Маски - Андрей Белый
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну-те, – туда!
И Акакием вшлепнутый в кресло, глаза закрыл он.
А Мардарий, сцепясь с Никанором, рукою – ко рту:
Орьентировали о Мандро… Надо это, – на дверь, – поскорее, того, потому что машина явилась.
Профессор же щетку свою на плечо – под Мардария и Никанора:
– Что-с? Что-с?
– Да за вашим «мусью» прикатила машина; какая-то виза!
Растерянно:
– Если являются к нам, откровенно, то нам, – мне, Терентию Титовичу, – улепетывать надо!
К профессору:
– Вы нам на шею его привели; вы и выпроводите!
– Так-эдак, – Иван, брат!
– Да-с! Сейчас!
И приставившись ухом, под дверь, – тук-тук-тук!
– В корне, – вас: вызывают; пожалуйте-с!
Дверь распахнулась: сутулое туловище выходило; профессор – ему:
– В корне взять!
Но поправили:
– Виза.
Малютка следила, чтобы Никанор, увидавши Мандро, вновь не выкинул штуки; она кочергу забрала; Никанор все внимание сосредоточил на брате, Иване: так чч-то – рецидив!
Брат, Иван, повернул эфиопскую морду к Мандро; будто даже не он приволок его, бросив свой палец в переднюю:
– Выход – вот здесь.
И к Лизаше:
– Так все, говоря рационально, – по предначертанью.
Спиною ее защищал от Мандро, силясь увидеть глаза: они – сухо безумные!
– Эдакие – происшествия в круге возможностей, высших-с, – обычное дело!
Как кукла, моргала она.
– Уходите, – Мардарий к Мандро.
И Мандро, с пустотою в глазищах, с оскалом – в переднюю, даже не бросив прощального взгляда на дочь: уж ничто не касалось его; и – ничто не задерживало; путь – свободен и легок; казалось, – уходит, чтоб снова вернуться, и зная, что радость, – огромная, рвущая душу, – на крыльях его переносит: куда?
Провалился сквозь землю
Лизаша припомнила в руки профессора павши вчера обрела она ясность.
И – пала:
– Вы, он… трое нас?
– Да-с!
А Тителев, видно, – четвертый, из двери свой выкинул красный жилет; и пошел, опираясь на руку Мардария.
– Тира?
Пустыми глазами увидел: два глаза – в два глаза: железо – к магниту!
И квост скорпиона, морщина, просек его строгий базальтовый лоб; и она поняла, что стояние друг перед другом – последнее: больше они не увидятся
Круг!
И он – руку отдернул под бороду, в воздухе взвесилась
– Тира?
– За что?
Свои руки – по швам; пяткой топал в гостиную.
Топ закосив, как кинжалом, сквозь шерсткую бороду глаз себе в сердце всадил он, зажавши по швам два стальных кулака.
И ему Серафима, кидаясь к Лизаше, как бы защищая ее от удара. – грудным, низким голосом:
– Жестокосердный!
– Партиец: я!
Тителев, бросивши бороду, бросивши два острых локтя отгибом спины в потолок, захватился руками за голову точно отрезал себя от последнего в жизни, чтоб в первых рядах стать: ударился двумя локтями о стол.
Никанор подскочил: как пушинку, Лизашу понес; и за ним Серафима, чтоб в серых, как дым, перевивчатых кольцах на черное все положить; и – над ней убиваться.
Профессор услышал, – как ветер, поющий в горах; он не выронил слова; он щетку сжимал утомленно; он – правды хотел.
Уже Тителев, взяв себя в руки, стоял при пороге:
– Идите себе: этот дом очищают полиция сию минуту нагрянет; ее встретят бомбами… Шли бы…!
Мардарий, свалявши в гостиной ковер, на колено упал и рукой показал на то место, которое он обнажил.
Свою вытянув шею, а руки – по «ивам, став на то обна женное место, глядел на профессора Тителев так простодушно и грустно:
– Была коротка наша встреча.
Моргали усталыми лицами и отирали испарину:
– Не поминай меня лихом, коли что вчера… Еще встретимся ли?
И Мардарию подал он – знак; и подполье взурчало; и – пол передрагивал.
Тителев —
– медленно стал опускаться в отверстье квадратного люка; по пояс, по грудь; голова снизу вверх поглядела; рука, кисть, два пальца…
В квадратном отверстии нет ничего, кроме света свечи да поставленных ящиков.
Грустно стоял, опираясь на щетку, профессор, склоняя над люком усталую голову.
____________________
Снизу приставили лесенку; кто-то карабкался; сжав черный браунинг в твердой руке, появился из люка огромного роста рабочий с железным лицом; две ручные гранаты кача-лись при поясе; оба, как замерли, – недоуменно.
Рабочий с железным лицом произнес:
– Вы – того бы, товарищ: очистили место.
И он за профессором, шлепая в пол, – пошел.
