Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин - Чарльз Рууд

Но от газетного дела Сытина отстранили окончательно, как он сухо констатировал в воспоминаниях, изданных в советское время: «В первый день новой, народной власти газета и типография, где печаталось «Русское слово», согласно декрету о печати, подлежали передаче в ведение государства. Я подчинился: верил, что найду себе применение в делах нового строительства»[544].

После скоротечной забастовки протеста многие сытинские служащие в типографии «Русского слова» также решили остаться и работать на новую власть, однако те из них, кто сочувствовал меньшевикам, плохо ладили со своим начальством – большевиками. Производительность типографии, снизившаяся еще накануне Октябрьской революции, продолжала падать.

В январе 1918 года сбылось предсказание «Русского слова»: большевики разогнали Учредительное собрание на второй день его существования. Спустя два месяца они заключили мир с Германией и стали называться Российской Коммунистической партией (большевиков). Две их ведущие газеты – орган Съезда Советов «Известия» и партийная газета «Правда» – перебрались вслед за правительством из Петрограда в Москву и обосновались в бывшей типографии «Русского слова», где 12 марта был отпечатан первый номер «Известий»[545].

Ужаснувшись при виде развала, в каком он нашел бывшую сытинскую типографию, секретарь дирекции «Известий» В.Ю. Мордвинкин представил доклад о необходимых переменах. «Необходимо положить конец невыносимой нервной обстановке в типографии и грубому обращению печатников с руководителями», требовал он в докладе, отмечая в то же время низкую квалификацию вновь нанятых рабочих[546]. Не знающие своего дела механики портили линотипные машины, а «совершенно неопытные наборщики» путали гранки набора «Известий» с гранками другой газеты[547] – возможно, «Известий» местного совета. По директиве, подписанной Лениным 24 марта, Мордвинкин вошел в комиссию из трех человек под председательством В.Д. Бонч-Бруевича, которой надлежало предложить пути восстановления «работоспособности типографии «Русское слово» «Товарищества И.Д. Сытина», – именно так была названа типография, ибо государство еще не утвердило ее конфискацию Московским Советом. В задачу комиссии входили также «переговоры с владельцами типографии и урегулирование взаимоотношений». Ленин хотел, чтобы Сытин вновь возглавил дело, но подчинялся при этом Советской власти[548].

Ленин отчетливо дал понять, говорит Бонч-Бруевич, что лучшим средством восстановления работоспособности предприятия он считает привлечение «специалистов каждого дела, хотя бы были они бывшие владельцы, если только они действительно добросовестно, без всяких ладних мыслей пожелали бы стать на это дело. Должен вообще здесь заметить, что Владимир Ильич весьма хорошо относился к Ивану Дмитриевичу, ценя в нем огромный размах, огромные организаторские способности». Бонч-Бруевич, однако, принадлежал к числу доктринеров от марксизма, которые с презрением отмахивались от довода, неоднократно выдвигавшегося Лениным, что молодое государство нуждается в опыте бывших капиталистов. Поэтому далее он выражает недовольство комиссии вопиюшим эгоизмом Сытина. В ответ на сделанное ему предложение, говорит Бонч-Бруевич, этот старый барин спрашивал только «о своих обязательствах, которые лежали на нем перед третьими лицами, а в дела нашей советской типографии вникал мало». Хотя Сытин предоставил «исчерпывающие сведения», Бонч-Бруевич полагал ошибочным шагом со стороны Ленина «намеченную роль» для Сытина, так как его смущали возраст издателя (67 лет), его связи с лицами, враждебными новой власти, а также то, что бывшие хозяева «скомпрометированы в глазах рабочих»[549].

4 апреля комиссия представила свой доклад правительству. В нем Бонч-Бруевич пишет, что, выслушав «общие направления», намеченные для типографии, и обсудив, как лучше использовать его «специальные знания», Сытин заверил комиссию в готовности сотрудничать, но тут же начал ставить условия. Он сказал, что хочет получить обратно две самые старые в типографии ротационные машины, чтобы выполнить обязательства перед бывшими коллегами; а чтобы купить бумагу, нанять рабочих и заплатить по векселям, срок которых истекает 10 апреля, он попросил еще кое-что из «секвестированной собственности»[550]. Комиссия, как положено, доложила об этих условиях, но не удовлетворила их.

С экономической точки зрения попытка Сытина вернуть себе в счет жалованья часть собственности, отобранной у него государством, была вполне оправданной. С одной стороны, новые законы установили весьма скромный верхний предел заработка, а с другой – русские деньги почти обесценились в результате инфляции. Сытин имел крупные вклады в российских банках – сплошь национализированных, – однако граждане могли снимать со своих счетов не более 250 рублей в неделю; к тому же государство еще более урезало состояние Сытина, аннулировав все акпии и дивиденды. Правда, у него оставались валютные вклады в заграничных банках, которым ничего не грозило, но Сытин решил спасти, что можно, из реально существующих вещей – только они пока еще держались в цене. Ну, а комиссия усмотрела в намерениях Сытина обыкновенное капиталистическое стяжательство.

В том же докладе комиссия дала оценку состоянию дел в типографии. Поскольку меньшевики вновь «стали препятствовать делу организации печатания и выхода в 1той тип. Советских «Известий», комиссия рекомендовала подыскать преданных печатников и нового директора. Приведенная в докладе таблица свидетельствовала о «катастрофическом» падении производства ниже дореволюционного уровня (см. приложение 4). Частые поломки приводили к опозданиям и сокращению тиража. Набор производился в два с половиной раза медленнее максимально допустимых дореволюционных норм, а полосы иерстались в три раза дольше. Типография, переданная Сытиным, была великолепно оснащена технически и снабжена всем необходимым (на складах одной бумаги хранилось на 3 213 398 рублей), а ныне она оказалась в удручающем состоянии. Разбросанные повсюду, пропитанные краской вороха бумаги создавали угрозу пожара; важнейшие мелкие детали, вроде матриц для линотипов, пропали неизвестно куда.

Комиссия заключила, что это «тягостное положение» существует на всех экспроприированных фабриках, не только у Сытина на Тверской. В связи с этим она предлагала создать централизованное издательское учреждение и ввести государственную монополию на продажу изданий и рекламу. Рекомендовалось даже построить на севере бумажную фабрику – эту мысль наверняка подсказал Сытин.