Хозяин Амура - Дмитрий Хван

— Ну, братцы, — сняв рукавицу, посмотрел на часы Даниил, — караульщики остаются, остальным спать!

— Долго тут сидеть будем, товарищ командир? — спросил один из казаков.

— Завтра, коли непогода утихнет, двинемся, — отвечал лейтенант.

— Корма коням осталось на два дня, — глядя на свет фонаря, невозмутимо произнёс Батлай, сын бурятского тайши.

— Знаю, — кивнул Свитов. — Потому и говорю — завтра.

Но назавтра выйти из своего убежища ангарцам не удалось. К полудню, когда Свитов уже был готов отдать приказ о выдвижении, появились джунгары: боец, наблюдавший за степью, неожиданно сообщил о появлении на горизонте тёмной массы всадников. А вскоре их стало гораздо больше. Широкими рукавами кочевники огибали долину с севера и юга, третий их отряд шёл по следам пограничников. Спустившись с гряды и перейдя по льду Туул, джунгары устремились к предгорьям Хэнтея, чтобы слиться с соплеменниками, образовав мощный кулак, нацеленный на Ургу.

Даниил ещё долго следил за врагом, лёжа на шкурах, настеленных в скальной ложбине. Он не испытывал опасения за товарищей, ушедших вчера. Свитов знал — они непременно достигнут своей цели и выполнят задание, сообщив о приближающейся орде.

Джунгары, числом с дюжину, нежданно оказались на пути двух пограничников, когда те, поднявшись на каменистую возвышенность, поросшую хвойным редколесьем, огибали круглое, как блюдо, замёрзшее озеро. Степняки, пришедшие сюда с иной стороны, нежели ангарцы, спешились не так давно и теперь занимались обустройством стоянки, пробовали высечь огонь в защищённой от жестокого ветра скальной нише. По мере продвижения на север местность становилась всё более холмистой, то и дело попадались скальные выходы, лес становился гуще, напоминая уже настоящую тайгу. Кочевники не сразу приметили пограничников, но и тем уже невозможно было повернуть назад, будучи зажатыми скальными выступами. И уже через несколько мгновений дети степей, не растерявшись, похватали оружие и принялись обходить всадников, чтобы упредить их возможное бегство.

— Антон, — сдавленно произнёс помрачневший Бадма. — Что делать?

— Стрелять, — спокойным тоном отвечал Ходырев. — Чего ещё-то?

Джунгары же, громко переговариваясь, приближались к ангарцам. Они исподлобья, настороженно, словно волки, загнавшие добычу, смотрели на товарищей. Один из кочевников, невысокий, круглый, словно мячик, вышел вперёд и отрывисто пролаял несколько фраз, наблюдая за пограничниками щёлочками своих глаз. Антон ничего не понял из сказанного джунгаром, хотя до этого считал, что понимает язык степняков. Бадма же, натянув поводья нетерпеливо переступающего коня, ответил кочевнику и перевёл товарищу:

— Спрашивает, кто мы такие. Я сказал — люди тушету-хана, идём к Урге.

— Это ты зря… — вздохнул Антон. — Теперь точно стрелять придётся. Не пропустят же…

Степняк тем временем непонимающе оглядывал Ходырева, чьё лицо было закрыто вязаным наголовником с прорезями для глаз. Заинтересовался джунгар и футляром от бинокля, что висел на груди ангарца, и деревянной кобурой карабина, притороченной к седлу, к которой он потянул руку. Антон непроизвольно сделал предостерегающий жест, заставив кочевника недовольно вскрикнуть.

— Он карабин хочет, — прошипел бурят.

— Понял уже, — холодно ответил десятник, отстёгивая ремешок на седельной кобуре. После этого он, к изумлению Бадмы, вытащил карабин и подал его ухмыльнувшемуся степняку, который, обернувшись на миг к своим соплеменникам, что-то прокричал им.

Бурят, поглядев на своего друга, хотел было слезть с коня — этого и требовал джунгар, но Ходырев тут же остановил его:

— Револьверы, Бадма… Иначе конец нам.

Спокойный тон Антона внушил буряту уверенность, и руки его потянулись к ременным кобурам.

«Карабин он хочет!» — закипал гневом Антон, уже не смотря на толстяка в овчинном полушубке.

Не слыша крикливых голосов окруживших их джунгар, развесёлых от скорой потехи, которые уже явно примеривали на себя их одежду да делили между собой снаряжение ангарцев, Ходырев выделил себе первые цели. Степняки-лучники, в отличие от своих товарищей, утративших бдительность, продолжали хмуро наблюдать за всадниками, готовые в любой момент пустить стрелу. Таковых было четверо, и находились они чуть поодаль от остальных кочевников.

— Бадма, ближние твои! — выкрикнул Антон, даже не услышав своих слов, будто ему заложило уши.

И они начали стрелять. Так, как их учили в Селенгинске приставленные к новичкам «дядьки»-офицеры из первоангарцев, как все уважительно звали этих невеликих числом, но сильных умениями людей. Антон стрелял лучше всех товарищей той группы, кою дали майору Тихонову на полугодичное обучение. А сам товарищ майор говаривал, бывало, хитро прищурив глаз:

— Ты, Антон, как настоящий ковбой палишь! Молодец!

