Планета призраков - Александр Бушков

– Нет, ну вы даете… Спохватились… Наконец-то до вас дошло, всего-то через полторы тысячи лет. Вышли, наконец, на джиннов, начали кое-что соображать в окружающем мире, ребята… Ну, лучше поздно, чем никогда…

А потом смеяться перестал и стал очень серьезным.

Потому что знал, кого нет, а кто как раз есть …

Я тоже знаю, хотя и не настаиваю, чтобы вы мне верили. Для меня, знаете ли, достаточно будет, если вы перестанете верить народу вроде Дарвина и ему подобных.

Уже кое-что.

Красноярск, октябрь 2006

Приложение

А. Афанасьев

Мифы, поверья и суеверия славян

Ведуны, ведьмы, упыри и оборотни

Народные предания ставят ведуна и ведьму в весьма близкое и несомненное сродство с теми мифическими существами, которыми фантазия издревле населяла воздушные области. Но есть и существенное между ними различие: все стихийные духи более или менее удалены от человека, более или менее представляются ему в таинственной недоступности; напротив, ведуны и ведьмы живут между людьми и с виду ничем не отличаются от обыкновенных смертных, кроме небольшого, тщательно скрываемого хвостика. Простолюдин ищет их в собственной среде; он даже укажет на известные лица своей деревни, как на ведуна или ведьму, и посоветует их остерегаться. Еще недавно почти всякая местность имела своего колдуна, и на Украине до сих пор убеждены, что нет деревни, в которой не было бы ведьмы. К ним прибегают в нужде, просят их помощи и советов; на них же обращается и ответственность за все общественные и частные бедствия.

