О чем рассказали мертвые - Ариана Франклин

Вспугнутая малиновка, оставив метку, слетела с надгробного камня, который заменил временную дощечку. Аделия наклонилась и платком Губерта стерла помет.

— Мы тут среди варваров, Симон, — пожаловалась она своему доброму другу.

Если бы Симон мог отвечать, он бы ей возразил:

— Не все таковы. Некоторые уже борются со здешней дикостью. Вспомни Гилту, настоятеля Жоффре, сэра Роули… Да и этот странный король, который сам себе зашивает перчатки, пытается что-то изменить…

— И все равно, — ответила Аделия на несказанные слова, — мне тут невыносимо.

Она поклонилась Симону и пошла обратно по дорожке. Генрих как ни в чем не бывало орудовал иголкой. При приближении Аделии он поднял голову.

— Сударыня?

Салернка поклонилась ему и сказала:

— Благодарю вас за гостеприимство и снисхождение, однако я не могу более оставаться в вашей стране. Меня ждут дела в Салерно.

Король перекусил нитку маленькими крепкими зубами.

— Нет.

— Простите?

— Я сказал «нет».

Генрих покрутил в руках перчатку, любуясь своей работой.

— Чудесно. Это, наверное, в крови. Среди моих предков была кожевница. — Король улыбнулся Аделии: — Не смотрите так сердито. Я вас не отпускаю. Ваши таланты нам нужны, доктор. В моих владениях, увы, всегда достаточно покойников, у которых вы способны выпытать много занятного. Я человек любопытный и с удовольствием буду выслушивать доклады.

Она возмущенно уставилась на него:

— Вы не сможете удержать меня в Англии!

— Ну-ка, Губерт, возрази! — с усмешкой сказал король.

— Сударыня, не сомневайтесь, что его величество найдет способ настоять на своей воле. Прямо сейчас на моем столе набросок письма сицилийскому королю, в коем содержится просьба на время одолжить Англии знаменитого салернского доктора.

— Я не вещь, чтобы меня брали взаймы! — возмутилась Аделия. — Я свободный человек и сама управляю своей судьбой.

— Женщина, — добродушно рассмеялся Генрих, — в этом мире даже короли не располагают собой! — И, посуровев, прибавил: — Но мы вершим судьбы других людей. Клирики время от времени ерепенятся, зато остальные из моего кулака не высовываются. Если я велю закрыть все порты и не выпускать вас — так и будет.

Генрих Плантагенет говорил беззлобно, с любезной улыбкой. Аделия поняла, что от этого человека нечего ждать искренности и великодушных движений души. Гнев и ласка были лишь орудиями для достижения цели. Включая или выключая свое обаяние, король искусно манипулировал людьми.

— Стало быть, и меня замуруют, — мрачно процедила Аделия.

Государь посмотрел на нее с деланным удивлением:

— Ну, это слишком крепко сказано… Границы моей страны далеко отстоят друг от друга. В питье и еде ограничений не будет. Поверьте, вам не придется жаловаться на условия пребывания в Англии.

Было ясно, что она попала в ловушку. Король не отступится. Спорить бесполезно. Талант неожиданно сослужил ей недобрую службу. Однако если Генрих так уважает ее способности… не грех хоть что-то хорошее из этого извлечь. Стоило поторговаться.

И она сказала:

— Мне претит жить в отсталой стране, где евреи вынуждены всех своих покойников свозить на единственное кладбище в Лондоне.

Король удивился. Или только разыграл изумление?

— Фу-ты, Господи! Неужели у них всего одно кладбище?

— Будто вам неизвестно!

— Честное слово, не знал. За ворохом дел иногда упускаешь важное… Впрочем, это поправимо. Запишите, Губерт. Чтоб евреи повсеместно имели свои кладбища. — Затем он обратился к Аделии: — Вот, как вы и просили. Будет издан соответствующий королевский указ.

— Спасибо. Я ваша должница. — Поскольку король лукаво смотрел на нее, Аделия была вынуждена спросить: — Чем я могу вас отблагодарить?

— Подарите мне епископа, сударыня. Я уповал, что мой добрый друг сэр Роули поможет навести порядок внутри церкви, однако он удумал жениться и отказался от сана. Как я понимаю, в супруги он выбрал вас.

— Что ж, извольте. Делайте из Пико кого угодно. Я не возражаю, — устало ответила Аделия. — Замужество не для меня. Сэр Роули предлагал мне руку и сердце, но я отвергла его. Мое предназначение — быть доктором, а не супругой.

— Ах вот как? Гора с плеч.

