Змеиное золото. Лиходолье - Елена Самойлова

– Злой ты, – вздохнула я. – Но здравого смысла тебе не занимать.

– Только благодаря этому я еще живой и здоровый. – Он пододвинулся ближе и поцеловал меня в висок. – И ты, кстати, тоже. Жаль только, что сейчас нам здравомыслие не поможет.

– И почему же? – невольно улыбнулась я, всматриваясь в приближающихся всадников. Судя по тому, как за одним из них в воздухе болталась длинная коса, Искра оказался прав: от такой бабы, как Катрина, легко не избавишься. А жаль.

– Потому, что здравый смысл советует мне хватать тебя в охапку и убираться отсюда куда подальше. Но поскольку мы так явно не поступим…

Он замолчал, вжавшись в землю, и я невольно последовала его примеру.

На мост один за другим выходили люди, одетые в темно-синие легкие кафтаны, и у каждого на левом рукаве белой нитью был вышит символ Ордена Змееловов – змея, пронзенная мечом. Шесть человек. Седьмой шел последним и был одет в простую белую рубаху, заправленную в темные штаны с широким кожаным поясом. Именно он как бы между делом глянул в нашу сторону и торопливо отвернулся, доставая из чехла на груди тонкую блестящую свирельку.

– Легки на помине, – пробурчал Искра. – Надо же, всех собрать умудрился, сволочь орденская.

– И за что ты его так не любишь? – усмехнулась я, устраиваясь поудобнее и одергивая задравшуюся сорочку.

– За дело, – неохотно отозвался оборотень, осторожно приподнимая голову и глядя на происходящее на мосту.

Осталось лишь дождаться, пока подъедут всадники, и тогда станет понятно, можно ли с помощью объединенных усилий нескольких дудочников выманить Господина Златополя из-за городских стен…

Катрина резко осадила лошадь почти вплотную к небольшой группке людей, стоявших у опущенного моста. Ее душила злость, второй день не находившая выхода. И немудрено: два дня назад этот предатель, сбежавший из Огнеца в неизвестном направлении вместе с змеедевкой, вдруг дотянулся до ее орденского медальона с призывом о помощи. Издалека дотянулся – медальон едва отзывался, слегка подрагивая и становясь чуть теплее, но направление на юго-восток все-таки показал. И ведь знал, поганец, что его призыв не будет проигнорирован, хотя бы потому, что Катрина мечтала выследить и убить лично сбежавшего от нее в Огнеце дудочника. Не пристрелить из именного револьвера, как она хотела поначалу, – а с помощью тяжелого острого ножа, висящего на поясе. Медленно, глядя в глаза и наслаждаясь каждой каплей крови, стекающей по лезвию ей на пальцы, каждым мгновением его страданий.

Сейчас уже можно признать, что Катрина когда-то была влюблена в своего наставника и учителя. В разноглазого дудочника, который, несмотря на довольно молодой возраст, уже был в ранге «первого голоса». Она обожала его рассказы, приправленные ироничными замечаниями, могла часами разучивать новую мелодию для дудочки только для того, чтобы заслужить его одобрительную улыбку. В то время она мечтала, что когда-нибудь тоже получит статус «первого голоса» и будет вместе со своим учителем и, как она надеялась, любовником очищать мир от заполонившей его нечисти.

Но всем этим мечтам положила конец мелкая бурая шасса, одним ударом разделившая ее жизнь на «до» и «после». Змеелюдка, которая приползла на зов ее дудочки не для того, чтобы покорно умереть вместе со своими сородичами, а чтобы уничтожить ее, превратить из чистой сердцем наивной девчушки в то, чем Катрина являлась сейчас. В женщину, тайным удовольствием которой было убивать случайных любовников в момент экстаза, каждый раз представляя на их месте разноглазого дудочника. В ту, за спиной которой шептались орденские служители, с кем не хотел иметь дела никто, кроме отчаянных фанатиков, не видящих в своей жизни смысла без чужой крови и смерти.

Иногда в моменты странного просветления Катрина себя ненавидела. Но тучи в ее разуме быстро сгущались, и вместо собственного лица она все больше и больше ненавидела змеелюдов. И сильнее прочих – ту самую змеедевку, которая осмелилась жить после того, как лишила молодую дудочницу вначале ее предназначения, а затем и правой руки.

Вместо приветствия с губ Катрины сорвалось бранное слово, когда она увидела Викториана, стоящего на мосту. Одет он был куда как проще, чем другие орденские музыканты, нервно оглядывающиеся по сторонам, но в отличие от них держался спокойно и даже уверенно. На поясе у него висела трость, пропущенная через узкую ременную петлю, закрытый кошель с дудкой и ничего больше. Ни ножа, ни короткого меча, ни какого-либо другого оружия.

