Степная дорога - Дарья Иволгина

Семь юных девушек в синих с золотом одеяниях медленно двигались по пещерному храму, тихо и мелодично ударяя в маленькие бубны с колокольчиками. Алаха, наотрез отказавшаяся облачиться в длинные чужие одежды, сняла сапоги и присоединилась к процессии. Она умела чтить Богов, но не считала нужным принимать жреческое посвящение. Довольно и того, что у ее тетки Чахи была странная, трудная жизнь. Становиться итуген, принять на себя власть разговаривать с духами – нет, этого Алахе не хотелось. Она противилась подобной судьбе всеми силами души. И надеялась, что Боги будут милостивы к ней и избавят ее от шаманской участи. Ведь не сам человек решает сделаться шаманом – его избирают и принуждают к этому духи.

Но монотонное пение и звон колокольчиков, дым курильниц, ритмичное шлепанье сандалий и босых ног по каменному полу – все это постепенно завораживало Алаху, затягивало ее, как в водоворот, и постепенно, исподволь, превращало в участницу таинственного обряда, смысл которого был непонятен самой девушке.

Наконец пение смолкло. По знаку Керы все девушки опустились на колени перед статуей птицы и склонили головы. Алаха уселась, скрестив ноги, на холодный пол. Ей было страшновато, но признаваться в этом она не желала даже самой себе. Еще не хватало! Дочь и сестра хаана – она не склонит голову перед страхом. Пусть поддаются слабые – она, Алаха, не из таких.

Послышался тихий шорох – девушки поднялись и медленно направились к выходу из святилища. Алаха последовала за ними. Шествие возглавляла Кера с пылающим факелом в руке.

Она отвела их в другую пещеру, меньшую по сравнению с первой. Там были приготовлены ложа – матрасы, набитые соломой, мягкие одеяла. Здесь им предстояло устроиться на ночлег.

Алаха не стала задавать вопросов. Просто выбрала матрас у стены, забралась под одеяло и почти мгновенно провалилась в сон. Она не слышала, как переговариваются девушки, как обсуждают события сегодняшнего дня, как разглядывают восьмую участницу ритуала, которая появилась так неожиданно прямо посреди величальной песни в честь милосердной Праматери Слез.

Алаха не ощущала никакой опасности, находясь здесь, в самом сердце пещеры. И потому спала крепко.

Но еле слышный звук, донесшийся до ее слуха посреди глухой ночи, таил в себе тревогу, и потому Алаха проснулась.

Она бесшумно села и прислушалась. Рядом посапывали спящие. Нет, звук доносился издалека. Может быть, от порога святилища. Там словно били тараном в ворота.

Невозможно! Неужели здесь ведется какая-то война, и она, Алаха, угодила как раз в самый центр военных действий? Или это венуты разведали ее убежище и явились требовать мести?

Она покачала головой. Что за глупости! Нет, не может быть. Салих? Не выдержал одиночества – явился освобождать свою госпожу из мнимого заточения? Не так он глуп, этот Салих, чтобы гневать ее по пустякам.

Донесся треск, словно ворота подались, и сразу вслед за тем – торжествующий хриплый крик, исторгнутый глотками нескольких мужчин. Этот вопль почти совсем заглушил тихий стон. Однако каким бы тихим этот стон ни был, Алаха его расслышала.

Рядом заворочалась другая девушка. Алаха слышала ее имя – Итарра. Донеслось сонное бормотание.

– Что за шум? – прошептала одна из паломниц, дочь богатого земледельца Йори. – Что там случилось?

– Ты тоже слышала? – спросила Итарра, приподнимаясь на локте.

Алаха досадовала на болтушек. Они мешали ей прислушиваться. Но теперь не нужно было напрягать слуха. Отчетливо донеслись мужские голоса, грохот, треск дерева, звон оружия.

– Бандиты! – громко выкрикнула Алаха.

Она хотела добавить: "К оружию!" – и с ужасом сообразила, что находится среди беспомощных девчонок, безоружная, как и они. А охраняется пещера одной-единственной старухой, к тому же, сидящей на цепи… Вот когда Алаха пожалела о том, что Салих не сумел настоять на своем и проникнуть в пещеру вместе с ней. Как отбиваться от разбойников? Рано или поздно они доберутся до девичьей спальни, и тогда… Алаха слишком хорошо знала, что происходит в подобных случаях.

Тем временем донесся пронзительный женский крик. Громкий мужской голос изрыгал проклятия, призывая в свидетели своих намерений копье Хегга и могучие его шары.

Так. Теперь захватчики, должно быть, обнаружили жриц и развлекаются, наслаждаясь мучениями и смертью беспомощных женщин.

Что ж. Как ни кощунственно это звучит, а кое-что хорошее означают эти грубые выкрики и жалобные стоны. Пока бандиты терзают служительниц милосердной Богини, у девушек-паломниц есть время, чтобы спастись. Бежать! Ничего постыдного народ Алахи никогда не видел в том, чтобы бежать перед превосходящими силами противника. Бегство у степняков никогда не означает поражения и позора. Чаще всего это хитрый ход, завлекающий врага в ловушку. А иногда и способ спасти себе жизнь – для того, чтобы впоследствии вернуться и отомстить недругу сторицей.

Поэтому Алаха, не колеблясь, приняла решение. Бежать! Бежать! Нужно только знать, в каком направлении двигаться, чтобы не заблудиться в пещерных лабиринтах.

Алаха схватила за руку одну из паломниц, в страхе метавшихся по спальне.

– Как тебя называть? – крикнула она.

Девушка замерла, уставившись на дочь вождей и прижимая к обнаженной груди ритуальное голубое одеяние.

– Что?..

– Оденься, – резко проговорила Алаха. – Перестань дрожать. Послушай меня. Как называть тебя, если потребуется позвать тебя по имени?

– Мои родители иногда звали меня Данелла… – пролепетала девушка. Из ее широко раскрытых голубых глаз глядел почти животный ужас. – Зачем тебе это знать? Мы все умрем!

– Возможно, – невозмутимо отозвалась Алаха. – Алахой звали дочь моей матери. – Она обвела спальню взглядом, словно приказывая каждой из паломниц перестать дрожать и плакать. – Возьмите себя в руки! Этот мир, может быть, и создан мужчинами для мужчин, но матерью всех Богов была женщина… Разве не течет в ваших жилах кровь воинов? Разве отцы ваши – не воины? Разве ваши братья – не воины? Вам предстоит стать женами воинов и родить им сыновей! Капля навоза может отравить воду в большой баклаге – одна капля трусости отравляет кровь целого рода!

Она обращалась к этим паломницам, девушкам чужого народа, пришедшим поклониться незнакомой Богине, так, как ее собственный брат Арих обратился бы к своей дружине. И удивительное дело! Постепенно ее яростная уверенность в себе начала передаваться остальным. Они перестали метаться по спальне с тихим, жалобным завыванием – этот робкий, придавленный плач женщин, готовых склониться перед жестокой волей мужчин, всегда казался Алахе самым отвратительным из всего, что только существует под Вечно-Синим Небом.