Тайна прикосновения - Александр Соколов

— Очень интересно! Но хочется спать. что-то я устала сегодня.

— А мы эту усталость сейчас снимем! — улыбнулся Иван, показывая свои ровные зубы.

Не зря Паше вспомнились Алешки: этой ночью, в тёплой, натопленной горнице, на двуспальной кровати, ей было так хорошо с Иваном, что она неожиданно для себя закричала; заглушая свой крик, она прижалась ртом к его плечу.

— Ах, Розенфильда, Розенфильда! — выговаривала своей подруге Амелия. — Мне кажется, ты говорила, что в своей прошлой жизни ты работала в историческом архиве, а не в доме терпимости, где можно подглядывать всякие интимные дела. Почему бы тебе вовремя деликатно не покинуть эту комнату?

— Потому что даже тебя, соню, этот крик разбудил на печке, а я беспокоилась за маленьких — вдруг напугаются? Меня этими телодвижениями не удивишь!

Так получилось, что в Курлаке Марчуковы прожили тоже три года. «Мы с тобой, Ваня, как та трава — перекати-поле. Объездили всю Воронежскую область!» — говорила Паша. За это время она сблизилась с Таней Орловской, и частенько, когда Иван был на работе, соседка заходила к Паше с библией в руках.

Своим тихим голосом Орловская вела беседы о Боге, о божеском и человеческом, читала ей слово божье, и многое до Паши не доходило. Церковнославянский язык был для неё как таинственный речитатив, из которого понятным оставалось только наставление к праведному житию. Некоторых слов она не знала, но общий смысл и само таинство обращения к библии действовали на Пашу успокаивающе — она с удовольствием слушала Таню. Когда та спросила её:

— Прасковья Ивановна, а ты детей-то крестила? — Паша ответила почему-то шёпотом:

— Да, а как же, Татьяна Ивановна! Правда, тайком от Вани, возила в церковь, в соседнюю деревню. Поэтому они и крестиков не носят. Он-то у меня — партийный!

— В церкви? Это ты напрасно, Прасковья Ивановна… Ведь всё одно — там попы, в золочёных-то ризах, — племя Каина! Все они возлюбили печать антихристову, на земле им тесно жить с сынами Авеля, разогнали они праведных свидетелей. Есть один старец-праведник, духоборец из полков Иисусовых — в чистой реченьке он окропит твоих деток, смоет с них печать поганую. Истинны те, кто служит богу духом; тело их — храм божий, душа — образ божий!

Паше стало как-то не по себе, и она ответила Тане, чтобы не обижать её отказом:

— Хорошо, Татьяна Ивановна! Вы познакомьте меня с этим. праведником!

Но всё-таки она решила сначала осторожно разузнать у Ивана — кто такой этот

старец.

Паша кроме магазина никуда не ходила. Хлеб в продмаг завозили раз в неделю, и чтобы досталось (многие брали впрок), нужно было с утра занять очередь. Первое время её не знали, и она много чего наслышалась у магазина о своём муже. Что странно: женщины чаще хвалили его, мужики — ругали на чём свет стоит. Как-то неказистый мужичишка с запахом сивухи толковал другому:

— Новый-то, гляди, — круто взял! Выпимши увидит кого на работе — враз от получки отсчитають. Ить, даже с правления мужиков половину разогнал!

— Дык иде ж ему тверёзых-то набраться? — вторил ему собеседник. — Он про- бывал день-деньской спину гнуть в поле? А дома — свои дела ждуть!

— Говорить, кто работаить — тому пить некоды! А по мне — я на его вкалывать не собираюся, лучше сто граммов положу на душу!

— А как же! Он вон лес завёз, лучшим работникам, говорить, будем дома строить!

— Да, а по мне — пропади всё пропадом! Я доживу век в своёй халабуде!

Когда Паша рассказала Ване о том разговоре, он горько усмехнулся.

— Вся беда в том, что они экономят силы, днём работают спустя рукава, чтобы ещё потрудиться на собственном подворье. У всех участки, скотина, которой потребны корма. Поэтому и тащат то, что плохо лежит в колхозе. Взять для своих нужд не считается зазорным. Стали красть лес, который я завозил для строительства. Нашёл быстро, дела передал в милицию. Если этого не сделать — растянут всё! И делают они это настолько простодушно — словно малые дети, они по-настоящему уверены, что всё это принадлежит им. Даже не пытаются хитрить или прятаться: не ворует только ленивый. После войны такого не было. Сталинский закон о трёх колосках теперь не действует!

Иван над чем-то задумался, потом заговорил вновь:

— А как тебе нравится местный язык? Звучный, напевный. И почти всегда говорят то, что думают, за словом в карман не лезут — ударенья в словах так расставлены, чтобы никто не смог сомневаться в сказанном. И всё это хлёстко, с напором! Вот например, вместо «огурец», они говорят: «игурец», офицер у них звучит как «ифицер»! Интересно, откуда это? Надо побеседовать с нашим местным историком, директором школы. Я даже стал записывать некоторые словечки, которые не слыхивал на Дону, — может, Гаврюше Троепольскому пригодится. Он сейчас книжки пишет. Ты, кстати, прочитала его «Записки агронома»?

— Некогда Ваня! Ты лучше спроси у директора школы о старце, про которого мне Таня рассказывала. Все нашу соседку зовут «баптисткой», а кто и кличет «староверкой». А что у неё за вера, я и не решаюсь спросить. Да, вот ты и кур обещал завести с птицефермы. Я им уже всё подготовила! Будут собственные яички. А коровку как назовём?

— Модисткой, Паша! В память о нашей незабвенной красавице.

В июне наслышанные о красотах поймы Битюга Марчуковы в воскресенье решили выехать на природу. Паша наготовила снеди, наварила свежих яичек, которые Санька носил в корзинке, собирая их с соломы в курятнике: он был маленький, и ему было удобно пробираться в низенькую дверцу, забитую сеткой.

Свежие огурцы и зелёный лук, вареную курицу и кусочек солёного сальца с прослойкой, которое так любил Ваня, Паша положила в матерчатую сумку, да ещё прибавила большую бутылку креплёного портвейна «три семёрки».

Подъехал на «газике» водитель Ивана Николай, худощавый, старательный, непьющий парень, которому с рожденья не повезло с лицом: одна сторона у него почти вся была красного цвета, из-за этого в деревне его звали «Красный».

Иван вышел во двор в тенниске с короткими рукавами, в лёгких широких брюках и парусиновых туфлях. За ним появилась Паша в тонком платье в горошек, на голове — летняя шляпка с ленточкой.

— Папа, можно я позову с собой Юрку тёти Таниного? У него удочки — будем ловить рыбу!

— Можно!

Оля несла под мышками двух своих кукол.

— Ну, кажется, все в сборе? — осмотрел собравшихся Иван.

Удочки молчаливого Юрки Николай привязал к брезентовой крыше, над дверцами.

Ехать пришлось какие-то десять километров, не больше. Николай вёз на место ему известное, и эта излучина Битюга, куда они шли от машины пешком, — превзошла все ожидания. День выдался тихий, солнечный, песчаные плёсы с их водной гладью скрывались под зарослями ив и редколесья. Николай привёл семейство на изгиб реки, где берег был покрыт травой, кудрявые ивы окружали поляну со всех сторон. Место казалось райским уголком.