Подметный манифест - Далия Трускиновская

И посмотрел своим особенным мрачным взглядом - девка ахнула и съежилась.

- А коли бабы не врут - по моему разумению, в указанное время в доме один лишь чужой человек и был.

- То есть как? - Архаров был несколько удивлен, ведь и гости порой к нему жаловали, и людей с записками к нему присылали.

- Я имею в виду того, кто доподлинно знал, где у нас лежит немец, - объяснил Меркурий Иванович. - И это, ваша милость, тот костоправ, коего прислала Марфа.

- Дед Кукша! - воскликнул обер-полицмейстер. - И точно! Вставайте, дурачье. Вот теперь все сходится.

Дед появился в особняке на Пречистенке задолго до того, как Марфа сообщила о прибытии Ваньки Каина. Однако старик вполне мог быть давним знакомцем этого каторжника - потому его и Марфа знала… И где доказательства, что Каин не торчит в Москве еще с зимы? Опять же - если он тут уже давно, то, может статься, обер-полицмейстер, сам того не ведая, помешал ему в его злодейских планах, за что едва не схлопотал пулю в свою упрямую голову.

- Что изволите приказать? - спросил Меркурий Иванович.

- Немец молчит?

- Все молчит, ваша милость.

- Пошли к нему.

Архаров встал в дверях каморки и долго смотрел на лежащего.

- Ну что, говорить будешь? Нет? Прелестно. Ивашка, Михей! Тащите его в сени! Велите Тихону извозчика поймать! И живым духом - к Шварцу!

- Ваша милость, коли за домом следят - могут отбить, - подсказал Меркурий Иванович.

Архаров усмехнулся.

- Или мы с тобой не архаровцы? - спросил он вдруг бывшего моряка. - Никодимка, беги, вели Сеньке седлать Фетиду и Агатку. Сами отконвоируем. Заодно перед ужином моцион совершим.

Он редко садился в седло, так что Сенька даже жаловался - верховые кони застаиваются, им того, что конюшонок Павлушка их проезжает, заведомо мало.

Сейчас на Архарова накатило - от потребовал пистолетов, приказал также седлать гнедого мерина для лакея Ивана, здоровенного детины. И они целой экспедицией отправились к Рязанскому подворью, причем к извозчику в последнюю минуту присоседился Никодимка, вооруженный тем самым ржавым палашом, что сыскался на чердаке. И, горя бдительностью, ждал нападения из каждого переулка.

Эта буйная деятельность вышла ему боком - когда обездвиженного и молчащего, как колода с глазами, немца сдали с рук на руки Кондратию Барыгину, а потом такой же кавалькадой вернулись домой, Архаров усадил камердинера чистить оружие - раз уж за него к месту и не к месту хватаешься, должно сверкать. Никодимка принес со двора толченого кирпича и, причитая, что не камердинерское это дело, взялся за работу.

- Вишь, испугали мы их, - сказал Архаров Меркурию Ивановичу. - Вперед буду умнее - не всякого болезного прикажу в своем доме выхаживать… Мать честная, Богородица лесная - про Федьку-то я и забыл. Как он там?

При Федьке были обнаружены Матвей и Левушка. Матвей доложил, что положение архаровца незавидное, однако могло быть хуже. Коли ночь хорошо пройдет, то наутро можно попытаться осторожно его расспросить.

- А что Анюта?

- Анюта, слава Богу, уже третий день встает, ходить может, только слаба стала. И с тебя, Николаша, причитается - боялись же, что хроменькой останется, так нет - обошлось!

- Чего вдруг с меня? Я ей не жених, - отвечал Архаров. - Вон с Тучкова за лечение взымай. Слушай, Тучков. Тебе надобно в полк возвращаться.

- Сам знаю! - отвечал Левушка. - Так ведь Анюта…

- Слушай, говорю. У князя Волконского есть большая покойная берлина. Я у него уж попросил. В ней Анюта доедет превосходно. Туда же посадим Настасью, она уже привыкла за девицей ходить. И поедете втроем в Санкт-Петербург. Оттуда ты Настасью обратно отправишь, а сам пойдешь в Главную полицейскую канцелярию, я тебе письмо дам. И дам другое письмо - мне его сегодня княгиня Волконская написала. Но, кроме того, посоветуешься со своей матушкой. У нее там родня, и при дворе, и всюду. Тебе надобно разобраться - чья дочь Варвара Пухова. Кто ее двадцать, или сколько там, лет назад тайно родил…

- Николаша, да ты сдурел! - воскликнул возмущенный Левушка. - Да кто ж это знать теперь может?!

- Бабы могут. У них другой заботы нет - кто за кем машет да которая от которого забрюхатела, - по-простому объяснил обер-полицмейстер. - И тебе в помощь дадут хороших сыщиков. Ступай, собирайся.

- Так что, прямо сейчас ехать? Нет, ты точно сбрел с ума.

