Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века - Никита Николаевич Моисеев

На следующий день мы поехали на плато в старый город ацтеков, где расположены знаменитые пирамиды. И я увидел, что значит город в стране, не имевшей понятия о колесе! Не только пирамиды, но весь город состоял из сплошных ступенек. Именно это меня больше всего поразило.

А еще через день была годовщина Октябрьской революции, и нас всех пригласили на роскошный прием в советское посольство. На приеме были артисты и речи, и потрясающее угощение, но запомнился мне один очень непростой разговор с американским военным атташе. Он был, кажется, в генеральских чинах. О том, что происходило в Вашингтоне, атташе был достаточно наслышан и относился к нашей деятельности крайне неодобрительно. Все то, что мы делаем, – вредно! Не только для Америки, но и для Советского Союза. «Вы еще увидите, вас там за это не погладят», – таков был лейтмотив его высказываний. Конечно, все сказанное им надо было воспринимать с учетом доброго количества прекрасной водки под черную икру. Тем не менее, в искренность его я поверил: мы наносим военным, их бюджету, их миропредставлению настоящий удар. Придет время, и это скажется. Надо сказать, что и дома нас тоже многие встретили без особого восторга. В перерыве одного из заседаний в ВПК, где мне довелось присутствовать, тогдашний председатель Смирнов бросил мне: «Ну, чего вы вылезаете, занимались бы себе дома спокойно своей наукой, а то – на весь мир растрезвонили. Без вас астроному и не поверили бы». Это была правда. Наши расчеты, сделанные независимо, были важнейшим аргументом противников ядерной войны. И в Генштабе я слышал нечто подобное. И не только там. Мои замечания о том, что необходимо начинать искать старым принципам альтернативы, сообразные современным знаниям, встречались с кривой усмешкой – чего можно ожидать от этих штатских.

Я всегда сторонился и не любил диссидентов. Но неожиданный удар получил и со стороны их противников на круглом столе в журнале «Наш современник». Там я был обвинен в антипатриотизме. Как много всего скрывается за одним и тем же словом!

Наше прекрасное пребывание в Мексике завершил совершенно анекдотический эпизод.

Мы жили в очаровательной двухэтажной гостинице с внутренним испанским двориком. Каждое утро в этот дворик выносили компанию симпатичных попугаев – ночи там холодные, и на ночь их уносили в дом. Они целый день трепались на своем, вероятнее всего, попугаичьем варианте испанского языка, хотя иногда произносили и нечто англосаксонское. Одному из этой компании я, вероятно, приглянулся, и попугай решил со мной завести дружбу. Когда я выходил во дворик, он начинал махать крыльями и произносить нечто похожее на русские ругательства. Меня такие ассоциации вполне устраивали; я подходил к клетке, давая ему что-то вкусненькое, и произносил одну и ту же фразу: «Скотинка, хорошая зеленая скотинка». Попугай успокаивался и внимательно меня слушал, заглядывая в рот.

Через некоторое время после моего отъезда в Москву в ту же гостиницу поселили высокопоставленного советского чиновника или даже министра. Но облик гостя, вероятно, чем-то напоминал мой. Во всяком случае, так показалось моему знакомому попугаю. И он приветствовал гостя по-своему, по попугаичьи – стал махать крыльями и отчетливо произносить по-русски: «Скотинка, хорошая зеленая скотинка». Увы, наша высокопоставленная персона не поняла прелести истинной симпатии, которую проявил мой знакомый попугай, и даже пожаловалась послу. Как мне сказали, пришлось менять гостиницу – переучивать попугаев не всем дано!

Судьба Александрова и конец сказки

«Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте…»

Так и финал нашей многообещающей работы был омрачен целым рядом печальных и трагических обстоятельств.

Уже отказ Свирежева участвовать в работе существенно сужал наши возможности. Его заменил А. М. Тарко. При всем моем уважении и симпатии к Александру Михайловичу и моей к нему благодарности, полной замены не произошло.

Но основной удар был нанесен извне. В 1985 году погиб, по-видимому, Володя Александров. Это – трагичная и малопонятная история. Будучи на конференции в Испании, Володя вечером накануне своего отлета из Мадрида вышел из гостиницы прогуляться и… пропал. Вещи, деньги (у него их оказалось немало) – все осталось в номере гостиницы. В его поисках участвовало много организаций. Судя по всему, весьма активно действовала и испанская спецслужба. Через год испанцами было официально заявлено, что границы Испании Александров не пересекал. И все – на этом расследование закончилось! Занимались делом Александрова и журналисты Бельгии, США… Определенные усилия приложили и наши американские коллеги, но тайна исчезновения Володи остается тайной и поныне.

У меня на этот счет есть и своя версия. Я думаю, почти уверен, что во всей этой трагедии основная роль принадлежит спецслужбам. Но кто здесь сыграл финальную роль, КГБ или ЦРУ, – на этот вопрос ответа у меня нет.

Я сам и люди, с которыми мне приходилось работать, много ездили за границу и оказывались порой в обществе персон и в местах, представлявших определенный интерес для наших спецслужб. И их представители нередко обращались к нам с теми или иными, как правило, пустяковыми просьбами. Тем не менее я всегда избегал их выполнять, ибо за «А» следует чаще всего «Б». А после моей «дружбы» с полковым «особняком» я старался быть от этих служб подальше, хотя и понимал, что любому государству они необходимы. И не раз я предупреждал кое-кого из моих коллег, чтобы они не брали на себя каких-либо обязательств, выходящих за рамки официальных требований. Что касается Володи, то с ним на эту тему у меня был разговор особый. Он был нашим представителем в работах с американцами. А работали мы тогда вместе с Ливерморской лабораторией, организацией достаточно закрытой. Семинары я старался проводить в Москве, но приходилось иногда ездить и туда, в Ливермор, «в святая святых»: там работал сам Теллер.

А Володя, благодаря своей раскованности, своему характеру, своему техасскому сленгу, был со всеми нашими заокеанскими коллегами «в друзьях». Так, например, он никогда не останавливался в гостинице, а жил, порой по несколько недель, у кого-нибудь из своих приятелей. Поэтому ему было доступно многое из того, что было заведомо недоступно остальным визитерам. Зная наши порядки, я был абсолютно убежден, что он не остался вне поля зрения наших органов разведки. Потому и предупреждал его. Но зная его легкомыслие и самоуверенность, предполагаю, что он не отказал им в каких-то просьбах.

Один американский профессор, очень доброжелательно ко мне расположенный, как-то сказал, что в Соединенных Штатах есть люди, которым очень не нравятся наши контакты с Ливермором. Нет, не сам факт сотрудничества, а характер