В тупике. Сестры - Викентий Вересаев

– Качество ответов определяю я. Никаких возражений и споров не допускается. Жаловаться можно потом в штаб. Даю двадцать минут на подготовку и обсуждение.

Голос его звучал крепко, фразы были короткие и решительные. Вообще Лелька почувствовала, что он стал какой-то крепкий.

Лелька со своим взводом ушла шагов за тридцать, на другую полянку за кустами. Расселись, разлеглись. Опять, волнуясь, перелистывали книжки. Лелька, стоя на коленях, опять отвечала на вопросы и давала разъяснения.

Катя Чистякова, закройщица передов, торопливо спрашивала:

– Скажи скорей, что такая за штука контрактация. Юрка взволнованно курил папиросу за папиросой, острил и смеялся, сверкая зубами. Вдруг вспомнил, – к Лельке.

– Слушай, скажи, – что нужно возразить Фрумкину на его утверждение, что у крестьянского труда нет этой… Как ее? Ну, ты знаешь.

– Перспективы?

– Да, да!

– Вот что. Запомни, это очень важно…

И Лелька втолковывала Юрке, что нужно возразить Фрумкину.

Парни и многие девчата от волнения непрерывно курили. Высокая девушка в черном платье и алом платочке, галошница Лида Асташова, сказала:

– Бросьте курить! Культурная революция, а они курят! И ты тоже!

Она сбросила кепку с Шурки Щурова.

– Эй, эй, ты! Гадючка в красном платке!

Высокий парень крутил руки смуглой дивчине с черными, блестящими глазами.

– Чего так волнуешься, дурак? Все платье мне порвал. Гражданин, прекратите!

Юрка вытянулся на траве, лицом кверху.

– Ой, считайте меня уже сейчас убитым! Шурка, накрой меня моим боевым плащом! Из-за кустов донеслось:

– Товарищи! Бой начинается!

Вскочили, смеясь и остря. На пне, с листом бумаги и карандашом в руках, сидел Черновалов, подле него Бася и толстый из райкома. По обе стороны Черновалова, лицом к противнику, расселись сражающиеся взводы. Во главе первого сидел Оська, во главе второго – Лелька. Вокруг кольцом теснилась публика.

Черновалов скомандовал:

– Первый взвод, начинай! Задавай вопрос. Задали такой:

– На каком месте по окончании пятилетки будет стоять СССР по добыче угля и чугуна?

Лелька быстро оглядела своих, прочла в глазах Кати Чистяковой, что та готова ответить.

– Катя, отвечай!

– По углю на третьем месте, по чугуну – на четвертом. – На той стороне раздались смешки.

– На-о-бо-рот!

Катя страдальчески сконфузилась.

– Ах, господи! Перепутала!

– Господь тут ни при чем, кстати, его даже и не существует. Судья объявил:

– Ранена.

И сделал отметку на листе.

Спрашивали: на сколько вырастет за пятилетку наш транспорт, сколько миллиардов киловатт-часов будет давать страна в конце пятилетки. Девушка из отряда Оськи ответила, серьезно глядя:

– К концу пятилетки Союз наш дал двадцать три миллиарда киловатт-часов.

Черновалов улыбнулся.

– «Дал»… Погоди еще: «даст».

– Да, да! Даст!

Задали еще несколько подобных вопросов. Черновалов поморщился, почесал переносицу и сказал:

– Товарищи, все это, конечно, хорошо, но ведь цифры запоминать – дело памяти. А главная задача политбоя – выявить политическое понимание участников, уяснение ими себе задач пятилетки, ее путей. Не будет ли вопросов пошире?

Лелька перешепнулась с Лизой Бровкиной. Лиза задала вопрос:

– Какой основной смысл пятилетнего плана? Оська взглянул на Ведерникова.

– Афонька, отвечай!

Ведерников смутился и сказал сурово:

– Не понимаю вопроса.

Лелька мягко и предупредительно стала объяснять:

– Что будет от осуществления пятилетки, – просто, скажем, получится увеличение продукции во столько-то раз, или ее осуществление будет иметь более широкое значение?

– Ага! – Ведерников откашлялся, – Значит, первое: из аграр-но-индустриальной страны – в индустриально-аграрную переделается. Вот! А потом еще. Главный смысл, понимашь, – мы тогда докажем капиталистическим странам, какая у нас силища, – значит, у государства, так сказать, которое есть социалистическое.

Ребята из вражеского взвода засмеялись.

– Что за «силища»?.. Ха-ха! Уби-ит!

Ведерников самолюбиво вспыхнул. Черновалов сказал веско:

– Остался в строю… Следующий вопрос.

Следующий вопрос Лелькину взводу был: какие трудности встретятся нам при осуществлении пятилетки? Лелька сказала:

– Юрка!

Юрка подумал, потом, путаясь, начал:

– Несознательность рабочих, если будут, значит, мало помогать. Это одно.