Ведун и ведьма (ведунья, вещица) от корня вед, вещ, как объяснено выше, означают вещих людей, наделенных духом предвидения и пророчества, поэтическим даром и искусством целить болезни. Названия эти совершенно тождественны со словами знахарь и знахарка, указывающими на то же высшее ведение.[6] Областные говоры, летописи и другие старинные памятники предлагают несколько синонимов для обозначения ведуна и ведуньи, называют их колдунами, чародеями, кудесниками и волхвами, вещими женками, колдуньями, чаровницами, бабами-кудесницами и волхвитками. Чары – это те суеверные, таинственные обряды, какие совершаются, с одной стороны, для отклонения различных напастей, для изгнания нечистой силы, врачевания болезней, водворения семейного счастья и довольства, а с другой – для того, чтобы наслать на своих врагов всевозможные беды и предать их во власть злобных, мучительных демонов. Чаровник, чародеец[7] — тот, кто умеет совершать подобные обряды, кому ведомы и доступны заклятия, свойства трав, корений и различных снадобий; очарованный – заклятый, заколдованный, сделавшийся жертвой волшебных чар. Кудесник, по объяснению Памвы Берынды, – чаровник; в Рязанской губернии окудник — колдун; кудесить — колдовать, ворожить, кудеса — в Новгородской и Вологодской губерниях святочные игрища и гадания, а в Тульской – чара, совершаемая колдуном с целью умилостивить разгневанного домового и состоящая в обрядовом заклании петуха (– остаток древней жертвы пенатам). Стоглав замечает, что когда соперники выходят на судебный поединок, «и в те поры волхвы и чародейники от бесовских научений пособие им творят, кудесы бьют». В основе приведенных слов лежит корень куд = чуд; старочеш. cúditi – очищать, zuatocudna – вода, т. е. очистительная, cudař — судья (по связи древнего суда с религиозными очистительными обрядами). Проф. Срезневский указывает, что глагол кудити употребляется чехами в смысле «заговаривать»; у нас прокуда — хитрый, лукавый человек.[8] Корень чуд вполне совпадает по значению с див (светить, сиять); как от последнего образовались слова диво, дивный, дивиться, так от первого – чудо (множ. чудеса — кудеса), чудный, чудесный (в Новгородской губ. кудесный), чудиться, как со словом кудеса соединяется понятие о чародействе, так тот же самый смысл присваивают древние памятники и речению дивы. В Святославовом «Изборнике» (1073 г.) читаем: «Да не будеть вълъхвуяй влъшьбы, или вражай и чяродеиць, или баяй[9] и дивы творяй и тробъный влъхв»; «Кормчая книга» запрещает творить коби[10] и дивы. Сверх того, дивами издревле назывались облачные духи – великаны и лешие (дивии люди и диво жены); согласно с этим, и слову чудо, чудо-вище давалось и дается значение исполина, владыки небесных источников и лесов. Таким образом, язык ясно свидетельствует о древнейшей связи чародеев и кудесников с тученосными демонами – великанами и лешими; связь эта подтверждается и сканд. trцll, которое служит общим названием и для тех, и для других. Слово «колдун» в коренном его значении доселе остается неразъясненным. По мнению Срезневского, колдуном (славянский корень клъд – колд или клад – клуд – куд) в старое время называли того, кто совершал жертвенные приношения; в хорутанском наречии калдовати – приносить жертву, калдованц – жрец, калдовница и калдовише – жертвенник. В словаре Даля колдовать истолковано: «ворожить, гадать, творить чары» («Чем он колдует? Снадобьями, наговорами». Наконец, волхв – название, известное из древних рукописей и доныне уцелевшее в лубочных сказках и областных говорах: у Нестора слова волхв и кудесник употребляются как однозначные; в переводе Евангелия: «Се волсви от восток приидоше во Iерусалим»; в Троянской истории о Колхасе сказано: «Вълхов и кобник хитр»; в Вологодской губернии волхат (волхит) – колдун, волхатка (волхвитка) – ворожея, в Новгородской волх – колдун, угадчик, прорицатель, в Калужской валхвить – предугадывать, предузнавать, малорус. волшити – хитрить; производные волшебный, волшебство пользуются гражданством и в литературной речи; болгар, волхв, вохв – прорицатель, волшина – брань, хорв. вухвец, вуховец – python и вухвица – pythonissa, у Вацерада: «Phytones, sagapetae – wlchwec, wlchwice». Сверх дара прорицаний, волхвам приписывается и врачебное искусство. Рядом с мужской формой волхв встречаем женскую влъхва, которой в скандинавском соответствует vцlva(valva,vцla,vala) – колдунья, пророчица и притом, по свидетельству Старшей Эдды (см. Vцluspв), существо вполне мифическое. Буслаев сближает с этими речениями и финское vцlho,velho – колдун; «Как сканд. vцlva (говорит он) является в сжатой форме vцla, так и финн. vцlho изменяется в vцllo. По свойству славянского языка гласный звук перед плавным переходит по другую сторону плавного, напр., helm – шлем; потому vцlva, vцlho является в Остромировом Евангелии в древнеславянской форме влъхв, а русский язык ставит гласный звук и перед плавным, и после, напр., шелом; следовательно, волхв или Волхов (у Нестора: волсви) собственно русская форма». Корень для слова волхв г. Буслаев указывает в санскр. валг – светить, блистать, подобно тому, как жрец происходит от жреть, гореть,[11] и старинное поучительное слово принимает имена «волхв» и «жрец» за тождественные по значению.

