Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца - Гай Кей

Не возникало вопроса по поводу того, что наказание было заслуженным, что-то надо было сделать. Андориан — а уже сообщили, что несколько андориан также прибыли сегодня в город, покрытые пылью и на взмыленных конях, — привел в ярость скорый суд герцога де Талаира у дороги. Сеньоров не казнят, как простых воров. Бертран даже приказал заклеймить этого человека; Робан вздрогнул, когда Валери упомянул об этом, и отвернулся, тщетно пытаясь скрыть свою реакцию. Он пытался замаскировать это движение приступом кашля, но подозревал, что графиня разгадала его уловку.

Ему редко удавалось что-либо скрыть от графини. Он влюбился в нее с первого взгляда сорок лет назад. И все еще любил ее. Он был почти уверен, что этого, по крайней мере, она не знает, — но это была одна из тех вещей, которые оправдывали Робана из Во в собственных глазах. Он был мужчиной, который любил только одну женщину и любил практически всю жизнь, несмотря на женитьбу и рождение детей, несмотря на огромную разницу в их ранге. Он готов был умереть, продолжая любить ее. Он даже не думал больше об этом, хотя в молодости он проводил бессонные ночи, полные вздохов, на узкой кровати. Но теперь, через сорок лет, это была просто данность, факт, на котором основывалось все остальное в его жизни.

Стоя в комнате за залом приемов, он сделал спокойное лицо, привычным жестом разгладил рукой грудь дублета и снова повернулся к кузену Бертрана. Валери доказывал, спокойно и рассудительно приводя аргументы, что дворянину нельзя позволять нарушать перемирие покушением на убийство на дороге и безмятежно ожидать, что выкуп выручит его из любых неприятностей. Весьма компетентный кузен Бертрана — собственно говоря, Робану он нравился — также отметил, что своими решительными действиями Бертран поддержал авторитет графини, оставляя ей в то же время возможность наказать его и умиротворить Андорию, если она пожелает.

Робан, увидев здесь слабый проблеск надежды, быстро перебрал в уме возможности и попытался перебить его. Но безуспешно. Сам Бертран рекомендует, невозмутимо продолжал Валери, не переводя дыхания, чтобы они не вздумали этого делать. Робан закрыл глаза. Он в этот момент понял, что у него начинается очередной приступ головной боли.

Доверие к графине как к женщине, правящей Арбонной, сурово произнес Валери де Талаир, требует, чтобы все увидели, что она действует так же решительно, как, скажем, Йорг Гётцландский в подобной же ситуации. Борсиарда д'Андория следует не допустить на ярмарку, таково предложение Бертрана. Естественно, с горечью подумал Робан: канцлер поражался, что о подобных вещах мог думать и говорить и небрежно предлагать их человек, во всем остальном вполне разумный.

— Гётцланду не грозит реальная возможность вторжения в следующем году, — напрямик ответил он Валери, наконец улучив момент, чтобы заговорить. — Графине надо думать о делах, выходящих за рамки протокола торговых ярмарок. Сейчас неудачное время — очень неудачное время — для оскорбления такого важного человека, как Борсиард д'Андория.

— И вы бы позволили ему выкупить жизнь того человека? Позволили бы ему гулять по Люссану с новой женой на ярмарке и в этом замке после попытки совершить убийство на наших дорогах? А что, если бы гораутский коран погиб? Что тогда?

— Его смерть могла все упростить, — ответил Робан слишком поспешно. Это было для него больным вопросом. — Ты знаешь, что я думаю об этом безумном предложении эна Бертрана.

— Это предложила моя дочь, — произнесла графиня, заговорившая в первый раз. Плохой знак, что ее первые слова произнесены, чтобы его поправить. — Бертран согласился с предложением Беатрисы. Я тоже согласилась. Ты возражал, приводил свои доводы, и я сообщила тебе о своем решении. Не будь занудой, Робан. Я знаю, что тебя волнует, но не вижу, как мы можем поступить иначе, чем поступил Бертран. Я собираюсь изгнать Борсиарда д'Андория с ярмарки. — Граф, ее супруг, тоже был таким, на удивление таким же: крайне важные решения принимались с быстротой, которая ошеломляла Робана.

— Мы за это поплатимся, — сказал он, чувствуя, как его лицо принимает тот розовый оттенок, который вызван возбуждением. — Д'Андория в следующем году будет финансировать Гораут.

Валери Талаирский безразлично пожал плечами.

— Они не нуждаются в финансировании, господин канцлер. С теми деньгами, которые они получили от Валенсы по условиям Иерсенского договора, у них средств более чем достаточно. Вспомните, сколько они заплатили за то, чтобы убили Бертрана. Неужели это поступок того, кому не хватает золота?

— Во время войны золота всегда не хватает, — мрачно ответил Робан. У него имелись тайные сведения о точных суммах, выплаченных Валенсой или еще причитающихся Горауту по условиям договора. Эти цифры приводили его в ужас.

— Кстати, — сказала графиня другим тоном, который с тревогой узнал Робан. — Наверное, Дауфриди Валенсийскому отчаянно нужны сейчас деньги, ведь он заплатил гораутцам так много за земли, которые они ему уступили.

— Смею полагать, у него должны возникнуть некоторые проблемы, — осторожно ответил Робан. Он давно понял, что всегда разумнее проявить осторожность, когда слышишь этот тон. Обычно он означал, что ему собираются предложить какой-то план. И обычно эти планы заставляли его очень нервничать. У него сильнее разболелась голова.

Он заметил, как улыбнулся Валери, еще до того, как тот успел прикрыть рот ладонью. Мужчины Талаира так умны, что это почти несправедливо.

— Надо будет поговорить об этом, — пробормотала графиня. — У меня и правда есть идея.

Робан понятия не имел, о чем она; и его задевало то, что Валери, по-видимому, это знает. Он вечно оказывался в унизительном положении человека, которому оставляют заниматься деталями и мелочами; его окружали люди, мысли которых, быстрые как ртуть, без усилий мчались по путям, для него недоступным.

Графиня в упор смотрела на Валери; она тоже заметила его улыбку.

— Я хочу сказать, если Бертран не придумал то же самое задолго до меня. — Ее тон был далеко не таким суровым, каким, по мнению Робана, ему следовало быть.

Это ее слабость, подумал он уже не в первый раз: она слишком любит своих галантных, безответственных дворян и поэтому не может ими править должным образом. А Бертран де Талаир среди всех был особым случаем.

— Уверен, — любезно ответил Валери, — что все свои мысли по поводу Валенсы Бертран изложит вам, как только приедет. Полагаю, нам следует ожидать его к концу дня.

— Я скорее думаю, — сухо заметила Синь де Барбентайн, — что он вместо этого согласится поставить меня в известность о тех мерах, которые он уже принял. Точно так, как он поступил с теми стихами, которые чуть не погубили его этим летом. Между прочим, — она повернулась к Робану, — это важно: я хочу, чтобы стражники Барбентайна следовали за герцогом Талаирским, куда бы он ни пошел во время ярмарки в течение этого месяца. Не в знак пренебрежения к его собственным коранам, но всякий, кто строит планы против него, должен убедиться, что мы за ним наблюдаем. — Робан кивнул головой. Это разумно; он любил, когда она отдавала ему разумные приказы.