- Завтра, Бог даст, берлину привезут, Сенька ее приведет в божеский вид, я тебе подорожную выправлю. Матвей для Анюты все нужное в дорогу даст, мази там, бинты, травки - заваривать. Слышишь, Матвей?

- Жаль, недолечил, - сказал Воробьев. - А то было бы чем похвалиться. Случай просто замечательный - пуля, затронув мышцы…

- Молчи, Христа ради. В Санкт-Петербурге долечат.

Архаров присел на корточки у Федькиной постели, вздохнул, покачал головой. Знать бы, что такое стряслось у дома старой княжны Шестуновой… Но Федька молчал и тяжко, с хрипом и свистом, дышал.

- Пошли ужинать, - сказал, выпрямившись, Архаров. - Денек был - и Боже упаси, проголодался хуже волка.

Но на самом деле он вовсе не устал, настроение было бодрое. Враг, доселе видевшийся расплывчатым силуэтом, черным на фоне черной же ночной темноты, и такое случается, стал обретать четкие очертания. Имя ему было - Каин. Многие непонятности, собранные вместе, взаимно друг друга объясняли.

Стало быть, бывший и нынешний хозяева Москвы скоро столкнутся на узкой дорожке…

Архаров пожелал Левушке приятных сновидений, велел Меркурию Ивановичу отправить Матвея домой на извозчике, а сам пошел в свои покои, соображая, чем займется наутро. Он полагал вызвать к себе тех из архаровцев, кто, с его соизволения, не открещивался напрочь от мира московских шуров и мазов, а при необходимости знал, где их найти, чтобы вступить с ними в переговоры. Это были Демка Костемаров, Яшка-Скес, Харитошка-Яман. Немало пропаж возвратила полиция обывателям лишь потому, что ловкий Демка умел договориться с бывшими своими приятелями-шурами. Теперь же Архарову требовалось узнать, когда Каин в действительности заявился в Москву, с кем из давних дружков имеет дело, что затевает.

Кроме того, на ум обер-полицмейстеру пришло и амурное соображение. Коли он отсылает Настасью с Анютой, то по меньшей мере две недели быдет лишен возможности звать ее в опочивальню. Случалось, что, занятый службой, он ее и долее не звал, однако сейчас две недели показались большим сроком, и он, на ходу зовя Никодимку, уже собирался отправить его за своей красавицей-прачкой.

- А к вашим милостям особа дамского сословия, - сказал поджидавший его у дверей спальни камердинер.

- Кто такова?

- То вашим милостям самим ведомо, - выкрутился Никодимка.

- Ты что же, болван, сразу ее в спальню впустил?

- А куда же еще? Сами же изволили!…

Сильно недовольный таким сюрпризом, Архаров быстро вошел в собственную спальню, намереваясь назвать ночную гостью любезной сударыней и тут же выставить ее вон, коли понадобится - в тычки. Он знал обыкновение московских, да и петербуржских чиновниц: коли муж попал в беду, пробираться в дом к человеку, решающему его судьбу, и на постели купить хоть какое послабление. Но сейчас в полицейской конторе как будто не было дел, связанных с чиновниками…

В спальне горели две свечи, а на постели сидела Дунька. На сей раз - не в сарафане, а в богатом наряде дорогой мартоны. То есть, не побоялась, что ее похождение сделается известно господину Захарову.

- Не бей Никодимку, Николай Петрович, я ему сказала, будто ты сам велел мне прийти, - объяснила она.

- Да Бог с ним…

Никодимка застрял было на пороге, но Архаров махнул ему рукой, и камердинер, войдя, принял на руки сброшенный обер-полицмейстером тяжелый кафтан, тут же помог вдеть в рукава большущий розовый шлафрок. И исчез.

- Иди, сударь, сюда. Сядь тут.

Архаров послушался. Грузно сел рядом. Положил кулаки на колени. Дунька была какая-то странная - невеселая, готовая на что угодно, лишь не на амурные шалости. Сдвинутые брови ему сильно не понравились - такой он эту девку еще не видывал.

- Дай денег, - сказала Дунька.

- Сколько?

- Сколько-нибудь. Пятак. Грош.

Он вынул из кармана кошель, положил ей на край юбки.

- Бери сама.

Дунька выбрала самую мелкую монету, посмотрела на нее задумчиво.

- Видишь - взяла.

- Вижу.

Она запустила кошельком в стену, деньги полетели по всей комнате. Монетку же сунула в ложбинку низко открытой груди, под большой зеленый бант.

- Коли ты таков… пусть будет за деньги!

Архаров даже не понял сперва, что это за умственный выверт. И молчал, соображая, пока не вспомнил, как пытался расплатиться с Дунькой браслетами. Еще раз спросил себя, чем мог ее обидеть в тот вечер, - и сам себе доложил, что обижаться ей не следовало, а коли браслеты плохи - так и сказать.

Однако до сих пор девка вела себя вполне разумно, ничего лишнего не выделывая… так чего же вдруг примчалась?…

- Зачем я тебе, Дуня? - спокойно, словно в благопристойной беседе, спросил Архаров.