Подметный манифест - Далия Трускиновская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тереза понимала, что Клаварош знает больше, чем московские обыватели, больше, чем ловкая Катиш, и не стала задавать глупых вопросов: как, откуда?
- Но что мне делать с лавкой? Кому продать товар? - спросила она так сердито, как ежели бы Клаварош был виновником войны.
Француз задумался.
- Если ты хочешь вернуться домой, в Лион, то положение у тебя скверное - ты сама знаешь, несколько лавок на Ильинке и в Гостином ряду уже закрылось, твой товар никому не нужен. Если же ты, хорошенько подумав, переберешься в Санкт-Петербург и там откроешь свое дело, то я найду возможность отправить и тебя, и твое имущество под охраной.
Клаварош знал, что Архаров, не говоря лишнего слова, поможет в этом деле.
- В Санкт-Петербург?… Нет. Лучше я вернусь домой. У меня отложены деньги, должно хватить на дорогу и на первое время…
- А потом? Давать уроки музыки? Тереза, ты два года не садилась за инструмент. Теперь придется искать, кто бы тебе самой давал уроки музыки.
Она встала, чуть не опрокинув пяльцы, хотела выпалить нечто гневное - и вдруг поняла, что Клаварош ни в чем не виноват, он лишь опять сказал правду. Ту правду, которую знал. И так, как говорил правду в особняке, совершенно не беспокоясь, что она может огорчить и даже оскорбить возвышенную душу музыкантши.
Тереза никому не рассказала, что минувшим летом музыка вернулась в ее жизнь - влетела, как птаха в окно, пометалась в отчаянии, натыкаясь на стенки и сбивая наземь все, что подвернется, ударами крыльев, а потом выпорхнула, оставив после себя пустоту и осколки…
- Перестань, - сказал Клаварош, - успокойся. Подумай лучше, как убраться из Москвы с наименьшими потерями. Поверь мне, здесь становится слишком опасно. Когда придешь к решению, найди меня, я помогу тебе.
- Хорошо, - ответила она.
Но на самом деле все было плохо.
Проводив Клавароша, Тереза оделась и побежала через дорогу к мадам Лелуар. Та тоже была в великом недоумении - как быть? Но, в отличие от Терезы, она не собиралась возвращаться во Францию. Там, во Франции, она не могла бы так зарабатывать деньги, как в России, да и было в ее прошлом нечто сомнительное - возможно, мадам провела несколько месяцев в работном доме, куда отправляли за распутное поведение…
- Но коли вы возвращаетесь в Лион, я могла бы взять ваши товары по разумной цене, - предложила Лелуарша. - В Петербурге модных лавок хватает, но я узнавала - есть города Псков и Новгород, куда нетрудно добраться. Можно переехать в Ревель или в Ригу. Это предпочтительнее, потому что они портовые города, при опасности можно сесть на корабль и уплыть. К тому же, в портовом городе умной женщине легко устроиться…
- Возможно, мы договоримся, - сказала Тереза.
Вернувшись, она долго смотрела на свое маленькое, с таким трудом налаженное торговое хозяйство. Ей хотелось плакать над каждой ленточкой, над каждой пуговкой. Все эти мелочи, сперва казавшиеся ей нелепыми, как-то незаметно приросли к сердцу. Они спасли ее в трудное время - когда, похоронив музыку, Тереза начинала новую жизнь, приняв слова Архарова за приказ судьбы.
А теперь лавку приходилось бросать. Не зная, что после болезни Клаварош сделался тревожен и мнителен, Тереза полагала, что он не стал бы пугать зря - даже когда в особняке Ховриных поселилась шайка мародеров, он не стал рассказывать ужасы - а просто оберегал Терезу, как мог, вплоть до той ночи, когда особняк был взят штурмом и некрасивый сердитый офицер с обнаженной шпагой, отправив Клавароша на расстрел, никак не мог уйти из темной гостиной, где звучала музыка…
Вот уж о чем не следовало вспоминать!
Векселя…
Непонятно почему и непонятно зачем он прислал ей векселя Мишеля. Чего добивался? Чтобы Мишель перестал беспокоиться о карточных долгах, и они вдвоем, успокоясь, жили счастливо? Как если бы он считал ее законной супругой графа Ховрина… не настолько же он глуп!
Или же умысел был куда хитрее - показать ей, с кем она по своей преступной глупости связалась? И тем отомстить за визит в олицейскую контору, когда она бросила на стол мешок с деньгами и убежала? Он же мог приказать, ему довольно было одного слова - ее бы задержали, не отпустили…
Он этого слова не сказал.
