Каникулы в Лимстоке. Объявлено убийство. Зернышки в кармане - Агата Кристи

Однако доктор Блэклок был мракобесом, деспотичным и упрямым. Он не верил в такие операции. И, вероятно, убедил Шарлотту, что ей ничто не поможет, кроме йода и других подобных лекарств. Шарлотта ему верила. Думаю, они с сестрой переоценивали медицинские познания своего папаши. Шарлотта любила отца слащавой, покорной любовью. Отцу, считала она, видней. Зоб рос, становился все безобразнее, и она постепенно замыкалась в себе, теряла связь с людьми. Хотя вообще-то она была очень добрым, привязчивым созданием.

— Странная характеристика для убийцы, — хмыкнул Эдмунд.

— Ничего странного, — возразила мисс Марпл. — Слабые и добрые люди часто оказываются предателями. А если они в обиде на жизнь, это лишает их и тех немногих душевных сил, которыми они обладают. Летиция Блэклок была, конечно, совсем другой. Белль Гедлер отзывалась о ней очень хорошо, и я полагаю, вполне заслуженно. Она была удивительно цельной натурой и, по ее же собственному признанию, искренне не понимала, как можно не распознать, что честно, а что — нет. Несмотря ни на какие соблазны, Летиция Блэклок не допустила бы мошенничества… Она преданно любила сестру. Чтобы Шарлотта не теряла связи с миром, Летиция писала ей пространные письма, во всех подробностях расписывая свою жизнь. Ее очень беспокоило ужасное душевное состояние Шарлотты. И вот доктор Блэклок умирает. Летиция без колебаний оставляет работу у Рэнделла Гедлера и посвящает себя сестре. Она повезла ее в Швейцарию, чтобы проконсультироваться со швейцарскими докторами по поводу операции. Болезнь оказалась очень запущенной, но, как мы знаем, операция прошла успешно. Зоб удалили, а шрам было легко замаскировать жемчужным ожерельем или бусами.

Потом разразилась война. Вернуться в Англию сестры не могли и остались в Швейцарии, работали в Красном Кресте и других организациях. Время от времени до них доходили вести с родины… Наверное, дошел слух и о том, что Белль Гедлер долго не проживет. Конечно, любой человек на их месте начал бы строить планы, всем бы хотелось получить громадное состояние. Надеюсь, вам понятно, что это было куда важнее для Шарлотты, чем для Летиции? Впервые в жизни Шарлотта почувствовала себя нормальной женщиной, на которую люди смотрят без отвращения или жалости. Наконец-то она вздохнула свободно… Она верила, что впереди у нее целая жизнь и оставшиеся годы будет чем заполнить! Она сможет путешествовать, купить дом, прекрасное поместье… будет иметь наряды и украшения, посещать театры, концерты… любая ее прихоть теперь может быть исполнена… Она грезила наяву.

И вдруг Летиция, сильная, здоровая Летиция, подхватила простуду. Вскоре эта простуда перешла в воспаление легких, и через неделю Летиция умерла. Шарлотта потеряла не только сестру. Рухнули все ее планы на будущее. Знаете, я думаю, она даже обижалась на Летицию: дескать, с чего бы это ей приспичило умереть именно сейчас, когда они получили письмо о том, что Белль Гедлер долго не протянет?! Подождала бы месячишко, когда все деньги перешли бы к Блэклокам, а там могла бы и помирать… В этом как раз и проявляется разница между сестрами. Шарлотта не осознавала, что поступает дурно, искренне не понимала. Ведь деньги все равно должны были перейти к Летиции — и перешли бы в ближайшем будущем! — а она считала себя и сестру единым целым.

Наверное, мысль об обмане не приходила ей в голову, пока врач не начал уточнять имя ее сестры. Тут она вдруг осознала, что почти все вокруг воспринимают их как «двух мисс Блэклок», пожилых благовоспитанных англичанок, одевавшихся одинаково и очень похожих друг на друга. (А я уже обращала внимание Банч на то, что пожилые женщины вообще удивительно похожи.) Почему бы, подумала Шарлотта, в таком случае Шарлотте не умереть, а Летиции не остаться в живых? Вряд ли это был стройный замысел, скорее — мгновенный порыв. Но тем не менее Летицию похоронили под именем Шарлотты. «Шарлотта» умерла, а «Летиция» вернулась в Англию. И тут ее природная предприимчивость, не востребованная столько лет, расцвела пышным цветом. Будучи Шарлоттой, она всегда играла вторую скрипку. Теперь она могла развернуться, в ней проявились начальственные задатки Летиции. Мыслили-то сестры очень похоже, а вот в нравственном плане существенно разнились. Шарлотте, разумеется, пришлось принять меры предосторожности. Она купила дом в совершенно незнакомом месте. Впрочем, ей следовало избегать только кумберлендских знакомых (хотя и в Кумберленде она жила уединенно). Ну и, конечно, ни в коем случае нельзя было встречаться с Белль Гедлер, которая слишком хорошо знала Летицию. Обмануть Белль было совершенно невозможно. Изменение своего почерка Шарлотта объясняла артритом… И все шло как по маслу, ведь Шарлотту знала лишь жалкая горстка людей.

