Девушка с обложки - Мери Каммингс

Томми продолжал что-то говорить… что-то совсем неважное:

— …пятеро ушли. Сумели все-таки один катер спустить и ушли. И шейх с ними — не знаю, своей волей или силком увели.

— Силком, — объяснила Клодин. — Я видела. А чего он такой, — махнула рукой на громилу, — пятнами?

— Это специальная краска маскировочная, — ничуть не удивился Томми. — Ты как себя чувствуешь? Можешь встать?

— Сейчас.

Клодин попыталась сесть — голова сразу закружилась, в глазах потемнело, и она со стоном опустилась обратно; даже этот слабый толчок отозвался невыносимой болью в затылке.

Откуда-то издалека, как сквозь ком ваты, донесся голос Томми:

— Ты что?! Тебе плохо?!

Она пошевелила рукой — оставь, оставь меня, сейчас… — несколько раз глубоко вдохнула и открыла глаза. Он был рядом — живой… свой, родной, встревоженный… Вспомнила и сказала то самое важное, что должна была сказать:

— Раз мы не взорвались, я за тебя замуж не выйду.

Томми зачем-то взглянул на часы и совершенно нелогично ответил:

— Потерпи, вертолет скоро уже прилетит, — после чего заткнул ей рот поцелуем.

Глава шестнадцатая

Из дневника Клодин Бейкер: «…Осуждать и учить жить легко, понимать и прощать — куда труднее…»

Поженились они через полтора месяца.

Томми предлагал устроить скромную свадьбу с венчанием в церкви неподалеку от его работы. Клодин — точнее, Делия — настаивала на пышной церемонии в Филадельфии: чем не повод лишний раз помелькать на телеэкранах и на страницах светской хроники, а заодно и объявить всему миру, что известная фотомодель Клаудина отныне будет жить в Англии!

Наконец сошлись на компромиссе: свадьба в Лондоне, зато церковь не та, которую предлагал Томми, а другая — площадь перед ней была просторнее и живописнее, что давало репортерам больше возможности для съемок. Ведь понятно, что для такой «публичной» личности, как фотомодель, хорошие отношения со СМИ — одна из предпосылок профессионального успеха.

Журналисты и так были разочарованы пилюлей, которую Клодин, сама того не желая, им подложила: после происшествия на яхте во многих газетах проскочили намеки, что вот-вот будет объявлено о ее помолвке с Ришаром Карреном. Каково же было всеобщее удивление, когда выяснилось, что помолвка действительно имеет место — но с каким-то совершенно никому не известным и не слишком фотогеничным англичанином!

Возможно, заблуждение журналистов было связано с тем, что на берег Клодин с Ришаром прилетели на одном вертолете и оказались в одной и той же больнице, она — с сотрясением мозга, он — со сломанным ребром и поврежденной рукой.

В палату Клодин репортеры, как ни старались, попасть не смогли — ей был предписан полный покой, зато Ришар охотно дал интервью, где расписал все происшедшее в самых ярких красках. В том числе поведал и о героизме очаровательной молодой американки, которая, рискуя жизнью, пробралась к нему в каюту, чтобы покормить его и перевязать.

Иллюстрациями к интервью послужили фотографии яхты, а также Клодин и Ришара — уж очень хорошо они смотрелись вместе: мужественный синеглазый брюнет и изящная хрупкая блондинка. Все последующие заявления Клодин, что никакого риска в ее визите к Ришару не было, воспринимались окружающими как чрезмерная и ненужная скромность.

Томми, естественно, остался на яхте — работа прежде всего! — и прилетел только через два дня. К этому времени режим полного покоя и запрет на посещения для Клодин был уже снят.

Появившись в палате, он застал там Ришара, холодно кивнул ему и, молча подойдя к Клодин, обозначил «право собственности» — то есть поцеловал ее так, чтобы любому сразу стало бы ясно, кем он ей приходится. Лишь после этого сказал:

— Привет! — выпрямился и обернулся к Ришару.

В глазах у того мелькнула искра узнавания — и удивление.

— Конвей, — Томми щелкнул каблуками не хуже выпускника офицерской школы; Клодин даже показалось, что где-то забряцали невидимые шпоры. — С кем имею честь?

Ришар смешался, представился и неуверенно спросил:

— Простите, а мы разве не… вы работаете на яхте?

— Я работаю в контрразведке, — отрезал Томми тоном, исключавшим дальнейшие расспросы.

— Рыжий, ревни-ивый! — рассмеялась Клодин, когда Ришар деликатно удалился. — Чего ты ребенка пугаешь?

— Хорош ребенок! — буркнул Томми. — На вот, — вытащил из кармана красную бархатную коробочку, — это тебе!

Кольцо было именно такое, как ей хотелось — изящное, не слишком вычурное, из розового золота, с одним большим бриллиантом и обрамлявшими его завитками из мелких сверкающих камешков.

В тот момент, когда Томми надевал ей его на палец, Клодин вдруг вспомнила, как объясняла шейху, что кольцо с бриллиантом — это не просто украшение…

День свадьбы выдался холодным — и удивительно красивым. Повсюду лежал и не таял выпавший ночью снег, солнце подсвечивало его золотистыми лучами.

Хотя трудно было предположить, что жених в последний момент сбежит от алтаря, но Клодин волновалась. Волновалась и дожидаясь Томми (последнюю ночь перед свадьбой им по традиции полагалось провести не под одной крышей и приехать в церковь тоже врозь, а он хоть и не опоздал, даже пришел на пару минут раньше — но все равно… мог бы и еще раньше!), и отвечая на вопросы священника, и потом, когда рука об руку с Томми шла к выходу. Сердце колотилось, и все еще не верилось, что они уже женаты.

Вышла, зажмурилась — сама не зная, от волнения или от брызнувших в глаза солнечных лучей — услышала приветственные крики и подумала: «Я счастлива!»

Ришар на свадьбу не приехал. Он участвовал в грандиозном полярном ралли и находился чуть ли не в центре Гренландии; оттуда и прислал телеграмму с поздравлениями.

Томми сдержал свое обещание: медовый месяц они с Клодин провели на тропическом острове, где светило солнце и росли пальмы…

Прошло полгода.

Постепенно Клодин начала привыкать к жизни в Лондоне — к левостороннему движению, к тому, что, переходя улицу, нужно смотреть сначала направо и только потом налево. И к тому, что Томми теперь каждый вечер с ней, и не нужно больше считать дни, оставшиеся до очередного прощания.

Дино тоже привык и понял, что метить ботинки Томми бесполезно: все равно он никуда не уйдет.

Они перебрались в новую квартиру — просторную, с высокими потолками и окнами на парк. Теперь свои утренние пробежки Клодин делала в этом парке, вдыхая аромат свежей листвы и слушая песенки щеглов.