Тени на стене - Михаил Пархомов

— Это где? — спросил он.

— На Усатовых хуторах.

— Мне бы надо было там побывать.

Она не поняла и спросила:

— Зачем?

— Еще не знаю. Но, возможно, я смогу что–нибудь выяснить, — ответил он. В эту минуту он жалел, что рядом с ним нет Мещеряка. Справится ли он сам с таким щекотливым делом? Ведь прошло уже три месяца. Какую ниточку он найдет в катакомбах? Но ехать надо. Мещеряк поступил бы точно так же.

Нечаев верил Ольге Андреевне. И чувствовал себя обязанным вернуть незнакомому ему человеку его доброе имя.

— Правда? — ее глаза ожили, в них появилась надежда. — Тогда я все устрою. Одним нам не справиться. Я приведу друзей, они тут близко живут, отец и сын. У нас в отряде они были подрывниками. Мне они не откажут.

Утром она привела своих друзей. Узкоплечего парнишку и его отца, здоровенного детину, типичного рыбака с широкими, крепкими руками, привыкшими к веслам. «Сазонов», — назвал себя старший, пожав руку Нечаева с такой силой, что у того онемели пальцы.

Они проехали через весь город. А вот и Пересыпь. Сожженная, взорванная. «Виллис» обогнул ракушняковую гору, ведущую к Хаджибейскому парку, и покатил к Усатовым хуторам. В некоторых скалах виднелись трещины. Это и были входы в катакомбы. Но в большинстве своем они были взорваны и завалены.

— Здесь! — Ольга Андреевна, положила руку на плечо водителя.

Машина остановилась.

Дальше они пошли пешком. До главного входа, о котором рассказывала Нечаеву Ольга Андреевна, было метров четыреста. Он был плотно забетонирован. Тем не менее Нечаев тщательно осмотрел его, а потом облазил скалу со всех сторон. Но ничего интересного обнаружить ему не удалось.

— Ну как? — Глаза Ольги Андреевны молили его о помощи.

— Покамест ничего, — ответил Нечаев. — Надо бы спуститься в катакомбы.

— Тогда поехали, — сказала Ольга Андреевна.

Машина спустилась в скалистую балочку, из которой выбралась с трудом, и Нечаев увидел сложенную из ракушечника и крытую камышом хибару, обнесенную высокой изгородью.

У ворот стояла женщина с повязанной платком головой.

— Здравствуйте, Семеновна, — сказала Ольга Андреевна. — А где хозяин?

— В городе.

— Это наши люди, — пояснила Ольга Андреевна, обращаясь к Нечаеву. — Машину оставим здесь.

Соскочив на землю, Сазонов–младший зажег фонари и отрегулировал их. Для него это было привычным делом.

Пришлось спуститься во вторую балочку. Там, в грязно желтевшей скале, Нечаев увидел узкую щель.

— Это выход «Семечки», — сказала Ольга Андреевна. — Мы его прозвали так потому, что здесь был пост и караульные лузгали семечки.

Просунув в щель фонарь, Сазонов–младший медленно полез в узкий проход, посоветовав Нечаеву поберечь голову. Остальные последовали за ним.

Держась за ноздреватую скалу, Нечаев почти съехал вниз и попал в пещеру бывшей каменоломни, потолок которой был так высок, что можно было выпрямиться во весь рост. Но вскоре потолок стал понижаться, а стены сузились. Подземный ход был крут. Нечаеву пришлось согнуться и опереться на шомпол, который ему перед спуском в катакомбы сунула Ольга Андреевна.

Впереди с фонарем шел Сазонов–младший. Его отец замыкал шествие.

Вдыхая затхлый и спертый воздух подземелья, Нечаев дышал часто и трудно. Фонарь освещал низко нависшие своды. Было душно. Иногда ход так суживался, что приходилось ползти на животе, и тогда пыль сыпалась за воротник кителя.

Свернув в одно из ответвлений, парнишка остановился.

— Пришли, — сказал он Нечаеву.

Это и был подземный лагерь.

Лагерь… Парнишка поднял фонарь, и тени стали длиннее, подвижнее. Тут и там валялись какие–то ржавые ломы, кирки и лопаты со сломанными черенками. На каменном столе стояла мертвая коптилка, сооруженная из плоской бутылочки из–под духов, лежал тощий оккупационный журнальчик «Колокол». В ближнем углу Нечаев увидел груду заржавленных гильз.

Потом он перевел взгляд на степы. Они, как и везде, были покрыты черными и белыми иероглифами, понятными только подпольщикам. К одной из них был прибит какой–то листок. Оказалось, что это партизанское воззвание. Партизаны обращались к жителям Одессы: «Священный долг каждого патриота нашей Родины требует…»

Лагерь… Несколько комнат, вырезанных в скале. Каменные нары, покрытые слежавшейся соломой. Ниши для оружия. Старое ведро, веник… Здесь на пишущей машинке печатались листовки, разрабатывались планы боевых операций. А вот и кухня, в которой на примусах готовили еду, и кадка для муки, и ящики для продуктов, вер честь по чести. Здесь, в подземелье, приходилось держать не только кур, но и откармливать поросят. В стойлах стояли даже коровы.