И опосля улыбался. Но кто такой ковбой, Тихонов не объяснял, Ходырев же не настаивал. Ковбой, значит, ковбой. Всё одно же хвалит.

«Песцы» старой конструкции буквально разорвали морозный воздух — рявканье выстрелов отдавалось громоподобным эхом в теснине чёрных скал, отчего у Ходырева пошла кругом голова. Сейчас десятник будто в тумане видел, как джунгары шарахнулись в стороны, как ломались и валились наземь фигуры, падали на мёрзлую землю шапки с меховой опушкой. Вскоре бойки щёлкнули вхолостую — кончились патроны. Дрожащими руками Антон принялся вытаскивать гильзы, осматриваясь по сторонам. Бадма, переглядывась с товарищем, делал то же самое. Врагов вокруг больше не было, хотя ещё недавно надменный толстяк стоял ни жив ни мёртв рядом с конём Ходырева. Трое степняков, не задетые пулями, лежали на камнях, прикрыв головы руками. Бадма, спрыгнув с коня, подбежал к ним и в запале принялся кричать на джунгар, понося их на разные лады, после чего плюнул в сторону тихонько подвывающих врагов и принялся осматриваться. Десятник же, зарядив оружие, слез с коня и подошёл к толстяку, которого била дрожь. Вырвав из его ослабевших рук карабин, он хотел было врезать ему прикладом, но джунгар, закатив глаза, сам неуклюже завалился набок.

Только теперь он почувствовал торчащую из бедра стрелу. Поморщившись, Антон подозвал товарища, и они водрузили обмякшее тело приходящего в себя кочевника в седло одного из джунгарских коней, связав ему руки за спиной. Осмотрев рану друга, бурят покачал головой и с максимальной осторожностью сломал древко стрелы, чтобы облегчить тому страдания. Впереди оставалась не такая уж долгая дорога до Урги.

Сегодня Антон первый раз убивал людей, Бадма же до этого имел подобный опыт. Раньше Ходырев только представлял себе, как будет разделываться с врагами Сибирской Руси, а сейчас он просто это сделал. Как ковбой. И никакой радости от этого он не испытал, зато на душе саднило чувство досады за этих глупцов, что решили помешать ему выполнить задание.

До Урги Антон с Бадмой добрались едва живые, вывалившись недвижными куклами из сёдел на руки товарищей. Антон и вовсе потерял сознание, оказавшись в жарко натопленной юрте. Сказалось полученное им ранение — в бедре всё ещё торчал обломок стрелы, вытаскивать её Бадма не решился, посчитав за лучшее сделать это в Урге. Кровь замёрзшей коркой покрывала стёганые штаны вокруг раны — таков был результат столкновения пограничников с передовым разъездом джунгарского войска.

В десятке километров от столицы северной Халхи их заметил казачий дозорный отряд, находившийся в одном из становищ кочевников. Там Ходыреву пытались помочь, вытащив стрелу, но и на этот раз, убоявшись разворотить рану, командир отряда приказал немедля доставить слабеющего Антона в Ургу. Покуда усталые пограничники ели горячее, старший среди казаков, Никифор Суровцев, решил учинить пленнику допрос. Джунгар назвался Орлусом, младшим сыном одного из ближних воинов нойона Моюнчура, чьи кочевья граничили с землями алтан-хана. Никифор долго разговаривать с пленником не желал, а увидев, что гонцы от Свитова поели, молвил:

— Надоело мне с тобою, дурнем, балакать, то дело Лаврика, Ильи Ивановича… А мне неча!

И его отряд быстро снялся и не мешкая ушёл к Урге.

Появление пограничников в Урге было встречено с немалым волнением, деревянный городок немедленно пришёл в движение. Майор Лаврик, начальник гарнизона и официальный представитель Сибирской Руси в землях халхасцев, предпринял энергичные меры для обеспечения безопасности как крепости, так и монахов во главе с Богдо-гэгэном Дзанабадзаром. Главу буддистов Халхи с частью монахов пригласили в крепость, дабы переждать опасность за её стенами.

Казачьими эскадроны были лишь по названию, в Ангарске давно решили, что культивировать таковую вольницу совершенно ни к чему. Лубочные картинки про чубатых молодцов-казаков, кои видали члены пропавшей экспедиции во множестве в своей прошлой жизни, совсем не походили на их аналоги в веке нынешнем. В Сибирь с Руси прибывали сильные, уверенные в себе и в своих силах, жадные до наживы пассионарии. Эти люди не боялись ни Бога, ни чёрта, были себе на уме, и потому частенько приходилось вразумлять их не только окриком, но и кулаком. Даже, казалось бы, ставший чуть ли не вровень с первоангарцами Кузьма Усольцев ещё совсем недавно позволял себе много лишнего. Противоположностью ему был Пётр Бекетов, который своим усердием и разумом завоевал полное доверие Соколова и Радека. Именно благодаря Петру Ивановичу Усольцев остепенился, стал более предсказуем.