Кто правит бал - Фридрих Незнанский

— Но это невозможно. — Вера была напряжена до предела. Она пришла сюда с конкретной целью: раз и навсегда покончить со своей зависимостью от этого человека. Но упорно оттягивала решительный момент.

— Что невозможно? Он не сможет наскрести мне вшивый миллиард баксов?

— Не сможет, он не бог и не царь, но даже если бы мог, не пошел бы на это. — Она знала, как и зачем это сделает. По дороге сюда она продумала, что скажет и как будет себя вести. Это будет легко, убеждала она себя. Это не может быть трудно. Нужно только нажать на курок и не думать, что перед тобой человек, живой, из плоти и крови. Перед тобой бешеное животное, от которого нужно избавиться, это не страшно, это как раздавить мерзкого отвратительного паука.

— Мне плевать на его моральные принципы, и тебе тоже придется на них наплевать. — Родичев говорит, не повышая голоса, он знает, что последнее слово останется за ним, так было всегда, так будет и впредь.

— Но где он возьмет миллиард? — Вера еще пытается взывать если не к совести, то к здравому смыслу.

…Вообще-то убийца давно уже мог выстрелить, но женщина ему почему-то нравилась, да и заказа на нее не было. Низкие серые облака ходили у него прямо над головой. Дребезжал трос, ветром раскачивало корыто с раствором. Убийца ждал. Но разговор затягивался…

— Где он возьмет миллиард?

— Элементарно, — улыбается Родичев. — Кредит под гарантии правительства.

Она качает головой, она не верит, что такое вообще могло прийти в голову здравомыслящему человеку.

— Тебя это уже все равно не спасет. — Она сознательно идет на обострение, он должен забегать, раскричаться, пусть даже ударит ее. Так будет проще. Это сработает как повод. Причины есть, причин достаточно, но поднять пистолет на человека, который сидит в кресле и попивает минералку?

И он все-таки взрывается:

— Много ты понимаешь! Я не нуждаюсь в спасении, но у меня есть некоторые обязательства перед деловыми партнерами, которые нужно выполнять, и я их выполню, а ты мне в этом поможешь. Ты и твой замечательный муженек.

— Зачем тебе это нужно? Уезжай, для этого у тебя достаточно денег. Что тебя держит здесь? — это был последний шанс. Если он сейчас согласится, поймет, что так будет лучше для всех, можно будет просто повернуться и уйти. А он уедет куда-нибудь на другой конец мира, и они больше никогда не встретятся, не пересекутся.

Но он не согласился.

…Мужчина и женщина стоят лицом друг к другу, очевидно, спор достиг апогея. Мужчина жестикулирует, он возбужден и, очевидно, зол. Женщина стоит как вкопанная, за все время их свидания она не сдвинулась с места, не сменила позы, не вынула рук из карманов плаща. У нее бледное лицо и губы слегка дрожат. Убийца рассматривает ее с удовольствием, женщина красивая. Мужчина, сделав несколько быстрых шагов по комнате, снова останавливается перед ней, и из-за его широкой спины ее уже не видно.

Убийца смотрит вниз. По-прежнему все спокойно, никто не заметил человека в кабине крана. На участок забрела собака, выбрала подходящий угол фундамента, оросила его и с достоинством удалилась. Совсем стемнело, накрапывает нудный московский дождик, а двое на веранде продолжают спорить.

— Я не спрашивал у тебя совета. Но ты прекрасно знаешь, что у меня есть возможности, а теперь еще и желание раздавить и размазать по стенке не только твоего сладенького премьера, но и вашего хренового президента с его зятьями и их друзьями. Представляешь, премьер России — импотент, плясавший под дудку шлюхи-жены.

Она знает, что уговаривать бесполезно, что слова уже ничего не решают, но продолжает оттягивать и оттягивать конец. Пальцы в кармане онемели, рукоятка пистолета стала горячей и влажной. Она продолжает говорить уже неуверенно и равнодушно.

— Ты преувеличиваешь мое на него влияние, он даже слушать не станет. Если ты думаешь, что для него премьерство дороже жизни, — ошибаешься, не станет он трястись над своим креслом. Он просто уйдет в отставку, и никому от этого легче не станет, а в Кремль он еще вернется, возможно, не один раз, лет сорок у него еще есть на эти игры.

Ему кажется, что она сломалась, но он продолжает давить:

— Шлюхой ты была, шлюхой и осталась, и мыслишь ты, как шлюха. Раньше надо было думать, какой он у тебя честный и принципиальный, когда кувыркалась со своим сыщиком. У тебя был полный набор возможностей, чтобы эта сегодняшняя ситуация вообще не возникла. Но ты ими не воспользовалась, и за это придется платить. За все в жизни нужно платить. Что, думаешь, пожила среди вельмож, нахваталась благородства и жизнь вокруг от этого изменилась? Не изменилась. И вообще, надоело мне тебя уламывать. Делай что хочешь, но деньги мне нужны в течение трех дней.

