала капитан молча слушал Шамрая. Потом сказал:
— Сейчас Скорик сражается на нашей стороне. Судить и разбираться будем после боя. А пока нам каждый активный автоматчик дороже золота. Леклерк от нас в тридцати километрах. Завтрашний день мы должны выдержать…
— Он может предать, пропустить через свои позиции немцев…
— Предать он мог и сегодня, если бы захотел. Немцы были уже в Терране.
— Да, правда, — озадаченно проговорил Шамрай. — Конечно, мог бы предать. И надо сказать, что момент был подходящий, лучше не сыщешь. И я всё же ничего не понимаю. Последнее слово, произнесённое Колосовым, было: «Скорик»…
— А может, он хотел сказать, что Скорик — честный человек? — предположил Габриэль.
Шамрай недоуменно пожал плечами.
— Хорошо, пусть бьёт бошей, — сказал он после небольшого раздумья. — А там поживём — увидим. Присматривай за ним…
Француз внимательно посмотрел на него сквозь толстые стёкла очков. Разговор был закончен, лейтенант вышел.
Теперь отряд Шамрая, если так можно было назвать группу в два десятка бойцов, оборонял квартал влево от улицы, по которой Скорик погнал немцев. В подвалах и за обвалившимися стенами разрушенных зданий партизаны хорошо укрепились, будто крепкими корнями цепко впились в землю, не вырвешь их ни миной, ни снарядом. Шамрай выбрал себе отличную позицию — из подвала на улицу смотрит узенькое окошко: всё видно и великолепная защита от осколков.
Завтра он должен здесь продержаться непременно.
С наступлением сумерок немцы прекратили стрельбу. И тогда, будто птицы, освобождённые из неволи, вырвались на свободу мысли о Жаклин. Где она? Что с ней? Жива? Здорова? А может… Увидеть её нужно было немедленно.
Иначе нельзя было ни дышать, ни жить.
«Васькин, остаёшься вместо меня», — хотел было сказать Шамрай, направляясь в госпиталь. Но в эту минуту в подвал вошёл Павел Скорик. Лицо, обожжённое пламенем боя, почернело и в свете шахтёрского аккумуляторного фонарика показалось зловещим. Усики, будто приклеенные, по-прежнему воинственно топорщились. Глаза внимательные, насторожённые. Руки Шамрая крепко сжали автомат, дуло нацелилось в грудь Скорику.
— Вот мы и встретились, — сказал Роман.
— Встретились, — в тон ему ответил Скорик. — Опусти автомат, пуля — дура, не разбирает. Подожди, ещё успеешь меня прихлопнуть. Где Колосов?
Голос прозвучал уверенно и жёстко. Привык командовать, сволочь, привык, чтобы его слушались: Шамрай послушно опустил автомат. В глазах Васькина, с любопытством наблюдавшего за Шамраем — а что же будет дальше, проскользнула смешинка. Его уставшее худое лицо, заросшее реденькой бородой, почернело, только глаза горели, как жаркие уголья.
— Где Колосов? — повторил свой вопрос Скорик.
— Погиб, вчера.
— Джапаридзе?
— Сегодня.
— Погиб? — Скорик не спросил, как всегда, холодно и властно, а как-то странно-испуганно усомнился.
— Да, погиб.
Павел Скорик обессиленно опустился на пол. В нём вдруг как будто что-то сломалось: подкосились колени, слабой и уставшей стала спина, безвольными сильные и жестокие руки. Охватив голову ладонями, он закачался, застонал, словно от лютой, нестерпимой боли.