Тойфель, картойфель
Друа-Домардэн переталкивал тело; вот выведено: даже – подведено к… офицерику: розовый мальчик, – такой симпатичный; и он – растерялся:
– Мосьё Домардэн?
– «Домардэн» – что такое?
– Си-си[135].
Удивлялись: забор разбирают какие-то: слом; в него прут: из соседнего дворика; под ледником что-то: сходка?
– Вам виза, пакет: передача… Прошу за мной следовать; я провожу вас: туда.
Как? Какая? Ловушка? И тут же: ведь выручил этот Картойфель из Риги, который все может, – два года назад, когда он был доставлен в тюремный покой; подменили же их номера; мертвеца и его; он, накрытый шинелью, в мертвецкую вынесен был; мертвеца же на койку его уложили; так – умерли оба: для сыщиков.
Все этот —
– тойфель: —
– Картойфель![136]
Случись, – и он явится; можно ли было забыть, что Картойфель в Москве: все еще; появляется там, где не ждут; пропадает оттуда, где ищут; Друа-Домардэн потерял его нить бытия; что не значит еще, что Картойфель его на видках не имеет.
Свидание с дочерью, встреча с профессором; и провались: Велес, Тертий, Мирра!
Он вышел; машина стояла; в машину он сел; офицер же – за ним; а те двое, в тулупах, – за спинами: лица скрывали.
Их тотчас забыл.
Унеслись: ясным вечером.
____________________
О, —
– синета отдаленных домов – голубая! А красные домики издали, точно в сияющем паре, молочном, чуть-чуть фиолетовом, —
– розовою
желтизною смеются: —
– цвет персиков!
Крыша с большим отстояньем от окон; цвет – хлебного кваса; заборик; цвет – хлебного кваса; и – Наполеон его видел; а рядом – доминище: семь этажей вздыбил улицы угол; он выкинул сорок балконов; он – ими осклабился.
Щель междустенная: узкий и небом синеющий вырез, линейкой воздушною глупо поставленный; и – протупела стена безоконная (окна уборных в ней – слепы): дом, шесть этажей; цвет – печенье: крупа «Геркулес»; между окнами – все треугольники, выбитые из квадратов: вид – глупый; вид – новый; недавно ведь еще букетец цветистых домчонков, топорщился.
Их разобрали; и с этого места продылдились три глупых дуры.
И все приседает кругом.
____________________
Не о том вовсе думает; надо бы думать; хотел офицерика, робкого мальчика, атаковать:
– Куда, что, кто, зачем?
Да запело, —
– сияюще, идиотически, что —
– Миновали страданья, прошли испытанья;
Я снова с тобой, мой друг!
Иоахим Терпеливиль
И вот Гурчиксона шары, синий, красный, – аптечные, – где Тигроватко живет.
Здесь машина застопорила.
– Как так?
– Именно.
Вежливый, блещущий мальчик, став косноязычным, конфузливым, дверцу открыл, приглашая сойти:
– Сюда: вам.
И – решительно спрыгнул:
– Приказано.
Щелкнувши, под козырек бросив руку и высадив, дернул в машину; и – выдернулся вместе с нею.
Пожалуйте! – перетолкнулся: те двое, которые за спину влезли и молча сидели (о них он забыл же), прижали к подъезду: косой, с бороденкою рыжей, рябой мужичок; и горилла безглазая в рыжем тулупе – другое: чудовище.
Как этим двум, значит, – сдан?
Тот же сыщик (в «Пелль-Мелле» торчал) при подъезде; в подъезд, занырнул с мужиками; опять «они» – тут!
И застукали ботики по этажам; этаж – первый, второй; кто-то сходит, закутанный в шубу.
Душуприй?
– Нет, – чех, но – похожий: сходил квартирант, Иоахим Терпеливиль под собственной, медной дощечкою, где «Иоахим Терпеливиль» стояло; другая: «Л. Л. Тигроватко»; сюда, что ли? А мужичок, прилипающий к локтю:
– С вас…
– А?
– На чаишко бы!
Тупо достал кошелек, чтобы рубль: нет рублей; только – трешница:
– Может, Картойфель? Раз, – выручил; может, – и выручит?
Дверь распахнула: не горничная, унтер шубу сорвал, шапку вырвал; съезжают, – по-видимому; мужики не ушли, а вошли и стояли; зачем-то поставленный ящик; в нем – пакля; и – толстая рядом веревка; и – желтый холстинный мешок, позабытый, как видно; лежит на полу; на него наступил.
Почему так не прибрано? Кушанья припахи.
И Тигроватко не вышла; открылось: знакомое выцветом, серо-прожухлое золото (цвет – леопардовый) мебели, напоминающее неприятный весьма эпизод, здесь начавшийся.
Дочери – нет: нет – профессора!
Вот —
– тинь-тень-тант —
– звуки шпор.
И – в пороге коленкой – о ящик.
– Пора, брат: давно бы так!
– Что – «бы так»?
Шагун, оказавшись среди абажуров, драпри и фарфориков.
