Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

первом этаже дома Уго, Рехина внимательно смотрела на хозяина. Должна ли она открыть, что тело его сестры все покрыто рубцами и синяками? Монахини пытались их спрятать, не разрешали Арсенде раздеваться перед повитухой – нелепая затея, ведь девушке все равно приходилось как можно шире раскидывать ноги, чтобы курения проникали в матку.

– Господь требует от нас самобичевания, – кратко пояснила настоятельница в первый день, когда Рехина заметила раны и укоризненно взглянула на монахинь.

Раны вовсе не походили на следы от плетей. Этого Рехина обсуждать уже не стала. Как врач, она была хорошо знакома с рубцами, которые оставляют на теле женщины извращенные причуды некоторых мужчин. «Сатана!» – ведь так кричала эта несчастная.

Когда подошло время рожать, Арсенду усадили на стул с большой выемкой в передней части – в том месте, где должен был появиться на свет младенец. Рехина уселась на пол, между разведенных ног Арсенды, чтобы следить за тем, как проходят роды. А шли они долго и томительно. Роженица и сейчас была одурманена, как и раньше, при попытках вызвать выкидыш. Повитуха хотела заговорить с роженицей, расспросить о самочувствии, однако ни настоятельница, ни мать Херальда не дозволяли им обмениваться никакими репликами, помимо совершенно необходимых. От такой матери при родах мало проку, а ребенок все равно должен будет умереть – вот что потребовала от Рехины настоятельница.

– Вы принимаете меня за ведьму? Я детей не убиваю, – отрезала Рехина и начала собирать инструменты.

– Плачу вдвое условленной цены, – предложила настоятельница. – Втрое. – Она повысила ставку, неверно истолковав молчание Рехины, которая думала вовсе не о барышах, а о том, что, если откажется, монашки все равно не станут заботиться об Арсенде и тогда умрут и мать, и дитя или в лучшем случае только дитя – если уж так необходимо, чтобы оно умерло.

Никто не узнает, что творится в монастырских стенах.

Рехина глубоко вздохнула и склонила голову.

– Да будет так, – постановила настоятельница, не скрывая гримасы отвращения.

«Новорожденных детей убивают только ведьмы». Сидя на полу меж ног Арсенды, Рехина вспомнила наставления Аструги. «Ведьмы либо убивают младенцев, либо отдают их дьяволу. – Вот чему Аструга учила Дольсу с Рехиной. – Если дитя родилось, ни в коем случае его не убивайте: иначе вы рискуете пересечь зыбкую границу между повитухой и ведьмой».

В течение долгих часов, пока продолжались роды, беспрестанное бормотание литаний заглушало сдавленные стоны одурманенной роженицы, и у Рехины было достаточно времени, чтобы вспомнить все, что Уго рассказывал о своей сестре; он любил Арсенду и был уверен, что девушка приняла монашеский обет благодаря пожертвованиям той монахини, у которой находилась в услужении… Рехина улыбнулась: Уго никогда не мог вспомнить, как ее зовут. Ну она-то не забудет: Херальда. Рехина перевела на нее взгляд. Та стояла на коленях перед распятием, склонив голову и молитвенно сложив руки, так что возраст ее было невозможно определить, но тело у нее было откормленное, что соответствовало ее положению, и она молилась без конца. Эти лицемерные христианки молятся и в то же время требуют смерти ребенка… после того как допускают и замалчивают изнасилование молоденькой служанки – в последнем Рехина нимало не сомневалась.

В течение беременности Арсенды еврейка несколько раз собиралась открыть Уго правду о сестре, однако простой винодел ничего не смог бы поделать со сборищем монахинь, происходивших из знатнейших семейств. Уго сошел бы с ума, если бы узнал о беде, постигшей Арсенду. А потом его растерзали бы семьи монахинь… Рехина вовсе к этому не стремилась. С каждым днем она нуждалась в Уго все сильнее. Ждала, когда он появится. И даже начала заказывать ему aqua vitae без необходимости, просто чтобы Уго сам ее привез. Дикарская ненависть и презрение христиан к евреям пропитали собой город. «Все должно быть наоборот! – тихо ярилась Рехина, снося брань, толчки и плевки. – Это я ненавижу вас… Мерзкие сукины дети!.. Насильники! Убийцы!» До погрома в еврейском квартале король защищал евреев, они являлись собственностью монарха, служили лично ему и платили колоссальные налоги. Королевское покровительство сдерживало ярость христиан; теперь даже их папа-схизматик не вступался за евреев. Рехина лишилась права общаться со своими друзьями, перешедшими в христианство, и ее дом вместе с заботой о детях мужчины, который уже успел состариться в злобе ко всему миру и не имел с этим миром почти никаких дел, – дом этот превратился для Рехины в тюрьму, из которой она освобождалась только при встречах с Уго.

Еврейка не могла решиться: из этого новорожденного чада вырастет еще один христианин, а зачато оно было в монастыре, возможно при помощи дьявольских козней, которые принудили девушку уступить. Оставить его умирать или даже убить самой – это была бы месть людям, разрушившим ее жизнь, но в то же время Рехина чувствовала, что будущий ребенок является частью Уго: они одной крови. Если бы у матери случился выкидыш, все было бы иначе. Нет, Рехина не могла убить это дитя и не могла позволить, чтобы его убили монашенки. Ребенок принадлежит Уго. Никто не в силах предугадать повороты судьбы. К тому же… Рехина не хотела себе признаваться, но в конце концов призналась: через причастность к этой тайне она сама получит определенную власть над мужчиной, что приходит к ней в дом, а потом снова оставляет наедине с супругом, за которого Рехина вышла, еще не придя в себя от потрясения после гибели отца, резни и насилия… Вот что ждет ее дома: старый муж и двое чужих детей. Она не откроет Уго, кто эта девочка, не скажет, в каком положении оказалась его сестра, – ведь Уго верил, что Арсенда счастлива, служа Господу в каком-то монастыре.

– Эта малышка, – решительно произнесла Рехина, стоя рядом с лестницей в доме Уго, – заслуживает, чтобы какой-нибудь хороший человек воспитал ее как дочь. – Слова ее растворились в ночи. Еврейка посмотрела на Уго, а потом на Барчу с девочкой на руках. Ей показалось, что мавританка призывает ее говорить дальше, как будто они уже заодно. – А ты – лучший человек из всех, кого я знаю.

– Да, – подтвердила Барча.

– Нет. – Уго махнул рукой. – А ты – не лезь! – прикрикнул он на бывшую рабыню. – Как это ты додумалась принести мне младенца? Ты с ума сошла?

– Она умрет, если я отнесу ее в больницу, – перебила Рехина. – Ты это знаешь. Такая маленькая и такая слабая… Она умрет.

– Но… – Уго молча стоял, разведя руки, призывая женщин к благоразумию. – В больнице…

– Она умрет, – повторила Рехина.

«Она умрет». Вот что повитуха пообещала двум монахиням