Он что, всерьез решил защищаться только своей дудочкой?

Револьвер будто бы сам прыгнул в жесткую металлическую ладонь, обтянутую грязной, прохудившейся на указательном пальце кожаной перчаткой. Катрина подняла оружие, но выстрелить не успела – что-то цепко ухватило ее за запястье, надавило и одним рывком опустило руку так, что револьверное дуло уставилось в пыльную дорогу.

– Не шуми раньше времени, – хрипло и совершенно спокойно произнес Ризар, все еще удерживая ее за запястье здоровой рукой, силы в которой было ничуть не меньше, чем в чудо-протезе от лекаря Коща. – Не затем приехали.

– А зачем тогда? – сквозь зубы прошипела девушка, силясь высвободится, но рука ганслингера даже не шелохнулась. Более того – сжалась чуточку крепче, и на миг Катрине показалось, будто бы человеческие пальцы, ухватившие ее за запястье, слегка вдавились, проминая металл.

– Именно это нам сейчас и расскажет твой знакомый, ведь так? – Ризар медленно разжал ладонь, отпуская Катрину, и слегка наклонил голову в знак приветствия. – Мне кажется, что у тебя были очень серьезные основания, чтобы так поступить.

– Более чем. – Дудочник бесстрашно подошел ближе, положив руку на кошель с орденским инструментом. – Я решил, что ты захочешь поучаствовать в охоте на одну из самых опасных тварей, что только можно отыскать в Лиходолье.

– И что же это за тварь, а? – резко, будто выплевывая последнее слово, поинтересовалась Катрина, спешиваясь и перехватывая лошадь под уздцы. – Решил наконец-то сдать нам свою чешуйчатую подружку?

Викториан лишь посмотрел на нее тяжелым взглядом и сказал всего одно слово, от которого у Катрины нехорошо засосало под ложечкой, а правый локоть, к которому крепилась искусственная рука, немилосердно зачесался и заныл.

Загряда.

Кошмар, который она увидела лишь мельком, когда на несколько мгновений пришла в себя от одуряющей боли в раздавленном запястье. Викториан тогда взвалил ее на плечо и повернулся, чтобы бежать из проклятого города. Всего несколько мгновений, которые утонули в памяти, чтобы всплывать беспросветным ужасом по ночам, превращая и без того беспокойный сон в сущее мучение.

Тянущиеся из-под земли гибкие зеленоватые стебли, усеянные круглыми, хватающими воздух пастями – самые маленькие толщиной с человечью руку, самые большие могли бы сойти за корабельную сосну. Они слепо рыщут по развороченной мостовой, вгрызаются во все, что попадается на пути: в деревянные обломки, в черепки, в человечью плоть тех, кому не посчастливилось оказаться слишком близко. И посреди всего этого кошмара – золотая шасса с ромалийским посохом в руках. Стоит твердо и незыблемо на свернутом в кольцо длинном хвосте, как превосходная статуя. Глаза горят, как два маленьких солнца, тонкие гибкие шипы на голове наполнены янтарным пламенем, по стоящему дыбом гребню то и дело проскакивают яркие красные искры. Вокруг нее льется кровь, багровая лужа обтекает чешуйчатый хвост, а в прозрачный колдовской щит перед самым ее лицом бьется неведомая тварь, о которой в записях Ордена Змееловов не было даже упоминания.

И на долю секунды Катрину испугало это сияющее расплавленным золотом существо сильнее, чем ужасающее нечто, рвущееся из-под земли. Испугалась Катрина – и впоследствии возненавидела себя за этот страх, от которого она, считавшая себя орденским палачом, снова ощутила себя маленьким ребенком, вцепившимся зубами в запястье под родительской кроватью, чтобы не завыть от ужаса, пока по комнате с грохотом бродит нечто, воняющее могильной землей и засохшей кровью…

– Слышал я об этом случае, – задумчиво произнес Ризар, машинально потирая ладонью заросший щетиной подбородок. – Знатно там нелюдь повеселилась, треть города ушла под землю, а народу пропало немерено. Говорят, Ордену Змееловов пришлось окружить это место вешковым кругом и нанести на карту новую черную метку. И ты утверждаешь, что здесь появилось что-то похожее?

Дудочник едва заметно пожал плечами – с равным успехом этот жест можно было расценить и как «да, а разве не видно», и как «не уверен».

– Значит, поохотимся, – спокойно произнес ганслингер, спешиваясь следом за Катриной и перебрасывая ей поводья своего коня, как какому-нибудь мальчишке-конюху. Причем бросил поводья так, что, если бы бывшая дудочница их не поймала, тяжелый ремень непременно ударил бы ее по лицу. – Но сначала ты скажешь нам, где шасса, которая была вместе с тобой.