Итак, обзор названий, присвоявшихся ведунам и ведьмам, наводит нас на понятия высшей, сверхъестественной мудрости, предвидения, поэтического творчества, знания священных заклятий, жертвенных и очистительных обрядов, умения совершать гадания, давать предвещания и врачевать недуги. Все исчисленные дарования исстари признавались за существенные, необходимые признаки божественных и демонических существ, управлявших дождевыми тучами, ветрами и грозой. Как возжигатель молниеносного пламени, как устроитель семейного очага, бог-громовник почитался верховным жрецом; с тем же жреческим характером должны были представляться и сопутствующие ему духи и нимфы. Как обладатели небесных источников, духи эти и нимфы пили «живую воду» и в ней обретали силу поэтического вдохновения, мудрости, пророчества и целений, словом становились вещими – ведунами и ведьмами. Но те же самые прозвания были приличны и людям, одаренным особенными талантами и сведениями в деле вероучения и культа; таковы – служители богов, гадатели, ворожеи, врачи, лекарки и поэты, как хранители мифических сказаний. В отдаленную эпоху язычества ведение понималось как чудесный дар, ниспосылаемый человеку свыше; оно по преимуществу заключалось в умении понимать таинственный язык обожествленной природы, наблюдать и истолковывать ее явления и приметы, молить и заклинать ее стихийных деятелей; на всех знаниях, доступных язычнику, лежало религиозное освящение: и древний суд, и медицина, и поэзия – все это принадлежало религии и вместе с нею составляло единое целое. «Волсви, и еретицы, и богомерскии бабы-кудесницы и иная множайшая волшебствуют», – замечает одна старинная рукопись, исчислив разнообразные суеверия. Колдуны и колдуньи, знахари и знахарки до сих пор еще занимаются по деревням и селам врачеваниями. Болезнь рассматривается народом как злой дух, который после очищения огнем и водой покидает свою добычу и спешит удалиться. Народное лечение главнейшим образом основывается на окуривании, обрызгивании и умывании, с произнесением на болезнь страшных заклятий. По общему убеждению, знахари и знахарки заживляют раны, останавливают кровь, выгоняют червей, помогают от укушения змеи и бешеной собаки, вылечивают ушибы, вывихи, переломы костей и всякие другие недуги;[12] они знают свойства как спасительных, так и зловредных (ядовитых) трав и кореньев, умеют приготовлять целебные мази и снадобья, почему в церковном уставе Ярослава наряду с чародейками поставлена зеленица (от зелье – злак, трава, лекарство, озелить – обворожить, околдовать, стар. зелейничество – волшебство; в областном словаре: травовед — колдун (Калужская губ.), травница и кореньщица – знахарка, колдунья (Нижегородская губ.). В травах, по народному поверью, скрывается могучая сила, ведомая только чародеям; травы и цветы могут говорить, но понимать их дано одним знахарям, которым и открывают они – на что бывают пригодны и против каких болезней обладают целебными свойствами. Колдуны и ведьмы бродят по полям и лесам, собирают травы, копают коренья и потом употребляют их частью на лекарства, частью для иных целей; некоторые зелья помогают им при розыске кладов, другие наделяют их способностью предвидения, третьи необходимы для совершения волшебных чар. Сбор трав и корений главным образом совершается в середине лета, на Иванову ночь, когда невидимо зреют в них целебные и ядовитые свойства. Грамота игумена Памфила 1505 года восстает против этого обычая в следующих выражениях: «Исходят обавници, мужи и жены-чаровници по лугам и по болотам, в пути же и в дубравы, ищуще смертные травы и привета чревоотравного зелья, на пагубу человечеству и скотом; ту же и дивиа копают корениа на потворение и на безумие мужем; сиа вся творят с приговоры действом дияволим». Заговоры и заклятия, эти обломки древнеязыческих молитвенных возношений, доныне составляют тайную науку колдунов, знахарей и знахарок; силой заповедного слова они насылают и прогоняют болезни, делают тело неуязвимым для неприятельского оружия, изменяют злобу врагов на кроткое чувство любви, умиряют сердечную тоску, ревность и гнев и, наоборот, разжигают самые пылкие страсти, словом, овладевают всем нравственным миром человека. Лечебные заговоры большей частью произносятся над болящим шепотом, почему глагол шептать получил значение: колдовать; шептун — колдун, наговорщик, шептунья или шептуха — колдунья; у южных славян лекарь называется мумлавец от мумлати — нашептывать; в некоторых деревнях на Руси слово ворожея употребляется в смысле лекарки, ворожитъся — лечиться, приворожа — таинственные заклятия, произносимые знахарями, ворожбит — знахарь.