Русский офицерский корпус - С. Волков

Офицерская среда очень чутко реагировала на проявления пристрастности и несправедливости со стороны начальства и по достоинству ценила поступки, сообразные с чувством офицерского равенства. Командиры, руководствовавшиеся этим чувством, пользовались большой популярностью среди офицерства. Когда, например, командовавшему войсками Виленского военного округа генералу Ганецкому, который любил обедать среди офицеров, в офицерском собрании одного из полков однажды поставили тонкие закуски и шампанское в то время, как остальным офицерам — угощение попроще и вино худшего качества, генерал вызвал подпоручиков и посадил их на свое место, а сам пересел на другой конец стола, а после обеда устроил разнос командиру полка в присутствии высшего начальства.

Начальник по понятиям офицерства не должен был оказывать предпочтение одному из своих приближенных. В этом отношении весьма одобрительно воспринималось поведение одного из командиров корпусов, который никогда не отказывался от приглашения со стороны подчиненных, но, побывав у одного из командиров полков, считал необходимым на другой же день сделать визиты и всем остальным офицерам того же ранга. Случай, когда другой командир корпуса посадил под арест собственного сына, не вставшего при появлении у него в приемной старшего по званию офицера, помнили долго, тогда как другой случай — когда генерал, сделавший выговор адъютанту командующего войсками округа за неотдание чести, впал после этого в молчаливую немилость у последнего, «долго еще отравлял чувство справедливости во всем округе»{308}. Такие эпизоды, естественно, становились широко известны в офицерской среде, оживленно в ней комментировались и передавались «по наследству».

Отношения между офицерами различных родов войск, хотя и не лишены были некоторого чувства соперничества, всегда оставались достаточно уважительными, и каких–либо резких форм отчуждения или враждебности тут не было. Привилегированное положение гвардии, естественно, не могло не сказываться на самоощущении гвардейских офицеров. Но во время войны, например, если гвардия не принимала участия в военных действиях, масса гвардейских офицеров добровольно переходила в армейские полки. Соперничество между полками было в большей степени характерно как раз для самой гвардии, особенно для самых престижных ее полков — кавалергардов и конной гвардии например. Но нельзя сказать, чтобы такое соперничество накладывало заметный отпечаток на взаимоотношения в офицерской среде.

Гораздо существенней были этико–психологические противоречия между офицерством и гражданской публикой. Почет и уважение, каким издавна была окружена военная служба, долгое время не создавали в отношениях между ними особых проблем. Тем более что до середины XIX в. подавляющее большинство образованного общества так или иначе было связано с офицерством — очень многие сами несколько лет служили офицерами, а практически все остальные имели офицеров среди членов своей семьи. Однако с последней трети XIX в. положение начало меняться. Резкое ухудшение материального положения офицеров, изменение их состава и некоторое снижение общественного престижа армии и офицерской профессии в целом (после 1878 г. Россия не воевала более четверти века, долго, как никогда ранее), с одной стороны, и целенаправленная кампания в прессе (в которой с 80–х гг. ведущие позиции заняли идеологи антигосударственного направления) — с другой, привели к росту отчуждения между офицерством и гражданской публикой образованного круга. Особенно это касалось так называемой «радикальной интеллигенции», «острая отщепенская суть» которой (по выражению П. Б. Струве) была несовместима с тем образом стабильности и порядка, который был воплощен в офицере.

Вообще какое–либо внешнее выражение офицером чувства своего социального превосходства идеологами офицерства рассматривалось как недостойное и нежелательное. В упоминавшемся уже «Наставлении» по этому поводу, в частности, было сказано следующее: «Старинное дворянство, предки которого в течение целых столетий жили не для своей наживы, самоотверженно служили не своим интересам, а государству и приносили не однажды жертвы на благо отечества, — такое дворянство вправе гордиться своим незапятнанным гербом, но не может возвышать себя и смотреть свысока на своих сограждан, кто бы они ни были. Точно так же и ты имеешь право на гордость, если принадлежишь к высшему сословию и хранишь свою честь как драгоценное достояние, но ты не можешь высокомерно относиться к другим людям, считая себя выше их только потому, что они не офицеры»309. Однако постоянное третирование офицерского корпуса либеральной прессой в конце XIX — начале XX в. закономерно способствовало выработке у офицеров предубеждения к той среде, из которой слышались все более злобные на них нападки, и среди офицерства росло чувство презрения ко всей этой публике, иногда переходящее на штатских вообще, которых именовали «шпаками», «штафирками» и т. п.

