Планета призраков - Александр Бушков

А если сверхъестественное в той или иной степени все же присутствует на этом свете и ведьмы с колдунами не шарлатанствуют, не дурят голову доверчивым согражданам, а в реальности посредством магических практик способны на многое, мягко говоря, влиять … Тогда как все выглядит?

Как война. Где с обеих сторон выступает вполне реальный противник – что, разумеется, не исключает определенного количества оговоров, судебных ошибок и сведения счетов. Но это уже дело десятое. То, что по «делу Чикатило» был расстрелян человек, не имевший отношения к его деяниям (но несколько лет назад сам убивший малолетку и отделавшийся пустяком), еще не означает, что сексуальных маньяков не существует вообще или что они не подлежат преследованию…

Заводя разговор об инквизиции, начнем с того, что ее создание не было чем-то из ряда вон выходящим. Колдунов и ведьм люди преследовали, пожалуй, с начала времен – я имею в виду, с тех времен, как появились писаные законы.

Законы Древнего Вавилона требовали «судебного испытания» для лиц, заподозренных в колдовстве – а уличенным грозила смертная казнь. То же наказание ждало уличенных колдунов и в Древнем Египте, и в древней Индии, и в древней Японии, не говоря уж о Древней Греции и Древнем Риме.

Положение ничуть не смягчилось и в последующие времена. «Салическая правда», основной закон древних франков (VI в.), был составлен под влиянием отнюдь не христианства, а древних языческих традиций – но и там за причиненный колдовством вред предусмотрена, правда, не смертная казнь, но весомейшие денежные штрафы, для обычного человека неподъемные.

Ислам недвусмысленно осуждает колдовство и магию, которые причисляет к «большим», «непрощаемым» грехам. И выражено это достаточно жестко: «Не принадлежат к нам те, кто определяет дурной знак или же верит в него; занимается предсказаниями или верит предсказателю; занимается колдовством или пользуется услугами колдуна» (Аль-Баззар). Греховно, таким образом, не только занятие колдовством, но и вера в него – поскольку таковая, безусловно, дает подпитку всевозможному чернокнижью.

Древняя Русь после крещения не знала особого церковного органа, выполнявшего функции инквизиции, но со всевозможными ведунами поступали круто и отлагательства не терпели. Классический пример – события 1071 года в Верхнем Поволжье. Когда настали неурожаи, из Ярославля заявились два волхва и стали настраивать толпу против знатных женщин, обвиняя их в том, что они «укрывают» урожай. Эти субъекты, должно быть, были незаурядными фокусниками: у приводимых к ним женщин они «надрезали за плечами», а потом на глазах у всех «вынимали» оттуда у кого зерно, у кого мех белки или рыбу.

Туда немедленно отправился воинский отряд, и волхвам пришлось туго. Точно так же обстояло дело в том же году в Киеве, когда там, откуда ни возьмись, объявился очередной колдун и стал на манер супругов Глоба пужать народ черными пророчествами: мол, через пять лет Днепр потечет вспять, греческая земля встанет на место русской, та – на место греческой, и все прочие земли «переставятся»…

Публичных репрессий не последовало – просто в ближайшую же темную ночку предсказатель куда-то подевался – так надежно, что до сих пор не отыскали…

Примерно в те же времена на Белоозере объявились подобные же прорицатели, оравшие что-то в тогдашних терминах насчет астрала, тонких материй и прочей энергоинформации. Оказавшийся поблизости воевода Ян не стал разводить плюралистическую дискуссию, а попросту велел своим дружинникам вздернуть обоих говорунов на ближайшем дубу, что они в точности и исполнили.

В Новгороде при князе Глебе в город по сложившейся традиции забрел волхв, стал при большом стечении народа хулить христианскую веру, пугать жуткими пророчествами и уверять, что сейчас он, наподобие Христа, будет бродить по воде, как по суше. Князь Глеб, очень неглупый человек, как видно из последующего, спрятал под плащ топор и, в отличие от воеводы Яна, завязал диспут. Поначалу спросил вполне невинно:

– Так, говоришь, мил человек, ты все насчет будущего знаешь и предсказать можешь наперед?

– Вот именно! – взревел волхв с запалом современного интеллигента.

Тогда князь, все еще не показывая топора, спросил вкрадчиво:

– Ну скажи ты мне тогда, что с тобой сегодня будет?

Волхв подбоченился, свысока обозрел собравшихся и гордо сообщил:

– Чудеса великие сотворю!

