Боевая машина любви - Александр Зорич

Крупными фрагментами, квартал за кварталом, храм за храмом, начал проявляться Нижний Город.

Взмах невидимого крыла – и спиралевидный рукав Опарка отрывается от земли, взлетая выше террасы «Щучьей поживы», а под ним – бронзовые крыши и ровные ряды небольших домов, уходящих прямо в озеро, на дно узкого, но глубокого заливчика.

Еще взмах – и овальное зеркало главного итского плеса, лиги полторы в поперечнике, стремительно проступает сквозь тающий купол тумана. Над плесом кое-где торчат одинокие колонны, на вершинах некоторых колонн – статуи крылатых быков и обнаженных женщин, тело которых от груди и выше плавно переходит в рыбье.

Через несколько мгновений открылась и новая итская набережная. Старая находилась под водой, со времен войны Третьего Вздоха Хуммера служа дном главному плесу.

Поначалу Эгину показалось, что на новой набережной неподвижно стоят сотни людей, завороженно глядя вдаль – туда, где гладь озера тонула в отступающем, но не уходящем безвозвратно Опарке.

Приглядевшись, он понял, что это не люди, а статуи. Разновысокие, сделанные из самых разнообразных материалов – песчаника и греоверда, бронзы и меди, глины и даже дерева – они хаотически заполняли всю новую набережную от края до края.

Все статуи изображали женщин, но для того, чтобы понять и это, Эгину потребовалось бы время, которого у него сейчас не было. Потому что среди статуй он наконец заметил и живых людей. То тут, то там прогуливались небольшие группки и одиночки, расхаживали продавцы снедью и озерными сувенирами вразнос.

По широкой каменной лестнице, ведущей из Верхнего Города в Нижний, прорезающей набережную и в конце концов скрывающейся под водой, спешило вниз множество людей. Едва ли не каждый второй среди них был мальчиком или подростком.

«А соискателей этой проклятой кольчуги тут несчетно, – подумал Эгин. – Неужели на Севере так много бессердечных родителей и опекунов, которым не жаль своих детей?»

«Баоммм», – девятый, последний удар, пробитый часами, был особенно раскатист и сочен. В Ите была продвинутая система исчисления времени: здешние сутки насчитывали целых восемнадцать часов.

– Милостивый гиазир!

Эгин, который был всецело поглощен Нижним Городом, полностью забыл о существовании придирчивого чернокафтанника.

Его голова уже начала поворачиваться в сторону голоса, как вдруг на самом краю поля зрения Эгину померещилось что-то знакомое. Проигнорировав стражника, он во все глаза уставился на гребень затопленной стены безвестного разрушенного здания.

Стена, шириной кирпичей в восемь, уходила в озеро довольно далеко. Возможно даже, это был остов одной из вспомогательных крепостных стен старого доброго Ита.

Остов был длиннее большинства причалов, у которых стояли широкие рыбацкие и грузовые барки – все сплошь обшитые медью, с высокими решетками вдоль фальшбортов.

По гребню стены шли двое. Мальчик и невысокий человек с осанкой старика. Вода Сигелло была в каких-то полутора локтях от их подошв. А там, куда они направлялись, гребень уже шел вровень с озерной гладью и по нему бежала мелкая тревожная рябь.

Ошибиться было невозможно – чересчур характерная фигура. Мальчика звали Есмаром. Как зовут старика Эгин не знал. Но догадывался: это Дрон Большая Плешь. Смущало лишь то, что вместо плеши его макушку украшали густые светло-каштановые волосы почти без седины.

– Милостивый гиазир! – Эгин почувствовал у себя на плече тяжкую длань итской власти.

А вот теперь времени на разговоры не было. Не приходилось и выбирать: купить разрешение на оружие или сдать его от кровавых соблазнов подальше?

Не поворачивая головы, Эгин перехватил кисть чернокафтанника левой рукой, с силой рванул в сторону стола и одновременно с этим аккуратно подсек его ноги неуловимым, подлым ударом сапога.

Страж рявкнул что-то негодующее и вместе с легким столом, вместе с объедками и еще двумя стульями врезался в каменный парапет террасы.

Эгин был уже на ногах.

Второй чернокафтанник, не готовый к такому обороту дел и не успевший даже отставить кружку в сторону, получил такой точно кружкой по голове. С мягким «пух-пух» в сладкий пирог вошли крупные осколки.

«Так, этот временно не противник.»

Вуймол и Лилума вместе с их строгим бородачом (отцом? хозяином?) уже успели покинуть «Щучью поживу». Но художники и дама с модной прической оценили подвиг Эгина и поприветствовали его одобрительным дробным стуком по столу.

Первый противник успел подняться на ноги, бешено дергая за рукоять меча, зацепившуюся за подвернутый край кафтана.

