Ференц Лист - Мария Залесская

В последние несколько дней пребывания в Веймаре Лист, по выражению Вагнера, «запечатал Альтенбург» и, как в первые дни «веймарского периода», снял номер в гостинице «Эрбпринц». Стало ясно, что Каролина не вернется в Веймар (она больше никогда не приезжала туда).

Надежды на театральную реформу не оправдались, зато впереди брезжила надежда на реформу церковной музыки. Лист не обрел в Веймаре семейного счастья — зато теперь, после католического постановления об аннулировании брака Каролины, надеялся на скорое венчание с любимой в Риме.

Семнадцатого августа, в субботу, Лист покинул Веймар. «Веймарский акт» его жизненной трагедии подошел к концу.

Акт четвертый

ЖИЗНЬ РАДИ ВЕРЫ (август 1861 года — 1873 год)

Я принял духовный сан в убеждении, что этот поступок укрепит меня на правильном пути. Я сделал это по собственной воле, повинуясь чистым, простым и абсолютно искренним побуждениям. Это решение отвечало моим еще юношеским желаниям.

Покинув Веймар, Лист не сразу отправился в Рим. Его путь лежал сначала в Лёвенберг к князю Константину фон Гогенцоллерн-Гехингену. Уже 22 августа он переступил порог дворца гостеприимного друга-мецената и оставался у него в гостях почти месяц, устроив себе своеобразные каникулы. «Я читаю, пишу и играю на рояле»[565], — сообщал Лист Каролине Витгенштейн.

Восстановив душевные силы, 19 сентября он выехал в Берлин повидать дочь, зятя и внучку. Здесь он также встречался с некоторыми старыми друзьями. О вечере, проведенном в обществе Антона Рубинштейна, Лист докладывал Каролине: «Как обычно, он проводит всё свое время, сочиняя множество произведений. К моему сожалению, последнее из того, что он играл мне, не является шагом вперед по сравнению с его ранними работами»[566].

В ночь на 6 октября Лист сел на поезд во Франкфурт, куда прибыл уже следующим утром. Отсюда его путь лежал через Базель и Лион в Марсель, где он остановился на пять дней. 14 октября он писал Каролине: «Это мои последние строки. Долгое мое изгнание подошло к концу. Через пять дней я найду в Вас отечество, домашний очаг и алтарь. О, если бы только я мог на закате жизни обеспечить Вам спокойную и радостную жизнь»[567].

Может показаться, что Лист намеренно оттягивал свой приезд в Рим. Неужели его стремление воссоединиться с любимой женщиной стало ослабевать? На самом деле длительность его путешествия была вызвана желанием привести в порядок свои мысли и чувства перед вступлением в новый жизненный этап. Листу не хотелось привозить с собой в Рим шлейф веймарских треволнений и разочарований. Только вновь обретя полное душевное равновесие, он почувствовал себя достойным новых «отечества, домашнего очага и алтаря».

Момент настал. 17 октября Лист покинул Марсель и 20-го был в Вечном городе. Он поселится на площади Испании (Piazza di Spagna) в доме 93. Было решено, что венчание с Каролиной состоится в церкви Сан-Карло-аль-Корсо[568] 22 октября, в день пятидесятилетия Листа.

Однако свою невесту Лист застал в Риме в состоянии, близком к паранойе. Ей везде мерещились могущественные враги, казалось, что ее долгожданный брак под угрозой. Эти опасения были не совсем беспочвенны, если вспомнить об интригах Денизы Понятовской и роли «двойного агента», которую играл монсеньор Густав Гогенлоэ. Густаву не составило труда привлечь родственников Каролины на свою сторону. При этом ее дочь Мария была убеждена, что мать ошибается и никто против нее ничего не имеет, а единственное, что движет родными матери, — забота… о ее бессмертной душе: если решение о признании брака недействительным было получено благодаря лжесвидетельству, то вступлением в новый союз Каролина совершит смертный грех и навсегда погубит себя.

Лист, как мог, старался успокоить ее: осталось потерпеть всего один день, и они наконец-то будут абсолютно счастливы. Всего один день!

Но Каролина оказалась провидицей: вечером 21 октября из Ватикана пришло уведомление, что в связи с открывшимися новыми обстоятельствами аннулирование брака «девицы Ивановской» от 8 января 1861 года признано недействительным и бракоразводное дело подлежит очередному рассмотрению. Венчание 22 октября состояться не может.

