В обличье вепря - Лоуренс Норфолк

Теперь там располагалось административное управление лагеря Агринион (ПМ-Транзит), а на людях, которые входили и выходили из этого здания, были повязки Красного Креста или греческая армейская форма. Солдаты поставляли пищу или, по крайней мере, доставляли ее, раз в неделю, на помятых немецких военных грузовиках, и выгружали из кузова мешки с канадской ржаной мукой. Время от времени из Агриниона наезжали греческие жандармы — судя по всему, с единственной целью: послушать, как на них орет директор лагеря, коренастая, коротко стриженная блондинка, швейцарка по происхождению. К тому времени, как Сол пришел в себя настолько, чтобы воспринимать окружающий мир, в лагере Агринион было не больше пятисот человек; к тому времени, как он смог ходить без посторонней помощи, прибавилась еще сотня. Когда он окреп настолько (или настолько одурел от безделья), что уже мог взяться за работу, эта цифра увеличилась примерно до тысячи. После этого численность содержавшихся в лагере людей пошла на убыль.

У него был ревматизм и двустороннее воспаление легких, сказала ему медсестра в больничном блоке. Говорила она медленно, и греческий у нее был достаточно ходульный и напыщенный, чтобы Сол смог вполне ее понять. Сама она была из Триеста. Он не сказал ей ничего. Ему повезло, что он сюда попал, добавила она. Они уж и не чаяли, что он вообще выкарабкается. Сестра улыбнулась и отправилась по своим делам.

Численность лагерного контингента уменьшалась потому, что люди то и дело уезжали, группами человек по десять и более, на тех же самых грузовиках, что привозили в лагерь продовольствие, пробираясь по изрытой воронками дороге, которая вилась вдоль южного берега озера. Выгрузив мешки и ящики, они возвращались тем же путем, но уже с другим грузом. Кто-то из отъезжающих высовывался из крытого брезентом кузова чуть не по пояс, размахивая кепкой и что-то крича остающимся в лагере товарищам; другие забирались в кузов молча и не оглядываясь. Но не возвращался никто, а тех, кто прибывал в лагерь на разбитых машинах скорой помощи, под конвоем, пешим ходом, на мулах — ранеными, больными и молчаливыми, — становилось все меньше и меньше. Сол не знал ни того, как он здесь оказался, ни куда ему деваться после лагеря.

За лагерем были поля. Он работал там с другими ходячими лагерными постояльцами, и им даже платили, хотя плата эта выражалась в тонких пачках драхм, которые все равно ничего не стоили. Сол выкорчевывал поросшие травой дерновые кочки, сбивал красно-коричневую почву с корней и вполголоса беседовал с лопатой.

К концу весны отъезжающих стало больше. Прошел слух, что американцы устраивают нечто вроде лотереи, и можно выиграть бесплатный проезд в Штаты, а уже оттуда вызвать к себе всю свою семью. Люди целыми днями просиживали на холоде у дверей административного здания. Насколько понял Сол, нужно было прийти туда лично, заявить о себе, а потом ждать, довольно долго, может, до самого вечера. Потом, в течение куда более долгого отрезка времени (нескольких недель, а то и месяцев), ничего не происходило. Но рано или поздно приходили какие-то бумаги, и тогда человек входил в свой барак, стиснув их в руках или размахивая ими над головой, паковал свои пожитки — или просто рассовывал их по карманам — и забирался в кузов грузовика, чтобы уехать безвозвратно.

— У вас есть источник финансовой поддержки? — спросил у него сидящий за столом, заваленным кипами бумаги, чиновник из Красного Креста.

Он постоянно делал какие-то пометки карандашом. Прямо перед ним стояли две коробки, одна с карандашами, другая с блокнотами. По обе стороны от стола громоздились ящики, набитые документацией.

— Обращаться за визой сейчас почти бессмысленно, даже чтобы вернуться в свою же собственную страну, не говоря уже о покрытии транспортных расходов. К тому же к северу от Арте поезда сейчас вообще не ходят. Давайте-ка посмотрим, что там лежит в вашем деле.

В папке с именем Сола лежали всего два листа бумаги.

— Вас уже опрашивали, но здесь нет отметки о статусе, — Чиновник озадаченно поднял взгляд, — «Отвечать не в состоянии» — так здесь значится.

— Я был болен, — Он попытался разобраться в калейдоскопе лиц, смутно мелькавших у него перед глазами на протяжении тех нескольких недель, которые провел в жару и бреду, — А что такое «статус»?

Чиновник кивнул.

— Болен. Ага, понятно. Статус мигранта, решение принимают греческие власти. И ждать его можно не один месяц. Я бы на вашем месте попробовал что-нибудь сделать через британцев, — Он снова заглянул в бумаги и нахмурился, — Они все равно хотели о чем-то с вами поговорить.