Она начинает медленно считать в уме до десяти, чтобы унять дрожь в руках, чтобы собраться, она гонит от себя любые мысли, которые мешают сосредоточиться, но она слышала все, что он сказал, и твердо отвечает:

— Нет.

— Да, — говорит он, и это его последнее слово, больше он не намерен продолжать разговор. Сейчас он повернется и уйдет, и будет поздно.

Она медленно произносит про себя: шесть, семь, восемь…

— Нет.

…Мужчина плюхается в кресло, женщина разворачивается и уходит. На пороге комнаты она останавливается, поворачивает голову, делает резкое движение и что-то говорит на прощание. Дверь закрывается. Вот она уже на ступеньках крыльца, охранник идет проводить ее до ворот. Женщина садится в машину и отъезжает.

Убийца отложил бинокль. Мужчина-мишень по-прежнему спокойно и неподвижно сидит в кресле. Убийца пристраивает на плече базуку и наводит лазерный прицел на спинку кресла, в самую середину. Рука в тонкой кожаной перчатке ложится на спуск. Реактивный снаряд со свистом уходит к цели. От взрыва окна кабины башенного крана дребезжат, трос содрогается и начинает вибрировать. В доме дружно лопаются стекла, кумулятивный заряд, как сквозь масло, проходит сквозь стены, оставляя за собой ровную дыру 200 миллиметров в диаметре. Точно такая же дыра осталась в теле мишени. Охранники, еще не разобравшиеся, что произошло, палят из автоматов во все стороны. Убийца сбрасывает трос и соскальзывает по нему вниз — зачем тратить время и спускаться по ступеням? Базука и бинокль остались в кабине, они ему больше не нужны.

Убийца выбирается за забор, окружающий недостроенную дачу, и садится в машину с номерами немецкого посольства.

Турецкий и Меркулов, передавая друг другу пачку фотографий с дачи Родичева, рассматривали снимки того, что осталось от главы «Кремлевской команды».

— Да, — сказал Меркулов, — это была та еще командочка. В свое время бароны американской экономики также наживались на нелегальной торговле и также не платили государству налоги, но добытые деньги хотя бы оставляли в стране! Строя школы, больницы и новые заводы. Но наши, русские субчики все вывозят за рубеж, вывозят «живые» доллары, размещая их в западных банках и не пуская в отечественный бизнес.

— Правосудие свершилось, — заметил Грязнов, кивая на фотографии.

— Не правосудие, а возмездие, — поправил Турецкий.

— Как это ни прискорбно, но данный случай отправления правосудия тоже подлежит расследованию, — заметил Меркулов.

— Подлежит, конечно. Но тут можно сразу ставить крест — висяк. Работал профессионал, скорее всего иностранец, скорее всего нанятый бывшими деловыми партнерами Родичева.

— Большому кораблю — большая торпеда, — высказался Турецкий. — Отомстили конкретно.

Грязнов наклонился к самому уху Турецкого и сообщил почти шепотом:

— Там, между прочим, появлялась и твоя Качалова, ушла буквально минут за пять до того, как все случилось.

— Она не моя, — отрезал Турецкий, — и слышать о ней ничего не желаю.

Грязнов пожал плечами.

— Да, как-то слишком кроваво у нас все закончилось, и посадить некого. — Он с сожалением собрал фотографии обратно в папку. — Но, собственно, можно подводить итоги.

— Могу я все-таки узнать, почему вы, Александр Борисович, сами не пожелали побеседовать с Родичевой? — поинтересовался Меркулов, повернувшись к Турецкому и разглядывая его в упор.

— У нас генетическая несовместимость, — буркнул Турецкий. — Давай, Слава, рассказывай.

Грязнов откашлялся, с трудом подавив улыбку, вызванную термином «генетическая несовместимость».

— Расторгуев Виктор Андреевич официально занимался, а вернее, руководил борьбой с организованной преступностью, мафией и теневой экономикой — повторяю для тех, кто этого еще не запомнил. Но бороться с этими негативными проявлениями ему однажды надоело. Он, как пацан, — Грязнов многозначительно взглянул на Турецкого, — влюбился в Настю Родичеву и понял, что до того жил неправильно. Сколько он ни гробил свое драгоценное здоровье, уродуясь и отлавливая всяких там местных крестных пап, а их от этого меньше не становилось, ибо мафия бессмертна. Но Настя, со свойственными ей энергией и целеустремленностью, быстренько повернула его жизнь в новое русло, в чем не далее как вчера мне покаялась.