– Хрен тебе! – вскричал князь Глеб (ну, не совсем так вскричал, но наверняка изрек нечто похожее из тогдашнего лексикона).

После чего выхватил топор и почествовал им оппонента по башке, отчего тот моментально и навсегда вышел в астрал. Как пишет историк, «толпа разуверилась в его пророческом призвании и разошлась по домам». Дело тут, думается, не в топоре: что ни говори, а князь Глеб применил вполне логический аргумент, блестяще продемонстрировавший несостоятельность оратора как пророка…

А вообще на Руси точно так же, как в Западной Европе, боролись с колдунами и ведьмами костром. В церковном уставе Владимира Крестителя предписывается сжигать как ведьм с колдунами, так и весь их магический инвентарь. В 1227 году в Новгороде именно на основании этого устава сожгли четырех колдунов. В 1411 году во Пскове сожгли «двенадцать вещих жонок». Эта же практика продолжалась и при Иване Грозном. Только в ХVII столетии наказания чуточку смягчили, теперь при наличии смягчающих обстоятельств можно было вместо костра отделаться ссылкой в «дальние места» или заключением в монастырь.

(А впрочем, в соответствии с европейской традицией, отец Ивана Грозного Василий сам втихомолку пользовался услугами «чаровников и ведьм» – поскольку на склоне лет женился на молоденькой и естественным образом гармонии у них уже не получалось…)

Ко временам Федора Иоанновича относится повествование об интереснейшем расследовании. Когда в Астрахани «ведовством» сгубили крымского царевича Маурат-Гирея и некий Остафий Пушкин начал следствие, пустив в ход по обычаям того времени пытки, подозреваемые тем не менее отпирались. Тогда к Пушкину пришел так называемый «арап» и посоветовал: бить плетью не по колдунам, а по их теням на стене. Пушкин так и поступил. Колдуны моментально «раскололись».

(Массу интересного можно порассказать по затронутой теме. Но это все – в будущей книге…)

В общем, последнее сожжение на костре за колдовство произошло в России в 1732 году – правда, по приговору светских, а не духовных властей (последняя в европейской истории ведьма, кончившая жизнь на костре, сожжена в Швейцарии в 1785-м).

Еще несколько аспектов «ведьмовских процессов», о которых необходимо упомянуть.

Европейская история переполнена упоминаниями про то, как «бедные, несчастные, невиновные» женщины, ставшие «жертвой» злобных «фанатиков в рясах», откровенно нарывались. Точнее говоря, некая особо наглая и беззастенчивая деревенская баба объявляла себя колдуньей – чтобы окружающие боялись, шапку ломали, почет выказывали, а то и поклонились горшочком сметаны или гусем. Но, поскольку времена на дворе стояли суровые, и не все шутки находили понимание, частенько случалось, что новоявленную «ведьму» тащили на серьезный суд. По той причине, что она сама прожужжала уши всей деревне, будто каждую субботу попивает бражку с самим Люцифером и способна напустить порчу на любую живую тварь. Тут она, конечно, начинала ныть, что пошутила – но времена-то были самые для шуток неподходящие…

А вот вам история сержанта «ширванского пехотного полка» Василия Тулубьева, которого тобольская консистория обвинила в совершении любовного чародейства. Вот сохранившееся в документах подробное изложение того, что было.

«Квартируя в городе Тюмени у жены разночинца Екатерины Тверитиной, вступил в блудную связь с ее дочерью Ириной; а потом ее, Ирину, насильно обвенчал со своим дворовым человеком Родионом Дунаевым, но жить с ним не позволил. Чтобы закрепить любовь и верность Ирины, он на третий день после венцов брал ее с собой в баню и творил над ней разные чары; взяв два ломтя печеного хлеба, Тулубьев обтирал ими с себя и со своей любовницы пот; затем хлеб этот смешал с воском, печиной, солью и волосами, сделал два колобка и шептал над ними неведомо какие слова, смотря в волшебную книгу. Он же, Тулубьев, срезал с хоромных углов стружки, собирал грязь с тележного колеса, клал те стружки и грязь в теплую банную воду и приготовленным настоем поил Ирину; поил ее и вином, смешанным с порохом и росным ладаном; наговаривал еще на воск и серу и те снадобья заставлял ее носить, прилепив к шейному кресту, а сам постоянно носил при себе ее волосы, над которыми тоже нашептывал. Подобными чарами Тулубьев так приворожил Ирину, что она без него жить не могла и, когда ему случалось уходить со двора, бегала за ним следом, тосковала и драла на себе платье и волосы».