— Я написал несколько писем, — сказал Сол; чиновник с непонимающим видом посмотрел на него. — Я хочу отправить все эти письма.

Он протянул письма через стол. Чиновник просмотрел адреса, потом принялся тереть глаза.

— Не пойдет, — сказал он и протянул Солу обратно все, кроме одного. — К востоку от Вены даже и пробовать не стоит. Иначе ближайшие десять лет они все равно проведут в Афинах.

Но Сол даже не пошевелился, не сделал ни малейшей попытки принять конверты; чиновник вздохнул и сунул письма в стоявший у него за спиной мешок. И снова посмотрел на Сола.

— В этой комнате проводили допросы, — сказал Сол, — На стене позади меня были пятна, разноцветные, там, где отшелушилась краска. Цветов я не помню. Зеленый был точно. А на полу были другие пятна, — Он остановился; чиновник как-то странно на него смотрел, — Меня допрашивали в этой комнате.

Он развернулся, чтобы указать на пятна, которые на стене.

Но стена была белой. Никаких пятин, ни единого следа.

— Ее перекрасили, — немного помолчав, сказал чиновник, — Мы знаем, что здесь творилось.

Повисла недолгая пауза.

— Мы сделаем все, что будет в наших силах.

— Вы можете дать мне блокнот? — Сол указал на стоявшую на столе коробку.

Чиновник поколебался, а потом протянул ему через стол один блокнот.

Через два месяца Сола вновь вызвали в административное здание, где чиновник, уже другой, провел его все по тому же коридору, но на сей раз остановился, немного не доходя до комнаты, в которую коридор упирался. Одну из стен бывшей камеры застроили книжными полками, а полки были сплошь заставлены папками. Два стула, стола нет. Чиновник закрыл за собой дверь.

— Завтра сядете в грузовик, — сказал он по-английски, с легким акцентом, — Все свои вещи возьмите с собой, вне зависимости от того, скажут вам об этом или нет. Полковник Ворд хочет поговорить с вами в Мессолонги.

— Статус, — сказал Сол.

— Нет, этот вопрос мы уладили здесь, на месте, — Чиновник поколебался, так, словно не знал, как именно продолжить разговор, — Все это не лезет ни в какие рамки. Запись о том, как и при каких обстоятельствах вы попали в этот лагерь, в ваших документах отсутствует. В этом, конечно, нет ничего необычного, но вам следует иметь в виду, что полковник Ворд имеет об этих обстоятельствах некоторое представление. Вы меня понимаете?

— Кто такой полковник Ворд?

— Не важно. Просто отвечайте на все вопросы настолько подробно, насколько это возможно.

— А вы кто такой? — спросил Сол.

Чиновник удивленно поднял брови.

— Дальберг. Служба связи, — И, не дождавшись от Сола какой бы то ни было реакции, добавил: — Из Швеции.

Прежде чем британский капитан, тучный очкарик с красным лицом и щетинистыми светло-русыми усами, умудрился наконец поставить галочку перед каждой фамилией в списке, суеты и путаницы было немерено.

— Мемель? — Он ткнул пальцем в Сола, и тот кивнул.

Капитан попытался объяснить что-то на очень плохом греческом. Сол кивнул еще раз и забрался вместе со всеми прочими в кузов грузовика. Люди садились где придется, вцепившись в свои узлы; как только грузовик, рыская по сторонам и покачиваясь, выбрался из лагеря и поехал вдоль берега, все заулыбались. Примерно через час они свернули к югу и поехали через плоскую болотистую местность. Дорога шла по невысокой дамбе. Сквозь открытую заднюю сторону тента Сол смотрел на постепенно уменьшающийся в размерах Аргион и на стоящие позади него горы, которые никаких видимых изменений в масштабе не претерпевали. До лагуны они добрались ближе к вечеру. Грузовик поехал в обход, вдоль береговой линии, въехал в Мессолонги с севера и вскоре остановился у большого кирпичного здания. Пассажиры вылезли из кузова и принялись разминать ноги. Большинству из них предстояло ехать дальше, в Навпакт, откуда, собственно, для каждого из них и начиналась дорога домой. Сол спрыгнул на землю и огляделся вокруг. Позади высилась сложносочиненная громада Зигоса.

— Следуйте за мной, — сказал ему британский капитан на своем почти греческом.

Они вошли в здание.

Обширная комната с расставленными вдоль стен скамейками была почти пустой, если не считать двух одетых в черное гречанок — одна молодая, одна старая, — между которыми сидела троица тихих детишек. Когда Сол и капитан прошли мимо них и начали подниматься по лестнице, все пятеро проводили их взглядами.