[13] В народной медицине и волшебных чарах играют значительную роль наузы, узлы, навязки – петы. Старинный проповедник, исчисляя мытарства, по которым шествует грешная душа по смерти, говорит: «13-е мытарство – волхование, повторы, наузы». Софийская летопись под 1044 годом рассказывает о Всеславе: «Матери бо родивши его, бе ему на главе знамя язвено – яма на его; рекоша волсви матери его: се язвено, навяжи на-нь, да носить е (наузу) до живота своего на себе». По свидетельству Святославова Изборника: «Проклят бо имей надежд» на человека: егда бо ти детищь болить, то ты чародеиць иштеши и облишьная писания на выя детьм налагавши». В вопросах Кирика, обращенных к новгородскому епископу Нифонту, упоминается о женах, которые приносили больных детей к волхвам, «а не к попови на молитву». В «Слове о злых дусех», приписанном св. Кириллу, читаем: «А мы суще истинные християне прельщены есмы скверными бабами… оны прокляты, и скверны, и злокозньны (бабы) наузы (наузами) много верные прельщают: начнеть на дети наузы класти, смеривати, плююще на земьлю, рекше – беса проклинаеть, а она его боле призываеть творится, дети врачующе», и несколько ниже: «А мы ныня хота мало поболим, или жена, или детя, то оставльше Бога – ищем проклятых баб-чародеиць, наузов и слов прелестных слушаем». В Азбуковнике, или Алфавите, сказано: «А бесовска нарицания толкованы сего ради, понеже мнози от человек приходящи к волхвам и чародеем, и приемлют от них некакая бесовская обояния наюзы и носят их на собе; а иная бесовская имена призываху волхвы и чародеи над ествою и над питием и дают вкушати простой чади, и тем губят душа человеческая; и того ради та зде писаны, да всякому православному християнину яве будет имя волчье, да нехто неведы имя волчие вместо агнечя приимет неразумием, мня то агнечье быти».[14] Митрополит Фотий в послании своем к новгородцам (1410 г.) дает такое наставление церковным властям: «Учите (прихожан), чтобы басней не слушали, лихих баб не приимали, ни узлов, ни примовленья, ни зелиа, ни вороженья». Но обычай был сильнее этих запретов, и долго еще «мнози от человек, приходящи к волхвам и чародеям, принимали от них некая бесовская наюзы и носили их на себе». В рукописных сборниках поучительных слов XVI столетия встречаем упреки: «Немощ волжбою лечат и наузы чаровании и бесом требы приносят, и беса, глаголемаго трясцю (лихорадку) творят(ся) отгоняющи… Се есть проклято. Того деля многи казни от Бога за неправды наши находят; не рече бо Бог лечитися чаровании и наузы, ни в стречу, ни в полаз, ни в чех веровати: то есть поганско дело».[15] Царская окружная грамота 1648 года замечает: «А иные люди тех чародеев и волхвов и богомерзких баб в дом к себе призывают и к малым детем, и те волхвы над болными и над младенцы чинят всякое бесовское волхование».[16] Болгарская рукопись позднейшего письма осуждает жен, «кои завезують зверове (вар.: скота) и мечки, и гледать на воду, и завезують деца малечки» (детей). Знахарям, занимавшимся навязыванием таких амулетов, давались названия наузника и узольника, как видно из одной рукописи С.-Петербургской публичной библиотеки, где признаны достойными отлучения от св. причастия обавник, чародей, скоморох и узольник. Наузы состояли из различных привязок, надеваемых на шею: большей частью это были травы, коренья и иные снадобья (уголь, соль, сера, засушенное крыло летучей мыши, змеиные головки, змеиная или ужовая кожа и проч.), которым суеверие приписывало целебную силу от той или другой болезни; смотря по роду немощи, могли меняться и самые снадобья.[17] Иногда, вместо всяких целительных средств, зашивалась в лоскут бумажка с записанным на ней заговором и привешивалась к шейному кресту. У германских племен привязывались на шею, руку или другую часть тела руны (тайные письмена) для излечения от болезни и противодействия злому колдовству, и амулеты эти назывались ligaturae (в средние века) и angehenke. В христианскую эпоху употребление в наузах ладана (который получил особенно важное значение, потому что возжигается в храмах) до того усилилось, что все привязки стали называться ладанками – даже и тогда, когда в них не было ладана. Ладанки до сих пор играют важную роль в простонародье: отправляясь в дальнюю дорогу, путники надевают их на шею в предохранение от бед и порчи. В XVII веке был приведен в приказную избу и наказан батогами крестьянин Игнашка за то, что имел при себе «корешок невелик, да травки немного завязано в узлишке у (шейного) креста». Навешивая на себя лекарственные снадобья или клятвенные, заговорные письмена, силой которых прогоняются нечистые духи болезней, предки наши были убеждены, что в этих наузах они обретали предохранительный талисман против сглаза, порчи и влияния демонов и тем самым привязывали, прикрепляли к себе здравие. Подобными же наузами девы судьбы привязывали новорожденным младенцам дары счастья – телесные и душевные совершенства, здоровье, долголетие, жизненные радости и проч. Народные сказания смешивают дев судьбы с вещими чародейками и возлагают на тех и других одинаковые обязанности; так, скандинавские вельвы отождествляются с норнами: присутствуют и помогают при родах и предсказывают будущую судьбу младенца. В той же роли выступали у славян вещие жонки, волхвицы; на это указывает, с одной стороны, обычай приносить детей к волхвам, которые и налагали на них наузы, а с другой стороны – областной словарь, в котором повитуха, помощница при родах, называется бабка, глагол же бабкать означает: нашептывать, ворожить.