Степная дорога - Дарья Иволгина

– Прости меня, почтенная! – сказал он. – Я воистину глуп и мало видел в жизни. В ваш храм нас с госпожой привело одно важное дело, и…

– Значит, так, мои хорошие, – произнесла привратница. – Говорить теперь буду я. Вы же будете слушать. И молчать!

Она повернулась к Алахе и бестрепетно выдержала ее гневный взгляд.

– Это касается и тебя, милая.

– Я тебе не "милая"! – сердито возразила Алаха. Не хватало еще, чтобы ее тут взялись поучать, да еще в присутствии Салиха! От тети Чахи она еще снесла бы такое обращение, но больше – ни от одного человека! На всем белом свете – ни от одного! Девочка надула губы и нахмурилась.

Впрочем, на привратницу все эти гримасы не произвели ни малейшего впечатления. Весь мир давным-давно утратил для нее какое бы то ни было значение. Она знала только свою Богиню.

– Этот храм посвящен Праматери Слез, – нараспев заговорила старая женщина. – Ей служат те, кто решился посвятить свою жизнь обездоленным. Здесь много бывших рабынь, но много и знатных женщин. Состраданию открыт вход в любое женское сердце, даже в сердца падших женщин. Мужчинам же сюда вход запрещен! Поэтому пусть странница войдет и изведает милости Богини. Страннику же надлежит остановиться на пороге и дожидаться.

Салих поперхнулся.

– Не могу же я отпустить госпожу одну, без провожатых… – начал было он, но замолчал, смешавшись под яростным взглядом Алахи.

– Сядьте рядом и слушайте дальше. Вы явились сюда в священный десятиднев. Это то самое время, когда к Богине приходят юные девушки, чье самое заветное желание – посвятить свою жизнь служению. Из их числа она избирает себе жриц. Открой свое сердце, путница, и смело входи под эти своды. Кто знает, может быть, и тебе нынче откроются свет, путь и истина.

Салих видел, что привратнице доставляет несказанное наслаждение поучать вновьпришедших. В конце концов, никогда не следует входить в дом Бога или Богини, не разузнав хорошенько всех обычаев и законов вежливости, которые здесь приняты. Боги бывают обидчивы, а задевать Богов , да еще в их собственном доме – такое может себе позволить только безумец. Салих не считал себя настолько сумасшедшим, чтобы входить в чужой монастырь со своим уставом – как сказал бы брат Гервасий.

Да. Что-то частенько начал он вспоминать брата Гервасия. Но – и это тоже следовало бы признать – без советов старого Ученика Близнецов Салиху пришлось бы туговато. Да и сейчас бы не помешало с ним посоветоваться. Хотя бы мысленно.

– Скажи, премудрая мать, – заговорил Салих с привратницей, – означают ли твои слова, что моя госпожа войдет в эти пещеры одна?

– Именно это они и означают.

– Прости, если по скудоумию я неправильно тебя понял… Означают ли они также то, что она может остаться в этих пещерах навсегда?

– Разумеется.

– Каким образом это может произойти?

Старая женщина посмотрела на Салиха в упор. Судя по всему, она явно сочла его за слабоумного.

– Я же сказала: в эти дни Богиня избирает себе служительниц. Если твоей госпоже откроется истина, она…

– Да, это я понял, – перебил Салих. – Но ответь мне: заставят ли мою госпожу остаться силой, если Богиня вдруг вздумает избрать для служения именно ее?

– Согласие всегда бывает взаимным, – холодно проговорила привратница. – Впрочем, не тебе это понимать! Ты-то всю жизнь просидел на цепи, и не добровольно, как я, а по принуждению!

– Ты права, матушка, – смиренно согласился Салих, опуская глаза. В голове у него быстро проносились мысли, опережая одна другую. Переодеться женщиной и пробраться сюда тайно? Глупость! Его изобличат при первой же возможности, а кара может оказаться довольно суровой. Поискать другой вход в пещеры и проникнуть, так сказать, с заднего двора? Но кто сказал, что и там нет стражи? И что тогда – вступать в неравный бой с дряхлой охранницей?

Он покачал головой и решил положиться на милость Богини. Но быть рядом – на всякий случай. Как говорится, на Богов надейся, но верблюдов привязывай.

Привратница еще раз смерила Салиха недоверчивым взглядом и ударила в колокол, потянув за веревку. На этот сигнал из пещеры вышла жрица, одетая в длинное, просторное черное одеяние.

Это была женщина лет сорока. Две складки у рта придавали ее бледному лицу суровое выражение. Салиху она показалась уроженкой Саккарема. У него на родине женщины по пять лет носят черное в память о каком-либо умершем родственнике. Но поскольку родственников у саккаремцев, как правило, всегда много, а нрав у них драчливый, то раз в пять лет непременно кто-нибудь погибает. Вот их кровницы и не снимают черных одежд по целой жизни…

– Госпожа моя Кера, – обратилась привратница к жрице, – вот еще одна девушка, в чьем сердце бьется сострадание, а душа переполнена слезами.

Кера хмуро оглядела Алаху с головы до ног. Она подчеркнуто не замечала ее спутнка.

– Зачем ты пришла?

– В поисках ответов.

– Что, любопытство замучило? – осведомилась Кера почти презрительно.

Салих знал, что грубость и язвительность в речах жрецов редко проистекает от дурного нрава. Обычно все это напускное. Расчет прост: того, кто явился в храм из пустой любознательности, от безделья или с какой-нибудь пустяковиной, резкий тон отпугнет. Того же, кого привела к Богам суровая жизненная необходимость, не остановит ничто – и тем более нелюбезная встреча при входе. Таким образом жрецы с самого начала определяли, с какой целью и кто к ним явился.

Алаха выдержала это испытание с честью. Ответив жрице столь же хмурым взглядом, она проворчала:

– Хотела бы я, почтенная, чтобы меня мучило пустое любопытство. Да только разве это муки? То, от чего горит мое сердце, мало общего имеет с любопытством…

– Сердце горит, говоришь? – переспросила Кера, кривя губы. – Милочка, да ты ошиблась дверьми! Праматерь Слез добра, но не к ней прибегают зареванные девчонки, которые успели влюбиться, поругаться с возлюбленным и возненавидеть целый свет за собственную глупость.

Алаха почувствовала, что ее лицо заливает краска. Гнев схватил ее за горло костлявыми пальцами и стиснул так, что она едва не задохнулась.

– Я… Ты… – начала она шепотом.

Кера фыркнула.

– Вот путь поражения! – сказала она насмешливо. – Прими мои поздравления: ты ничего не добьешься, если будешь так пыхтеть!

Алаха опустила глаза и несколько мгновений молчала. Затем вскинула голову и улыбнулась.

– Прости мое косноязычие, – молвила она. – Позволь же мне войти в храм, почтенная.

– Быстро же ты свернула на дорогу побед, – улыбнулась неожиданно и жрица. – Входи, девочка, путь открыт. Кто знает, может быть, здесь ты обретешь и свое призвание, и покой, которого ищешь?