Естественно, что совокупность морально–нравственных и идеологических представлений офицерства наиболее полно проявлялась на войне, на том поприще, к которому офицер себя готовил и ради которого он существовал. И лучшим подтверждением справедливости офицерских представлений о своем месте в обществе является тот факт, что русское офицерство на протяжении всей своей истории ни разу на поле боя не оставляло желать лучшего. Выполнение воинского долга было той сферой, в которой с лучшей стороны проявляли себя даже люди, не вполне совершенные в других отношениях.

Во все времена было характерно стремление большинства офицеров непосредственно принять участие в военных действиях, и обычно с началом войны шел поток рапортов о переводе в те полки, которые находились в составе действующей армии. И в ходе самих боев для офицеров было характерно стремление принять в них наиболее активное участие. В реляциях о ходе сражений, в списках представленных к наградам постоянно встречаются записи такого рода: «Новогородского пехотного полку подпорутчик Петр Селявин июля 12 и августа 1 числ, хотя ему, как и всем полковым квартермистрам, на правом фланге в безопасном от неприятеля месте в силу приказу быть подлежало, но он в обе баталии, испрашивая у полковника Фелкерзама дозволение, самоохотно во фронте стоял, оказывая свою храбрость» (1759 г.){310.

А. В. Суворов за штурм Измаила в числе прочих представлял: «Полковника князя Лобанова–Ростовского, который по особой ревности к службе из доброй воли просился к Измаилу со ста пятидесяти мушкатерами вверенного ему Апшеронского полку, командовал оными и первым баталионом колонны, был впереди, подавая пример своим подчиненным, изъявил особливую храбрость при переходе через палисад при овладении набережных укреплений и ранен весьма тяжело. Киевского карабинерного полку полковника Гудовича, который також из единого усердия к службе просился к Измаилу, был на приступе при второй колонне и, взошед при первом взводе на бастион, командуя порученными ему отрядами, поражал неприятеля с отличною храбростию, подавая собой пример подчиненным»{311} и т. п.

О поведении офицеров в бою свидетельствуют многочисленные донесения, рапорты, представления и т. д., хранящиеся в военных архивах. Иногда в конце XIX — начале XX в. выходили отдельные издания такого рода (сейчас малоизвестные){312}. Но даже сравнительно немногие опубликованные документы дают возможность представить себе отношение офицеров к исполнению воинского долга. «Неустрашимостию и мужеством в самом жестоком огне удерживал неприятеля более 3–х часов, доколь весь почти батальон не был положен на месте, и с остатками удерживал неприятеля до конца»; «С эскадроном, ему порученным, храбро кидался на неприятельскую колонну, опрокинул и во все время сражения поступал отлично»; «Оказал отличную неустрашимость, будучи в прежестоком огне под картечными выстрелами, удерживал подчиненных своих в порядке, несмотря, что потерял оных более половины роты»; «Оказали отличную храбрость и мужество, будучи в сильном огне… сам тащил пушку для спасения оной… получив тяжелую рану, оставался при фронте до окончания сражения»; «С примерным мужеством водил командуемые им войска на неприятеля, отразив оного штыками»; «С отличною храбростью атаковал два раза неприятеля с полком, опрокинул оного и, врубясь в самые ряды их, привел его в большое расстройство»; «Первый бросился на неприятеля и был причиною удачной атаки»; «Был впереди и, поощряя нижних чинов, отличался храбростию»; «С уланским полком, врубясь в неприятельскую кавалерию, опрокинул оную»; «При ударе на неприятельскую батарею первой вскочил на оную, переколол канонеров и завладел орудием»; «Атаковали многочисленные неприятельские колонны и, врубясь в ряды их, множество истребили на месте»; «Примером своего мужества поощрял солдат к поражению ирагов, находясь в самых опаснейших местах»; «Командовал батареею, поместя оную в удобнейшем месте, и верным действием причинял величайшее поражение неприятелю, опрокидывая большие колонны картечными выстрелами и обращая в бегство»; «Командуя полком, действовал с отличною храбростию и примерным мужеством сначала и до конца против неприятеля, которого, встречая всегда в штыки, опрокидывал с большим уроном»{313}.