– Второе?

Юрка сверкнул улыбкой.

– Подождите, подождите, дайте подумать! Да! Главное, значит, что трудно будет с орудиями производства, капиталистические страны будут мало помогать, то есть, значит, мало будут стараться прийти на помощь. А у нас у самих, – он сморщился, припоминая трудное слово, – у нас… технико-экономическая отсталость страны.

Черновалов спросил:

– Всё?

Юрка подумал и ответил:

– Всё.

Ведерников нетерпеливо вмешался:

– А внутри партии правые – не дают, что ли, трудностей?

– Товарищ, не вмешивайтесь… Ранен.

– Ага!

– Ступай на перевязку! – засмеялся Шурка Щуров и за ноги потащил лежащего Юрку в кусты к Камышову. Оська, хитро улыбаясь, задал вопрос:

– Какие изменения в план пятилетки внесли Совнарком и ВЦИК?

Черновалов сурово оборвал:

– Холостой выстрел.

– А-а, кружковод! А еще начальник взвода!

– Эй, холостой! Надо тебя женить!

Бой разгорался. Падали убитые и раненые. Лелька руководила своим взводом, назначала отвечать тому, кто, думала, лучше ответит. А украдкою все время наблюдала за Ведерниковым во вражеском взводе. Она было позвала его в свой отряд, но Ведерников холодно ответил, что пойдет к Оське, и сейчас же от нее отвернулся. И теперь, с сосущей болью, Лелька поглядывала на его профиль с тонкими, поджатыми губами и ревниво отмечала себе, что вот с другими девчатами он шутит, пересмеивается…

Из Лелькина отряда задал вопрос татарин Гассан в зеленой тюбетейке:

– Что будет с кулаками, когда колхозы охватят все сельское хозяйство?

Оська кивнул беловолосой дивчине с наивно поднятыми бровками. Она сказала:

– Повтори вопрос.

Гассан смешался, потом засмеялся. Вытащил из кармана бумажку, которую было спрятал, и стал читать. Захохотали.

– Э, брат! Не в голове вопрос носишь, а в кармане!

– Значит, что будет с кулаками, когда колхозы охватят все сельское хозяйство?

Девушка еще выше подняла брови.

– Кулаки… ну, умрут.

– Как же это они умрут, интересно!

– Ну, расслоятся. То есть – рассосутся. Гассан протянул:

– Рассосись сама… Угробил я тебя!

Бой подходил к концу. Задал вопрос Ведерников:

– На осуществление пятилетнего плана требуется, понимашь, по расчету пятнадцать миллиардов рублей. Откуда, так сказать, мы можем добыть эти средства?

Лелька взялась ответить сама. Она над этим вопросом думала и проработала его. Ее охватил хорошо уж ей знакомый сладкий страх, когда нужно сказать что-нибудь ответственное. И она начала:

– Конечно, нельзя рассчитывать добыть такие огромные вложения из налогов и вообще из бюджета. Эти вложения может дать только сама промышленность. Каким образом? Путем накопления средств в ней же самой. Для этого нужно прежде всего понизить себестоимость промышленной продукции, по крайней мере, на тридцать процентов, а для этого необходимо повысить производительность труда в невиданном размере. Знаете, на сколько? На с-т-о д-е-с-я-т-ь процентов! Ребятки, вы понимаете, что это значит? Это значит: социалистический строй к нам не придет н-и-к-о-г-д-а, если сами мы, рабочие, если сами мы не станем гигантами, если не поднимем на плечи тяжесть, которая изумит весь мир!

Положительно, из Лельки вырабатывался очень неплохой агитатор. Школьный ответ превратился у нее в зажигающую речь, и ее с растущим одушевлением слушали не только участники боя, но и рабочая публика, остановившаяся поглядеть на бой. Сила речей Лельки была в том, что никто не воспринимал ее речь как речь, а как будто Лелька просто высказывала порывом то, чем глубоко жила ее душа.

– Вопрос стоит прямо и ясно: только напряженность и добросовестность нашего труда сделают возможным построение социалистического общества. А между тем в нынешнем, в первом году пятилетки мы уже имеем недовыполнение: заработная плата выросла больше, чем предполагалось по плану, а производительность труда не достигает намеченной степени… Какой позор! Какой позор! Мы рабочие – из-за нас план может не осуществиться! Рабочие всего мира с замирающим сердцем следят, сумеем ли мы создать новую жизнь, сумеем ли проложить путь туда, куда до сих пор путь считался совершенно невозможным. И вдруг окажется: нет, не сумели! Были такие возможности, каких ни у кого никогда не было, и – не сумели! Вы понимаете, какой это позор и какой ужас! И как в такое время могут находиться товарищи – р-а-б-о-ч-и-е! – которые думают только о рубле, которые боятся только одного, – как бы им не накрутили нормы!