Так началось прощание Терезы Виллье с Москвой - началось внутренним спором с московским обер-полицмейстером. «Я не могла ничего сказать, потому что меня послали выпытывать у вас, сударь, как ведется охота на парижских картежников, - объяснила Тереза Архарову свое молчание. - Немалые деньги были хорошим предлогом для такой беседы, моя благодарность переросла бы в ненавязчивые расспросы, и я вовремя бы поправила кружева на груди, показав гладкую смугловатую кожу. Вы же Бог весть что подумали… так для чего же вы послали мне те векселя?… Вы полагали, что с их помощью я смогу удержать в руках своего любовника?…»
Архаров, понятное дело, не отвечал.
«А теперь я уезжаю, - продолжала Тереза, - и никогда не узнаю, что это означало. И никогда не скажу вам, сударь, даже простого «благодарю», потому что мне просто стыдно смотреть вам в глаза, меня присылали к вам выведывать и вынюхивать, слава Господу, давшему мне тогда силы уйти…»
Вдруг вспомнился Левушка - как он, отдав векселя, уезжал по Ильинке, а она глядела вслед.
«Второго такого утра я не переживу, - сказала неизвестно кому Тереза. - И ни одна женщина не пережила бы…»
В то утро начались дни, заполненные одним - прощанием с Мишелем. Он окончательно скрылся из жизни Терезы вместе со своим подозрительным приятелем. Проводив Левушку, вернувшись в лавку и не найдя там Мишеля, Тереза поняла: вот уж на сей раз - навеки.
Вплоть до осени она приучала себя к этому «навеки». Всю зиму она пребывала в пасмурном состоянии «навеки», и даже весна не обрадовала ее.
А коли так - чего еще ждать в Москве, где она не живет полноценной жизнью - где она лишь застряла, вот именно - застряла, хотя нужно было бежать сразу, не раздумывая! На следующий день после того, как исчез, не прощаясь, Мишель!
И пусть бы осталось за спиной все вместе - и город, где на неведомом кладбище лежит сестра Мариэтта, и воспоминания, встающие поперек пути, стоит лишь подумать о чем-то новом и радостном.
Тереза решилась. И тут же выругала себя за промедление.
Прожив в России десять лет, Тереза знала, что тут зима - наилучшее время для путешествий. Сани быстро несутся от одной почтовой станции к другой, не подскакивая на ухабах, как дорожная карета, и никакой пыли, никакой слякоти, никаких луж, в которых колеса вязнут по ступицу. Сесть в сани, хорошенько закутаться, зажмуриться…
А через месяц открыть глаза и ахнуть - Париж!
Теперь же путешественницу ждут и пыль, и слякоть, и ухабы. Впрочем, так ей и надо…
Со всем пылом души Тереза взялась за сборы. Но не столько увязывала и укладывала вещи, сколько бегала к Лелуарше. Та, поняв, что бывшая соперница спешит, принялась, разумеется сбивать цену. А многое из товара сочла немодным и пригодным только для замоскворецких дьячих. Тереза и сама знала, что модные оттенки лент устаревают с неслыханной быстротой, она и сама бы не отделала себе чепец ленточкой, залежавшейся с лета и даже с осени. Но Лелуарша еще и новую блажь придумала - принялась врать, будто дорогой товар ей тоже без надобности, он слишком долго ждет своего покупателя, у нее самой такого добра полно, что не знаешь, как его с рук сбыть.
Тереза растерялась.
До сих пор она вела свои дела, не слишком ссорясь с товарками. Те француженки, что поселились на Ильинке, подругами не были, но по-приятельски забегали в гости полакомиться конфектами или крендельками, выпить вина, закусить бисквитами. Теперь же из-под ангельской улыбки вылезла весьма хищная и зубастая мордочка. Слишком поздно Тереза догадалась, что Лелуарше нужно было лгать, лгать напропалую - изобрести причину, по которой надобно избавиться от части товара без суеты.
Будь она по натуре более склонна к коммерции, будь она хитрее - смогла бы, то наступая, то идя на попятный, договориться с Лелуаршей на своих условиях. Ведь и та была не в лучшем положении. Ведь и той предстоял, судя по всему, спешный отъезд. А в таких обстоятельств лучше брать с собой товар дорогой и много места не занимающий - вроде часов с эмалевой крышкой, на которой искусно изображено похищение Европы. И на фальшивые жалобы, будто бы эмали не в цене, Тереза могла бы возразить жестко: коли так, она сама спустит цену и продаст эти часы кому-то из постоянных своих покупательниц.
Но Терезу захватила мысль о побеге из Москвы, который странным образом увязался в голове с мыслью о музыке. Ей вдруг показалось, что в другом месте и в другое время года она вернет себе прежнее состояние души, давнее, девическое, главное же - покинуть Москву.
Наконец они с Лелуаршей пришли к соглашению и прозвучала цифра - за весь товар, что оставался в лавке, Тереза получит тысячу двести тридцать рублей. Она знала, что этого мало, что Лелуарша ее бесстыже надувает, но устала от торговли и согласилась.