– Ишиот, – прошипел он, теряя от злости свое чистое варанское произношение. – Мы ваши дружья. Вам надо пойти с нами…

Эгин быстро оказался возле него. Тот как-то вяло попытался попасть ему носком подкованного так же, как и у Миласа сапога в коленную чашечку. Эгин ловко убрал ногу из-под удара и простым прямым ударом в лоб раскрытой ладонью уронил сомнительного «друга» на каменный парапет.

Тот сполз на землю. С одной стороны его черные волосы задрались и обнажили ухо. Там торчали три серебряных «гвоздика» с алмазными шляпками.

«Шил-лол Изменчиворукий… Действительно друзья, – Эгин почувствовал, что краснеет. – А с другой стороны – кто их знает? Если они и впрямь побратимы Миласа, то почему сразу не открылись? К чему были эти гнилые разговоры об оружии? Именем Итской Девы интриганы, Хуммер вас раздери…»

Делать было нечего. Эгин двусмысленно улыбнулся рукоплещущим художникам и быстрым шагом направился к выходу из «Щучьей поживы».

На одной из многочисленных лестниц, ниспадающих в Нижний Город и обсаженных неимоверными для внутренних земель Севера кипарисами, Эгин обогнал бородача и Вуймола, волокущих свой загадочный плоский сундук. Эти тоже спешили на набережную, но с такой ношей за Эгином им было не угнаться.

Поворот, поворот, еще поворот…

В спину ему бросили возмущенное «Невежда!», но он даже не замедлил свой бег. Подумаешь, оттоптал чей-то подагрический палец!

Довольно широкий бульвар, пышная процессия, всадники со штандартами… Придурки с дудками, какие-то закутанные с головы до пят фигуры… Щуплый молодец с корзиной, в корзине – несколько здоровенных толстых змей… нет, пиявок, таких точно, каких он видел на берегу Сермелы… О Шилол!

Эгин протолкался сквозь толпу, получил пару затрещин и тычков от празднично настроенных горожан и вновь перешел на бег. Пустынная булыжная мостовая настолько круто уходила вниз, что крыша каждого последующего дома всякий раз оказывалась самое большее на уровне груди Эгина, когда он пробегал мимо предыдущего.

Набережная!

Эгин резко остановился.

Из-за угла двухэтажного особняка с заколоченными окнами он увидел городскую стражу в черных кафтанах.

Их было немало. Между статуями и людьми, которых с каждой минутой становилось все больше, приблизительно через каждые пятьдесят шагов можно было видеть патруль из трех-пяти стражей. Этакими важничающими индюками они степенно прохаживались вперед-назад, ощупывая пристальными взглядами всех и каждого.

«Когда я глядел сверху, их еще не было, – подумал Эгин. – Неужели же те, кого я вырубил в „Щучьей поживе“, каким-то магическим образом успели связаться с коллегами? Впрочем, не может же вся городская стража принадлежать к клану Миласа! Мои-то были ряженые. Или не ряженые, а настоящие служилые люди? Шилол, ну почему меня не готовили к иноземной разведке!?»

Ближайший к Эгину патруль вдруг разом обнажил мечи. Не успел он глазом моргнуть, как четверо стражей прижали к подножию одной из статуй с виду безобидного толстяка с мальчишкой.

Словно из-под земли рядом с четверкой в черных кафтанах появилась стройная женщина в темно-вишневом платье с меховыми врезками. К ее широкому поясу было привешено не менее дюжины разновеликих мешочков.

Женщина ткнула в мальчишку пальцем.

Мальчишка конвульсивно задергался, по всей его вжавшейся в камень фигуре пробежала подозрительная рябь – и вместо мальчика Эгин увидел голого мужчину среднего роста и крепкого телосложения. А толстяк, который вроде бы являлся его папочкой, неожиданно сдулся, обмяк и… заструился по плитам темным, вялотекущим маслом.

Голого мужчину связали чернокафтанники, а женщина, раздраженным жестом отбросив ото лба прядь волос, сняла с пояса один из мешочков и принялась посыпать маслянистые останки фальшивого толстяка порошком, неотличимым с виду от обычного мела.

Несколько зевак, поухмылявшись, пошли своей дорогой. Складывалось такое впечатление, что подобного рода эксцессы здесь были в порядке вещей. Ну то есть форменные мелочи жизни. Обыденней, чем в Пиннарине – поединок на площади Восстановленного Имени.

«Да что же у них за город-то такой многоморочливый!?» – едва не до крови прикусив губу, мысленно возопил Эгин.

Пока внимание стражников было поглощено преступником, суть преступления которого оставалась не вполне ясной, надо было решаться. Не стоять же у заброшенного особняка весь день.