Генрих просветлел. Потом с нарочитой озабоченностью сдвинул брови:

— Боюсь, он теперь никому не достанется. Бедняга при последнем издыхании.

— Что-о-о?!

— Я прав, Губерт?

— Нам было так доложено, сударыня, — пряча улыбку, подхватил секретарь.

Король состроил печальную мину и добавил:

— Рана, которую он получил во время схватки с бунтарями, опять открылась, и местный доктор только руками разводит…

Тут Генрих обнаружил, что говорит с воздухом. Новое оскорбление королевского величества! Аделия унеслась прочь, не спросив позволения и не попрощавшись.

Король проводил салернку насмешливым взглядом. Когда дверь за гостьей захлопнулась, он холодно резюмировал:

— Она — женщина слова. На мое счастье, за Роули этой строптивице никогда не бывать. — Генрих встал. — Ну, Губерт, я полагаю, теперь мы наконец-то можем назначить сэра Роули Пико епископом Святоальбанским. Благо, он здоров и полон сил служить своему королю.

— Он будет весьма польщен, сир.

— Еще бы! Счастливчик! И сан ему, и такая аппетитная женщина…

Через три дня после этих событий Агнес, мать невинноубиенного Гарольда, которая перенесла свой пост от крепостных ворот к монастырю и сторожила теперь не евреев, а настоятельницу Джоанну, вторично разобрала хибарку и наконец, после годичной отлучки, вернулась домой, к супругу.

Осаду с упраздненного монастыря сняли. Епископ лично угомонил народ, и приорессу благополучно увезли.

Евреи тем временем без помпы и шума вернулись в город.

Аделия не заметила ни того ни другого. Она была занята, днями и ночами не выбираясь из постели новоиспеченного епископа Святоальбанского.

А королевский суд тем временем уже двинул дальше — прочь из Кембриджа, по древнеримской дороге в новый город… Трубы трубят, барабаны грохочут, бейлифы отгоняют в сторону взбудораженную ребятню и ошалело лающих собак, освобождая путь нарядным лошадям и паланкинам с важными персонами; слуги погоняют мулов, нагруженных тяжелыми мешками мелко исписанных пергаментов, а судебные писари и в пути что-то марают грифелем на своих досках. Замыкают процессию своры охотничьих псов.

Ушли. Дорога опустела. Оставили по себе только кучи конских яблок. Кембридж облегченно вздыхает. Можно снять праздничные наряды и вернуться к спокойным будням. В крепости шериф Болдуин наконец-то укладывается в постель с мокрым полотенцем на лбу, чтобы поскорее отойти от треволнений последних дней. А повешенным еще долго качаться на майских ветрах, которые шаловливо обсыпают их пригоршнями опавших лепестков.

Мы отвлеклись на другие события и пропустили работу королевского суда в Кембридже. Однако теперь не упустим заметить: то был момент эпохальной важности. Во тьме невежества, самоуправства и суеверия была затеплена первая свеча законности. Был сделан первый шаг на пути к достославному английскому праву.

Ибо во время этой выездной сессии королевского суда никого из обвиняемых не бросили, по обыкновению, для проверки в пруд (утонувшие доказали невиновность; кто выплыл — тому голову долой как преступнику).

Ни одной подозреваемой в краже или убийстве женщине не сунули в руку раскаленную подкову (если рана на ладони зажила за определенное число дней, то бедняжка чиста перед Богом и людьми; в противном случае повесить негодяйку).

Ни один земельный спор не был решен поединком между феодалами (кто из двоих бросил меч и запросил пощады или был убит — тот и не прав).

Поединок, испытание водой и железом… Генрих Второй был первым монархом, который осмелился похерить все глупости, не имевшие ни малейшего отношения к справедливости и установлению истины.

Король повелел, дабы отныне доказательства вины всякий раз рассматривали двенадцать достойных граждан. Выслушав спорящие стороны или взвесив уличающие свидетельства, они сообщают судье свое мнение: виновен подсудимый или нет. Судье остается или назначить наказание, или отпустить оправданного на свободу.

Эту дюжину достойных граждан назвали присяжными. Новое понятие в судебной практике.

Свежим поветрием было и другое. Прежде каждый феодал чинил расправу в своих владениях: мог по своему усмотрению судить и вешать вассалов. Генрих Второй положил конец хаосу баронского самодурства и учредил в Англии новую судебную систему. Отныне все на территории страны подчинялись единому закону, который назывался «Общее право».

— И где же теперь этот хитроумный король, который так продвинул свою страну на пути к цивилизации? — спросите вы.