Роман Булгакова Мастер и Маргарита: альтернативное прочтение - Барков Альфред Николаевич

9. Прим. 2001 года: Дальнейший анализ структуры романа «Мастер и Маргарита» показал, что образ Фагота-Коровьева является центральным. Он – рассказчик романа, «соавтор» Булгакова. То есть, описание всех событий подается с его позиции. Более детально эти моменты изложены в следующей книге (1996 г.): .

VII. Рукописи, которые не горят

Поэзию уважают только у нас – за нее убивают. Ведь больше нигде за поэзию не убивают.

Я ведь слово свое сдержу, стишков больше писать не буду.

Как Вам известно, пьес я больше не пишу.

М.А. Булгаков 2

Глава XXXVI. Бездомный-Понырев в эпилоге

Сам Булгаков , безусловно, не относил себя к «внутренним эмигрантам»,.. поскольку искренне принял Советскую власть.

У нас, пожалуй, нет другого столь ярко выраженного писателя, контрреволюционного, как Булгаков.

Ни одной строчки у него нет против Советской страны.

В.В. Петелин 5

Склад моего ума сатирический. Из-под пера выходят вещи, которые … остро задевают общественно-коммунистические круги. Отрицательные явления жизни в Советской стране привлекают мое пристальное внимание,.. в них я инстиктивно вижу большую пищу для себя.

Э, в таких делах доказательства – не самая первая вещь.

Приводимая здесь трактовка образа Бездомного-Понырева расходится с установившимся стереотипом, одним из примеров которого является статья А. Ливанова «О вечном доме нашей духовности». Позволю себе привести только одну выдержку из нее:

«Мы видим, как труден путь неподлинной – «под псевдонимом» – интеллигентности в образе даровитого Ивана Бездомного к подлинной интеллигентности в образе Ивана Понырева. Последний не запасся скоропостижно дипломом или кандидатской степенью, не поспешил на курсы «повышения» и «усовершенствования». Он «мыслил и страдал», он обрел убеждения, вернулся к корням народной жизни, а главное, он готов до конца отстаивать свои убеждения в творчестве. Это и есть подлинная интеллигентность. Это и есть пушкинская, пророческая, вечная стезя правды. Она же и стезя Мастера, а еще раньше – стезя Ешуа…» .

Но начать хотя бы с названия статьи А. Ливанова: «вечный дом» – это же не что иное как могила, но автор строит свои выводы, исходя из надуманного и ничем не оправданного позитивного восприятия смысла этого понятия. По его же мнению, подлинная интеллигентность появилась у Бездомного «в образе Понырева». В чем же она проявляется? В профессорской должности? Но А. Ливанов сам же пишет о том, что «последний» (это он имеет в виду Понырева) «не запасся скоропостижно дипломом или кандидатской степенью, не поспешил на курсы «повышения» и «усовершенствования». А как же он тогда стал профессором? И где, на какой странице эпилога нашел А. Ливанов те «корни народной жизни», к которым якобы вернулся Понырев? Уж не о решетке ли сада Маргариты идет речь? Или это жидкость густого чайного цвета, от укола которой Понырев окончательно теряет способность воспринимать происходящие события в их реальности? О «пророческой, вечной стезе правды» Мастера сказано выше; о стезе Иешуа еще поговорим – там тоже есть что сказать… Что же касается стези Понырева, то разве не ее четко обозначает сам Булгаков словами: «Он знает, что в молодости стал жертвой преступных гипнотизеров, лечился после этого и вылечился»? – Иными словами, сам Булгаков говорит о том, что Бездомный в эпилоге настолько оболванен, что единственное в своей жизни просветление, когда он и узнал-то жизненную правду, стал считать болезнью. И как после этого он будет «отстаивать свои убеждения в творчестве»? Вот, оказывается, как мало нужно для того, чтобы отыскать патетику там, где ее нет и в помине .

Но давайте все же возвратимся к фактам, к тому, что в романе действительно есть.

Начнем с конца: удаляясь на «покой», Мастер называет Бездомного своим учеником и наказывает сделать то, на что у него самого не хватило воли: написать продолжение о Пилате. Логично предположить, что в процессе развития действия следовало бы ожидать прямых или косвенных указаний на то, в какой форме Бездомный выполнил свое обещание. Но информации по этому поводу ни в романе, ни даже в эпилоге, где образ Понырева становится главным, казалось бы, нет. Можно, конечно, предположить, что ответ на этот вопрос вынесен за пределы романа и может быть получен только путем определения прототипа Бездомного.

А если все-таки оттолкнуться от гипотезы, что ответ не вынесен за пределы романа? Ведь сам он, роман, своей идейной нагрузкой выполняет наказ Мастера-Горького! Тогда автоматически решается вопрос определения прототипа Бездомного-Понырева; это – сам создатель романа. Михаил Афанасьевич Булгаков.

Понимаю, что и этот вывод, идущий вразрез с установившимся толкованием как идейной направленности романа, так и его образов, является неожиданным и может вызвать протест со стороны тех, кто привык видеть в романе только желаемое. Однако, прежде чем отбросить эту гипотезу как совершенно абсурдную, давайте все же проверим ее на конкретных фактах. Тем более что в самом романе сказано, что он «принесет сюрпризы»… Булгаков вложил это предсказание в уста Воланда и адресовал Мастеру, но никаких сюрпризов дальше по сюжету как будто бы нет. Не адресовал ли Михаил Афанасьевич свои сюрпризы нам, своим будущим читателям?..

Итак, факты. Первый. Роман «Мастер и Маргарита» развивает тематику ранней публицистики Горького; более того, через «роман в романе» он в определенной степени идентифицирует себя с ней. Следовательно, обещание Бездомного-Понырева выполняет сам Булгаков. Получается, что в качестве прототипа этого образа (в одной из его граней) он имел в виду себя самого.

Такой вывод не будет столь уж неожиданным, если, кроме отмеченной параллели, рассматривать «Собачье сердце» как связующее звено между содержанием ранней публицистики Горького и романом «Мастер и Маргарита».

Поясню этот тезис. В разгар революции Горький в цикле статей «Несвоевременные мысли (Заметки о культуре и революции)», охватывающих широкий спектр этических и политических проблем, высказал опасение, что будущее страны в условиях революции находится в опасности из-за низкой культуры народа («Наша революция дала полный простор всем дурным и звериным инстинктам»; «Я особенно подозрительно, особенно недоверчиво отношусь к русскому человеку у власти, – недавний раб, он становится самым разнузданным деспотом, как только приобретает возможность быть владыкой близкого своего» . То есть, еще в 1917 году Горький предсказал феномен, который с легкой руки Булгакова стал именоваться «шариковщина». Ведь «Собачье сердце» как раз развивает тему «звериных инстинктов» и «рабов у власти», волю которым дала революция: добродушный пес Шарик, которому были привиты гормоны люмпена, превращается в типичного «комбедовца» с психологической доминантой «все отобрать и поделить». Вот вам, читатель, говорит Булгаков, обязательный атрибут – кожаная куртка, а вот – выползшие наружу глубоко до этого упрятанные звериные инстинкты: чем пахло по вечерам от этой куртки? – Правильно, кошками. Люмпен надел кожаную куртку не для созидания, а для разрухи, так красочно показанной в повести; вся идейно-политическая демагогия Швондера, упав на благодатную люмпенскую почву, пробудила в Шарикове только глубоко до этого упрятанные звериные инстинкты.