— А если бы она вдруг встретила знакомых Летиции? — спросила Банч. — У той же было полно знакомых!

— Это другое дело. Они бы сказали: «Я тут на днях столкнулся с Летицией Блэклок. Она так изменилась, ее не узнать!»

Но подозрений ни у кого не возникло бы. За десять лет люди сильно меняются. То, что Шарлотта не узнала бы этих людей, было бы списано за счет близорукости, да и потом, она же была в курсе мельчайших подробностей лондонской жизни Летиции и прекрасно знала, с кем сестра там общалась, куда ходила. Шарлотте стоило только перечитать письма сестры, и она мгновенно устранила бы любое подозрение, упомянув про какой-нибудь случай или спросив об общем знакомом. Нет, ей следовало опасаться только того, что кто-нибудь признает в ней Шарлотту.

Она поселилась в «Литтл-Пэддоксе», познакомилась с соседями, а получив письмо, умолявшее «дорогую Летицию оказать гостеприимство» и все такое прочее, с удовольствием согласилась на приезд молодых родственников, которых никогда в жизни не видела. Они считали ее тетей Летти и тем самым как бы гарантировали ее безопасность. В общем, все шло превосходно. И вдруг… Она совершает непоправимую ошибку. Ошибку, вызванную исключительно ее добросердечием и сентиментальностью. Получив письмо от школьной подруги, влачившей жалкое существование, Шарлотта поспешила ей на выручку. Возможно, она страдала от одиночества. Тайна отдалила ее от людей. Да и потом, она искренне любила Дору Баннер, та была для нее олицетворением радостных и беззаботных школьных лет. В порыве чувств Шарлотта ответила на Дорино письмо. Представляю, как изумилась Дора! Еще бы: она писала Летиции, а ей ответила Шарлотта! Притворяться перед Дорой Шарлотте и в голову не пришло. Дора была одной из немногочисленных школьных подруг, которым позволялось навещать Шарлотту в годы ее одиночества и страданий. Шарлотта знала, что Дора будет на ее стороне, и рассказала ей об обмане. Дора ее поддержала от всей души. В ее затуманенном мозгу царила жуткая неразбериха, и ей казалось очень даже правильным, что дорогая Лотти не лишится наследства из-за безвременной кончины Летти. За свои безмолвные страдания, которые Лотти переносила так мужественно, она, безусловно, заслуживала награды. И было бы вопиющей несправедливостью, если бы деньги перешли к каким-то самозванцам.

Дора великолепно понимала, что обман не должен раскрыться. Это было для нее ложкой дегтя в бочке меда. Рассказывать о подлоге было нельзя, хотя Дора сама ничего плохого в нем не видела… Дора приехала в «Литтл-Пэддокс», и очень скоро Шарлотта начала осознавать, что совершила роковую ошибку. Нет, дело было вовсе не в том, что жизнь с рассеянной, никчемной Дорой, которая все на свете путала, превратилась для Шарлотты в полный бедлам. С этим она еще могла примириться, ведь Шарлотта действительно любила Дору. Но вскоре подруга стала представлять для нее реальную опасность. Шарлотта с Летицией всегда звали друг друга полными именами, но Дора признавала только уменьшительные. Она называла сестер «Летти» и «Лотти». И хотя Дора очень старалась привыкнуть называть подругу по-новому, старое имя частенько соскальзывало у нее с языка. Дора могла проболтаться о событиях прошлого, и Шарлотте приходилось все время быть начеку, бороться с Дориной забывчивостью. Это начинало действовать ей на нервы. Однако окружающие не обращали особого внимания на оговорки Доры. Гораздо большая опасность нависла над Шарлоттой, когда в «Ройал Спа» ее встретил Руди Шерц. Ведь он узнал ее и заговорил с ней. Я полагаю, это Шарлотта Блэклок давала Руди Шерцу деньги для покрытия недостач. Но мы с инспектором Краддоком не верим, что, обращаясь к ней с просьбами о деньгах, Руди Шерц замышлял шантаж.

— Он и понятия не имел, чем ее можно шантажировать, — подтвердил Краддок. — Шерц высоко ценил свое обаяние и на собственном опыте уже убедился в том, что обходительный молодой человек способен вытянуть приличные денежки из пожилых дам. Надо только мастерски рассказать им какую-нибудь трогательную историю. Но Шарлотта-то видела все в ином свете! Вероятно, она решила, что Руди ее хитроумно шантажирует, и боялась, что, когда после смерти Белль история с наследством получит широкую огласку, швейцарец возомнит, будто напал на золотую жилу. А она уже завязла во вранье по уши. Все считали ее Летицией Блэклок: и банкиры, и миссис Гедлер. Так удачно все складывалось, и надо же — появился этот швейцарец, какой-то гостиничный клерк, личность сомнительная, ненадежная и к тому же, судя по всему, шантажист!