Дети Барса. Туман над башнями (СИ) - Андрей Ренсков

— Ты понимаешь, что ты теперь труп, тысячник Чага?

— Все мы умрём, каждый в своё время, — пожал тот плечами, вроде бы безразлично. Но потом не выдержал, засверкал своей дикой улыбкой. — На всё воля Первого. Ты, наверное, думал напугать меня, смешной человек?

— Гильдия не простит тебе смерти полусотни солдат, — сказал Теодор, пропустив мимо ушей "смешного человека". — Ты не скроешься в своих песках, тысячник Чага. Тебя найдут, где бы ты не прятался, рано или поздно.

— Складно врёшь, — довольно поцокал языком Чага. Потом вытащил из-за пояса витую кожаную плеть с хищно раздвоённым кожаным языком и махнул стоявшим за спиной. — Сюда его!

На этот раз вниз лицом не уронили. Проволокли и поставили на колени перед ушедшими в песок копытами. Чага вытянул плеть, спрятав в руке раздвоённый язык, и приподнял подбородок Теодора деревянной рукояткой.

— Последний раз спрашиваю тебя — кто ты такой? Имя?

— Варзуф, лейтенант Гильдии, — назвался Теодор именем одного из своих десятников. В чёрных глазах Чаги мелькнуло раздражение. Он выпрямился в седле и махнул рукой, подзывая кого-то невидимого. Теодора вдруг охватило странное чувство: будто жизнь больше не принадлежит ему.

— Вот, гляди: это лейтенант Гильдии Варзуф, — хмыкнув, сказал Чага, обращаясь к подоспевшему всаднику. Затылок обожгло жаркое конское дыхание, копыта заскрипели в паре ладоней от подвёрнутых под зад пяток.

— Лейтенант Гильдии? — Всадник за спиной расхохотался. — Погляди на его перстень. На такой в Гильдии не заработаешь. Если ты не Кормчий, конечно.

Проклятье… Стоит позволить себе малую толику надежды, и вот она рассыпается прямо в ладони, просачивается сквозь пальцы, будто горячий песок.

Чтобы повернуть голову, пришлось собрать в кулак всю волю. Солнце снова ударило в глаза, ослепило белой вспышкой. Но перед этим принц успел заметить, как волосы всадника вспыхнули ярким медным пламенем.

— Ну, — кивнул Чага. Его глаза больше не смеялись. — И кто же ты такой?

Затекшие пальцы нащупали широкую полоску перстня и погладили тёплое золото. Что же на тебя никто не позарился? Почему никто не срезал вместе с пальцем? Видно же, что здесь хватит на целую жизнь…

— Моё имя Варзуф…

Тут вылетевшая из руки плеть больно обожгла лоб и губы, заставив вскрикнуть от неожиданной боли. Липкая кровь поползла по рассечённой коже, заливая ресницы. Ну, и хорошо: не надо больше смотреть ни в чьи глаза.

— Твоё имя — Теодор, сын Мануила, — вкрадчиво сказал тысячник. — Ты наследник Короля, что сидит в Городе. Так утверждает эта женщина. И скажу тебе откровенно: это единственная причина, почему ты ещё жив. А вместо того, чтобы благодарить, ты снова оскверняешь свои уста ложью.

— Почему же ты молчишь, сын Мануила? — В голосе рыжей звенела злая насмешка. — Неужели забыл, как клялся мне у колодца в любви?

В согнутую спину пнули сапогом. Теодор покачнулся, но устоял. Смог удержаться на коленях после пинка в спину — раньше никогда бы не подумал, что этим можно гордиться.

— У колодца ты мне нравился намного больше, — сказала рыжая, вдоволь насладившись унижением. — Я почти уже согласилась. Однако у пустынников всё иначе: мы отдаём жениха в род невесты. Поэтому не ты забрал бы меня с собой, а я тебя. Твой красивый перстень вполне сошёл бы за приданое.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, женщина, — перебил Теодор, не в силах больше слушать насмешек. Лучше уж снова получить плёткой поперёк лица. — Моё имя — Варзуф из Гильдии. Не знаю я никаких Теодоров. И тебя тоже.

— Твоё упрямство не делает тебе чести, — заметил Чага. — Пойми: теперь ты мой пленник. Лучше бы тебе вообще забыть о таком слове, как честь.

— Я всё сказал, — пробормотал принц.

Тысячник смачно выругался на своём языке: словно из лопнувшего бурдюка с шипением вырвалось скисшее молоко. Потом потянулся за плетью, но передумал: вместо этого рявкнул что-то телохранителям. Двое из них тут же исчезли за холмом. Теодор ждал. Кровь из распаханного лба текла уже не так обильно: кажется, рана начала подсыхать.

— Подожди, Варзуф, — многозначительно произнёс Чага, потрясая сжатым кулаком. Лошадь, почуявшая настроение седока, закрутилась, затанцевала на месте. — Можешь пока помолиться своему трусливому богу, лживая тварь…

Всадники показались из-за холма. Теодор смотрел, как они, поднимая клубы пыли, волокут за собой какой-то чёрный предмет, зацепив его верёвками. Не доехав до Чаги пары десятков шагов, телохранители спешились. Когда пыль осела, принц увидел на песке тело человека, разорванное о камни, но ещё живое и дышащее. На нём были гвардейские доспехи — обугленные, измятые.

Повинуясь повелительному жесту тысячника, телохранители подняли распростёртого на песке, подволокли ближе и поставили на колени в трёх шагах от Теодора. Тело сразу же стало заваливаться набок, но его удержали в равновесии, зацепив с обеих сторон под исцарапанные наплечники.

— Глядеть на тысячника, — приказал один из мучителей, встряхнув раненого за длинные волосы, покрытые коркой засохшей крови. Его акцент был просто чудовищен: по сравнению с ним Чага говорил идеально. Однако пленный, кажется, понял и промычал сквозь остатки зубов:

— Что ты хочешь?

— Скажи мне, кто этот человек, и я подарю тебе лёгкую смерть, — обратился к нему Чага. Гвардеец судорожно сглотнул и поднял голову. Несколько мгновений он всматривался в лицо Теодора, а потом отвёл глаза. В сердце принца что-то кольнуло, но не так сильно, как он ждал. Жалость делает слабым, а сейчас нужно пройти это до конца, каким бы он ни стал…

— Кто этот человек? — повторил тысячник.

Гвидо молчал. Лучше было бы тебе пасть в том бою, друг. Потерпи напоследок: ведь у нас ещё есть шанс умереть так, как мы хотели, спиной к спине.

— Это принц Теодор, сын короля Мануила…

— Ты уверен в этом?

— Да, — тихо ответил гвардеец. — Уверен.

Лица у Гвидо не было. Вместо него на Теодора смотрела сама смерть. Кожа наполовину была содрана до костей, наполовину сгорела и отвалилась, обнажая сочившееся сукровицей мясо. Уцелел только один глаз, на который падала грязная, слипшаяся от крови, чёлка. Секунду принц смотрел в него, пытаясь отыскать хоть что-то: страх, раскаяние, намёк на сожаление. Но не увидел — там, внутри, была только пустота.

— Что, молчишь? — спросил Чага, сложив руки на груди. — Или этого ты тоже не знаешь? А он тебя знает, как я погляжу.

— Вместе до самого конца, — пробормотал принц. Пустота внутри единственного глаза не дрогнула. — Спиной к спине.

— Что? — Не разобрав, Чага нагнулся ниже.