Какие чувства охватили в тот момент Листа и Каролину? Он, скорее всего, еще не осознавал всей глубины несчастья. Но для его избранницы потрясение оказалось роковым. Она внезапно пришла к выводу, что против ее брака были не Понятовские, братья Гогенлоэ и даже собственная дочь, а сам Господь. Полюбив «вне закона», она согрешила и должна понести заслуженную кару. В тот же вечер она приняла решение больше никогда не пытаться соединить свою жизнь с жизнью самого дорогого для нее человека. Она со спокойствием обреченной отказалась от Листа. Сомневаться в ее искренней и жертвенной любви к Листу не приходится. Именно в жертву она принесла себя и теперь, искупая грех за двоих.

Решение, принятое столь стремительно, оказалось непоколебимым. Когда в 1864 году князь Николай Витгенштейн скончался и уже никаких препятствий к браку с Листом у Каролины не было, она писала ему: «Моими первыми словами, сказанными два с половиной года назад, были: „Проблема в том, чтобы суметь принять всё, что диктует жизнь“… В нашем возрасте это не вопрос воздействия момента, но осознанный отказ от жизни, принятый в один прекрасный осенний вечер без разлада с собственным сердцем, с обществом, с традициями. Ничто не разлучит нас. Ничто не может разлучить нас. Я надеюсь, что Вы согласитесь со мной, остальное — всего лишь формальность»[569].

Если в отношении Каролины всё предельно ясно, то в отношении Листа до сих пор в некоторых исследованиях ставится вопрос, действительно ли он по-прежнему хотел жениться на Каролине или к тому времени сам предпочел бы отказаться от брака и с радостью воспользовался представившимся случаем. К сожалению, среди скептиков, подвергающих сомнению искренность и неизменность чувств Листа, оказались даже его ближайшие друзья, в частности Петер Корнелиус, считавший его союз с Каролиной фатальной ошибкой, и Карл Таузиг, признававший за благо любое препятствие к заключению этого брака.

Жизнь двух людей в одночасье была разрушена, но при этом внешне оба сохраняли стоическое спокойствие. Значит, любовь уже остыла. Другие объяснения просто не принимались в расчет.

Подобные умозаключения говорят о непонимании личности Листа и характера отношений, связывавших его и Каролину. Лист не просто дорожил этими отношениями — он искал в них спасение. Недаром он писал об «отечестве, домашнем очаге и алтаре». Именно к ним он стремился всю жизнь и был фактически лишен их всю жизнь. В законном браке с Каролиной он обрел бы тот «тихий рай», который после отъезда из Веймара уже не ассоциировался им с каким-то определенным географическим объектом, но воплощался в мечте о семье, о доме — безразлично, где он будет расположен, лишь бы был недосягаем для любых внешних потрясений. Решимость Листа произнести перед алтарем клятву верности любимой женщине была сильна как никогда — об этом однозначно свидетельствуют и его письма.

Словно продолжением процитированного выше письма Каролины являются строки из ответа Листа от 8 марта 1865 года великому герцогу Карлу Александру, недоумевавшему, почему долгожданный брак не заключен даже спустя год после смерти Николая Витгенштейна: «Вот уже более трех лет, как я полностью отрекся от всего этого… Содержание и постоянство некоторых исключительных чувств не зависит от тех или иных внешних решений. „У сердца есть свои причины, которых не понимает разум“[570]. Так вот, эти причины для меня были и останутся навечно безусловно решающими»[571].

Почему Лист так легко подчинился решению Каролины? Потому, что два глубоко верующих человека слишком хорошо понимали друг друга. Чтобы заслужить счастье быть вместе в вечности, нужно отказаться от преходящего земного счастья. Отныне они должны были пойти разными путями, после конца которых воссоединиться. Вот и всё. Оба верили в неотвратимость как возмездия, так и воздаяния. Отсюда и спокойное принятие неизбежного.

Но во времена Листа подобные умонастроения уже стали скорее исключением, чем правилом. Вера, разъедаемая коррозией «просвещения», теряла свои позиции. Начинали набирать силу идеи, которые впоследствии станут в широком смысле называть либеральными. Во главу угла ставился не Бог, а человек, стремящийся к освобождению личности от любых пут, в том числе и религиозных. Неудивительно, что Лист с его искренней верой не находил понимания даже среди таких близких ему людей, как Корнелиус и Таузиг. Отсюда и объяснения его поступков «в духе времени»: разлюбил, побоялся потерять личную свободу и т. д.