Ключ к счестью - Джейн Фэйзер

Он выполнил то, что обещал. За это ему огромная благодарность. Так зачем же требовать от него соучастия в ее переживаниях, чувствах? Тем более что она сама в них еще не разобралась. Кроме того, он сказал, что в его жизни нет места детям, даже его собственным. А Робин в своем рассказе о нем кое‑что к этому добавил.

Она смотрела сейчас на Оуэна — своего любовника, своего возлюбленного — как на чужого человека. Никогда она не знала его, не понимала… Но это он помог ей найти ребенка! И еще (не забыть!) она должна вернуть ему деньги…

Потом она посмотрела на второго мальчика, который тоже засыпал, прижавшись к ней, и внезапно произнесла, отчетливо и резко:

— Заплатите ей и за другого ребенка!

Оуэн уставился на нее и негромко переспросил:

— Что вы сказали, Пен?

Она твердо встретила его недоуменный взгляд и так же отчетливо сказала:

— Я не могу бросить на произвол судьбы это дитя… как, возможно, могли бы поступить вы, Оуэн.

Последние слова она не хотела произносить, видит Бог, они вырвались сами, по своей воле. Она повторяла себе, что прошлое Оуэна не должно ее касаться, заботить, интересовать. Что в любом случае — сумеет он ей помочь или нет — им суждено вскоре расстаться, и это естественный конец недолговечной любовной истории, в которой перемешались деловая необходимость, чувство и простое вожделение… Почему же все‑таки ее так задело то, что она услышала? Почему она захотела узнать от него самого, отчего он сделал то, что сделал? И было ли все это на самом деле?..

Оуэн продолжал смотреть на нее.

Откуда она узнала? Кто ей сказал?

Взгляд его сделался жестче, губы плотно сжались.

— Заплатите этой мерзкой твари, — повторила Пен, — сколько она потребует за второго ребенка. За обоих.

— И за девочку тоже? — холодно спросил он.

— У девочки есть мать. Она служит здесь.

Хозяйка с хищным интересом прислушивалась к их разговору и решила вмешаться, видимо, боясь, как бы не передумали.

— Двенадцать гиней за двух, милорд, — почтительно сказала она и добавила как бы в оправдание:

— Мне же надо будет чего‑то отвечать про них, когда спросят, вы ж понимаете…

— Заплатите же ей! — крикнула Пен. — Пожалуйста! Я не могу слышать эту торговку детскими жизнями!

Она схватила обоих детей и выскочила с ними на улицу. Только там сообразила, что они почти голые, и, сняв теплый плащ, завернула их в него, отчего держать стало тяжелее и неудобнее. Не дожидаясь, пока Оуэн выйдет из дома, она пошла куда‑то по темной улице. Куда угодно, только подальше отсюда!

Оуэн бросил деньги на стол и направился к выходу. Проходя мимо девочки Нелли, он вложил шестипенсовик в ее костлявую руку, напоминавшую птичью лапку. Что еще мог он сделать? Ни он, ни Пен не в состоянии забрать всех несчастных, полумертвых от голода детей из этого страшного района Лондона.

Пен нигде не было видно. Бормоча сквозь зубы проклятия, он бросился ей вдогонку, туда, откуда тускло мерцали береговые огни.

…Кто ей рассказал о нем? И в каком духе представил все, что было? Уж наверняка не в самом истинном.

Не в истинном хотя бы потому, что всю правду знали только он сам и его мать. Теперь если кто и вспоминает события тех лет, то, пожалуй, лишь с небрежным пожатием плеч. Ведь Эстелла давно умерла, а ее бывший муж многие годы не появлялся при дворе в Париже. То, что было, стало историей полузабытой и мало кому понятной и интересной. Кто же, черт возьми, решил вспомнить и воскресить ее? И с какой целью?..

Он быстро догнал Пен, неловко шагавшую под тяжестью живого груза. Она вся промокла, платье прилипло к телу, волосы разметались по лицу и спине. Сняв свой плащ, он набросил его ей на плечи и потребовал:

— Отдайте мне детей!

И прежде чем она раскрыла рот для протеста, отобрал их и быстро пошел вперед — так, что она еле за ним поспевала, — туда, где их поджидало судно французского посланника.

Она прыгнула вслед за ним на палубу и прошла в каюту, споткнувшись на пороге и чуть не упав. В тесном помещении ярко пылала жаровня, было почти светло. Не каюта, а чудесная сказочная пещера!

Оуэн опустил детей на пол, обернулся к Пен, которая скинула с себя его плащ и стояла, не в силах унять дрожь. Тем не менее она сразу кинулась к детям, развернула их, но не знала, что делать дальше, если бы Оуэн, подойдя к стенному шкафу, не достал оттуда несколько полотенец и два одеяла.

— Вытрите их насухо, — сказал он, — и не забудьте о себе. Переоденьтесь немедленно в собственную одежду.

Другим полотенцем он вытер волосы, потом снял и бросил на пол промокшую вязаную куртку. За ней последовала рубашка, после чего, подойдя ближе к жаровне, он стал усердно тереть свое смуглое тело.

Пен не видела этого: она была всецело занята детьми, растирая и укрывая их, ужасаясь немыслимой худобе. Слава Богу, на их телах не было следов от побоев или чего похуже. Посадив завернутых в толстые одеяла детей на скамью, она обернулась к Оуэну.

— Хотелось бы немного еды… молока… чего‑нибудь для них.

— Насколько я знаю, — ответил он, кивая в сторону другого шкафчика, — там вы найдете хлеб, сыр, молоко и пиво. Но еще раз советую сменить мокрую одежду. Вы не очень сможете помочь этим детям, если схватите воспаление легких.

Он был совершенно прав, она не могла не признать этого, хотя ей не нравился сухой, недоброжелательный тон, каким он стал с ней разговаривать. Впрочем, чего она ожидала после того, как дала понять, что знает о его прошлых грехах?

Она скинула промокшее платье, завернулась в полотенце, тоже приблизилась к жаровне, стараясь не смотреть на Оуэна, не сводя глаз с детей.

Они сидели удивительно тихо, пораженные и, как видно, удовлетворенные происходящим. И, как все дети, находящие в этом интерес.

— Вот, выпейте немного, — сказал Оуэн, протягивая ей флягу.

Огненная влага обожгла горло, постепенно тепло распространилось по всему телу, дрожь унялась.

Теперь можно было надеть то, в чем она пришла сюда из дворца, — сухую теплую одежду. Без помощи она обойтись не могла, и Оуэн с вежливым каменным лицом быстро и ловко стянул ленты корсажа и, пока она застегивала пуговицы на рукавах, достал из шкафчика хлеб, сыр, нарезал и дал детям, которые смотрели на непонятное угощение раскрыв рот, видимо, боясь, что оно сейчас исчезнет или его отнимут.

— Ешьте, — тихо сказала Пен, подходя к ним. — Ешьте. Вы хотите есть?.. Вы голодные?

Они дружно закивали головами, поняв, что она сказала, и так же дружно начали запихивать в рот еду.

— Они еще не сказали ни слова, — с беспокойством проговорила Пен. — Может, они вообще не умеют говорить?