Сильные духом (Это было под Ровно) - Дмитрий Медведев

Прошло две недели. Луць осунулся, казался еще ниже ростом; в его вечной усмешке, которую он по-прежнему прятал в уголках губ, таилось отчаяние.

Связь с отрядом не восстанавливалась. Новак ходил мрачный. Он повеселел только в ту минуту, когда на пороге его кабинета появился связной из отряда. Связной передал инструкции, приветы, в том числе привет Новаку от жены. Свидание длилось пятнадцать минут. Связной ушел и оставил Новака в глубоком горе.

Погибла Анастасия Кудеша, Настка. На «маяк» отряда она прибыла благополучно. Здесь ей передали на словах указания для подпольного центра и вручили мину в виде чемодана. С этим чемоданом Настка и отправилась в обратный путь.

Она успела пройти половину дороги, когда неожиданно была остановлена вражеской засадой. Ее обыскали, проверили чемодан. Обнаружив мину, враги схватили Настку, били ее, кололи ножами, требуя, чтобы она сказала, откуда и куда несет мину. Ответа они не добились.

Тогда Настку привязали к пню, к тому же пню пристроили ее чемодан и взорвали.

Двое крестьян, случайные свидетели этой казни, рассказали о ней разведчикам партизанского отряда.

Несколько дней от Луця скрывали гибель Настки. Новак решил подготовить его и, вероятно, долго продолжал бы эту подготовку, если бы сам Луць после первой же такой попытки не сказал ему, морщась:

— Я все знаю… Оставь…

Больше они этой темы не касались.

Но вечером того же дня Луць пришел к Новаку, в его старую, покосившуюся от времени хату на окраине города.

— Терентий! — проговорил он тихо. — Терентий, неужели я ее больше не увижу?

Плечи его вздрогнули. Он заплакал. Потом было взял себя в руки, выпрямился и сказал:

— Надо работать, Терентий.

Но, должно быть, мысль эта вновь всколыхнула в нем воспоминания о Настке, он уронил голову и долго сидел так. Новак не решался его тревожить.

В дверь к Новаку постучали.

— Кто? — спросил он.

Чьи-то пальцы выбили условленную дробь.

Новак открыл.

— Поцелуев?

Коля Поцелуев вошел, увидел Луця, смутился и отвел Новака в сторону.

— Я вот по какому делу, Терентий Федорович… — Он помолчал, покосился на Луця и продолжал шепотом: — Разрешите заняться националистами.

— Чего тебе надо, Поцелуев? — глухо спросил Луць. — Где ты целый день ходишь?

— Я? — Поцелуев посмотрел на Луця, потом на Новака, снова на Луця, пока наконец не решился сказать громко: — Предлагается такой план… В отношении националистов. Тут списочек. На двадцать три человека.

Он достал портсигар, вынул оттуда обрывок немецкой газеты и протянул Новаку.

Терентий Федорович прочел записанные карандашом меж газетных строчек незнакомые клички националистских главарей в Ровно.

— Что же, в одиночку собираешься?

— Зачем в одиночку? Тут Федя Кравчук приехал из Грушвицы.

В другое время они непременно стали бы обсуждать предложение Поцелуева, взвешивая все «за» и «против», вникая во все детали задуманного дела. Сейчас слова Поцелуева прозвучали ответом на их собственные мысли, итогом всего, что думали и чувствовали они сами.

И Новак сказал Поцелуеву:

— Иди, Коля.

Поцелуев кивнул и, очевидно не желая задерживаться, быстро вышел.

Неподалеку от домика Новака, у полотна железной дороги, Поцелуева ждал Федор Кравчук. Высокая, чуть сутулая фигура Кравчука маячила около насыпи. Издали его можно было принять за часового.

— Коля, ты? — спросил он, не поворачивая головы.

Поцелуев ответил ему тихим свистом.

Кравчук перешел насыпь и следом за Поцелуевым направился в город.

Сегодня первый день, как он приехал сюда из своей Грушвицы. Там у Кравчука была подпольная группа — двенадцать человек, все двенадцать комсомольцы. Кравчук — член партии еще со времен панской Польши, старый подпольщик, он легко и умело наладил работу, добыл винтовки, гранаты, даже пулемет. Кравчук и его комсомольцы не только исправно выполняли поручения подпольного центра, но многое сделали и по собственной инициативе. Так, они уничтожили маслобойные машины на немецком предприятии в Грушвице.

Кравчук нечасто наезжал в Ровно, но каждый свой приезд стремился использовать так, чтобы выполнить какое-нибудь из здешних ровенских дел. Новак и Луць не отказывали ему в этом.