Пояснения давала Ольга Андреевна.

— Ты забыла про Рекса…

Да, была у них и собака по кличке Рекс. Овчарка. Она им здорово помогала. Особенно в те дни, когда в городе были облавы. Человек не пройдет, а собака…

— Она ни на шаг не отходила от Василия, — сказала Ольга Андреевна.

— Так это была его собака?

Кивнув Нечаеву, она опустилась на железный ящик от пулеметных лент. Силы, казалось, покинули ее. На нее нахлынули воспоминания, и она уже не видела ни жестянок, ни бутылок из–под горючего, валявшихся вокруг, ни людей, которые стояли рядом. «Василий!..» Ее губы шевелились. Быть может, она видела его в камере, на цементном полу, видела, как со стен струйками стекает вода, видела старушку, которая на коленях молится богу… Однажды, как знал Нечаев, ей самой довелось просидеть два дня в такой камере.

— Думаете, это так просто жить под землей? — спросил парнишка. — Сидеть–то было некогда. Все время работа, работа, работа. То копаешь, то долбишь этот проклятый камень. А потом надо печь, варить и одежонку какая ни есть починить, заштопать. Я уже не говорю про бои, про вылазки и диверсии на дорогах. Я вот даже раны врачевать научился. Когда приспичит, научишься. Командир сказал: «Ты в медицинский хотел поступить, вот и лечи, практикуйся. Авось настоящим врачом будешь».

— Не хвастай, — прервал его отец. — Думаешь, товарищу это интересно?

— Пусть рассказывает, — сказал Нечаев. — А что было, когда румыны забетонировали главный ход?

— До того, как забетонировать его, они попытались проникнуть в катакомбы. Только черта с два! Попробуй сунуться с фонарем! Наши снайперы били без промаха. А без фонарей в катакомбы не пойдешь. Вот им и пришлось забетонировать вход.

— А как же вы? Воспользовались запасными?

— В том–то и дело, что не было у нас запасных. Раньше были, но к тому времени… Словом, пришлось искать выход. Горючего уже было так мало, что командир приказал погасить фонари. Только один оставили. Да и то пришлось фитиль обрезать, чтобы горел не так сильно. Ну, с этим фонарем мы и пошли. Было нас четверо, батя соврать не даст. Шли почти ощупью, наобум. Час, второй, третий… А тут с фонарем что–то неладное. Тогда батя снял стекло, вынул нож. И тут мы все заметили, что пламя гнется. Понимаете? Когда пламя гнется? Когда сквознячок. И мы двинулись в ту сторону, и нашли трещину, и стали рыть. Руками. Лопаты и ломы мы побросали раньше, чтобы легче было ползти.

Глава третья

«Виллис» стоял на прежнем месте. Морячок–водитель дремал за баранкой, и Нечаеву пришлось его окликнуть. Поехали!.. Но тут из калитки вышел хозяин хибары, успевший вернуться из города, и сказал, что его хозяйка просит их откушать. Она уже все приготовила, накрыла на стол.

— Не побрезгуйте, гости дорогие, — сказал он, приложив руку к сердцу.

Нечаев колебался не больше минуты.

Двор был сравнительно невелик. В стороне от хибары виднелся погреб, сложенный из такого же ноздреватого ракушечника, и курятник, в котором кудахтали тощие хохлатки. Перед собачьей будкой, опустив морду на вытянутые передние ланы, лежал огромный пес. Когда он увидел Нечаева, который вошел во двор первым, по его загорбку прошла темная дрожь. В мгновение ока пес вскочил на сильные лапы и рванулся вперед, обнажив желтые клыки. Несдобровать бы Нечаеву — он слишком близко стоял от будки, как вдруг он услышал властный голос хозяина:

— Рекс, на место! Я кому сказал?

— Рекс, дружище, — Ольга Андреевна бросилась к собаке и прижала ее к себе. — Милый! Так вот ты где оказался!..

Пес заскулил, ткнулся влажной мордой в ее колени, лизнул шершавым языком ее руку и опять заскулил. То ли радостно, то ли жалобно. А Ольга Андреевна гладила его по голове, теребила за уши и все приговаривала:

— Псина ты моя дорогая, псина ты моя хорошая… Бедняжка, тебя на цепь посадили? Ну ничего, сейчас я тебя освобожу.

— А что было делать? — сказал хозяин хибары. — Все норовил убежать. Зпаете, где я его нашел? У главного входа. У того, который румыны еще зимой забетонировали. Сидит и воет. Тощий, злой. Я ого сразу признал. Так это же, думаю, Васькин пес. Дай, думаю, я его домой заберу. Лапа у него была перебита. Передняя. Ну, я его и выходил. А он все еще рвется к тому входу. Пришлось на цепь посадить.