Предложение Поцелуева Кравчук принял с радостью. Уничтожить два десятка бандеровских, бульбовских и прочих головорезов представлялось ему едва ли не самым заманчивым из всего, что он до сих пор делал. Он не знал, однако, как отнесутся к его участию руководители; они могли потребовать, чтобы он поскорее возвращался к себе в Грушвицу. Когда Поцелуев сообщил о согласии Новака и Луця, Кравчук облегченно вздохнул. Сам он не решался зайти к Новаку — и не из соображений конспирации, а просто почему-то в последний момент застеснялся.

— Иди, я тебя здесь подожду, — сказал он Поцелуеву, когда они пришли к дому Новака. Поцелуев, хотя и был помоложе, не испытывал никакой робости.

— Ну ладно, — сказал он и пошел один.

Теперь они возвращались с заданием и сами удивлялись тому, как изменилось их настроение в результате пятиминутного пребывания Поцелуева у Новака. Туда они шли, еще не зная, будет ли утвержден их план, шли тихие и неуверенные. Теперь план утвержден, и они неслись, увлекаемые какой-то непонятной силой, неизвестно откуда появившейся и овладевшей ими целиком. Поцелуев непроизвольным движением опустил руку в карман, обхватил пальцами портсигар, сжал его, хотел было вытащить, еще разок пробежать глазами список, начерченный меж газетных строчек, но вспомнил, что знает этот список наизусть.

Первым из этого списка был убит националист по кличке Хмара, один из руководителей бандеровской «эс-бэ» — «службы безпеки», шпион, провокатор и палач. Дом, где он жил под охраной своих головорезов, давно был на примете у Поцелуева. В тот же вечер, когда Поцелуев посетил Новака, а Кравчук ждал его у железной дороги, они вдвоем пришли к этому дому, забрались в подъезд напротив и, дождавшись появления Хмары, запустили в него двумя гранатами.

Первым побуждением Поцелуева было бежать. Так он и делал до сих пор в подобных случаях — и ничего, сходило. Но Кравчук оказался хитрее. «Поднялись наверх!» — скомандовал он, схватил Поцелуева за руку, и тот подчинился. Они бросились на лестницу.

Уже наверху, на чердаке, куда они с трудом проникли и где им предстояло провести ночь, Кравчук пожалел:

— Не много ли — две гранаты на одного? Будем поэкономнее…

На следующий день они пустили в ход пистолеты — и небезуспешно: еще двое из списка Поцелуева были вычеркнуты.

Так день за днем Кравчук и Поцелуев планомерно, методически выслеживали и уничтожали националистских главарей. Девятнадцать из них понесли заслуженную кару за свои злодейства. И это число увеличилось бы, если бы не строжайший наказ Новака, следуя которому Поцелуев остановился на девятнадцати, а Кравчук отправился к себе в Грушвицу. Приказ имел серьезное основание: за Поцелуевым начали следить.

Спустя несколько дней стало известно о жестокой расправе гитлеровцев над подпольной группой в Грушвице. Село подверглось налету фельджандармерии. Кравчук и его товарищи комсомольцы были схвачены. Гитлеровцы вывели их на площадь, согнали население и на глазах у всех искололи комсомольцев ножами. Самому Кравчуку перед казнью выкололи глаза…

Новак сидел у себя в кабинете на фабрике, когда за ним пришли из гестапо. Трое гитлеровцев в черной униформе появились в дверях кабинета.

— Где можно видеть директора фабрики?

Новак застыл на месте. Рука потянулась к ящику стола. Здесь с давних пор лежали две противотанковые гранаты.

— Вам Новака? — спросил он, чувствуя, как пересохло в горле.

— Да, да! Где он?

И вдруг Новак оторвал руку от ящика и, прежде чем успел подумать, сказал:

— Он сейчас… он сейчас на втором этаже… Пойдемте, я покажу.

Гестаповцы смерили его недоверчивым взглядом.

— Нет, оставайтесь здесь. Мы сами найдем.

И все трое устремились наверх.

Терентий Федорович достал из ящика гранаты, сложил их в портфель и, держа в кармане на боевом взводе пистолет, поспешно вышел из кабинета, прошел во двор, нашел там свой велосипед и уехал.

Он направился было домой, но вспомнил, что утром видел около своей хаты двух подозрительных молодчиков в штатском.

Он погнал велосипед вдоль полотна железной дороги, свернул на ближайшую улицу, затем в переулок и наконец увидел впереди бурое, кое-как закрашенное для маскировки здание вокзала. Тут только он вспомнил об одной квартире, которой в свое время пользовался Соловьев и адрес которой он дал ему на случай, если им обоим пришлось бы уйти в подполье. Квартира находилась на Вокзальной улице и принадлежала семье Жук.

Новаку открыл мужчина среднего роста, немолодой, с темными волосами, гладко зачесанными над высоким лбом. Услышав свою фамилию, он насторожился: