Чернильный орешек - Синтия Хэррод-Иглз

– Вот представь, что меня завтра убьют, – продолжал он истязать ее, – и тебе придется доживать свой век, зная, что это была наша последняя встреча. Не сопротивляйся, – говорил он, целуя ее лоб и глаза и приближаясь к губам, – ты ведь слишком любишь меня, чтобы отказать мне. Подари же мне свою любовь, Анна.

А губы его между тем опускались еще ниже, к горлу, к груди, и Анна неожиданно обнаружила, что и говорить она толком не может из-за стеснения в груди.

От страстного желания Анна испытывала слабость и головокружение, но все-таки ей удалось прошептать:

– Но, Рейнольд… а что, если я… – было трудно произнести это, ибо воспитывали ее в благопристойности. – Если я… забеременею?

Он уже ощущал в своих объятиях уступчивую вялость ее тела и понимал, что сопротивление сломлено. Что ж, он подумал и об этом.

– Тогда мы поженимся, – небрежно произнес Рейнольд.

У нее ведь должно быть приличное приданое, прикинул он, что не могло оставить его равнодушным: Рейнольд был младшим сыном в семье, и скромное состояние родителей должен унаследовать его брат Сэм, а ему самому там мало что досталось бы. Анна была довольно глупа, чтобы как-то ограничивать его жизнь после того, как они поженятся. Пока она будет слепо верить, что он любит ее, он сможет делать все, что его душе угодно, ну а одурачить ее – дело нехитрое. Рейнольд вообще мало что теряет: если Анна и в самом деле забеременеет, он получит жену с хорошим приданым и богатой родней, ну а если нет – то военная судьба скоро унесет его далеко-далеко от этих краев.

– Но… – Анна все еще колебалась, хотя его руки уже проворно проскользнули под ее корсаж, – но мой отец никогда не согласится… он не позволит нам пожениться…

Еще бы: Рейнольд, младший сын какого-то мелкого землевладельца, без собственного имения! Анна не могла выразить этого словами, но понимала, что Эдмунд с презрением отнесется к подобной партии. Но теперь было слишком поздно сопротивляться. Кровь бурлила в ее жилах, а сильные руки Рейнольда уже осторожно опускали ее на землю.

– Ничего, я заставлю его дать согласие на брак. Поверь мне: все будет хорошо. Ну, поцелуй же меня, Анна, и подари мне свою любовь…

Лошади мирно пощипывали нежные молодые листья боярышника, и единственным звуком, нарушавшим эту мирную тишину, было шуршание кустов и тихое позвякивание их удил, когда животные тянули к себе листья.

В январе 1644 года в разгар самой худшей из зим, которые хранит память, двадцать две тысячи шотландцев пересекли замерзшую реку Твид, хором распевая псалмы. После сражения при Ньюбери[44] парламент подписал договор с шотландской ассамблеей, согласившись обратить всю Англию в пресвитерианство по шотландскому образцу, если шотландцы помогут «круглоголовым» разгромить короля. Ньюкасл выступил из Йорка в надежде сдержать шотландцев одноименного с ним города, Ньюкасла, и не дать им соединиться с армией Ферфакса, по-прежнему удерживавшей порт Гул.

А дальше к югу опасность нависла над городом Ньюарк. Это был жизненно важный пункт между севером и югом, который удерживали роялисты во главе с сэром Джоном Хендерсоном. Но уже в марте парламентские силы под командованием сэра Джона Мелдрума осадили Ньюарк, и Хендерсон отправил в Оксфорд к королю слезную мольбу о помощи. Король послал за Рупертом, который тогда находился в Шрусбери и занимался государственными делами в качестве губернатора Уэльса. Руперт немедленно двинулся походным маршем на Ньюарк. С ним был лишь небольшой отряд: часть его личного кавалерийского полка и часть полка принца Уэльского. Однако по мере продвижения Руперт сумел собрать целую армию, забирая солдат в каждом королевском гарнизоне, мимо которого он проходил.

Ядром этого собранного с миру по нитке войска была несгибаемая, ныне уже ставшая знаменитой кавалерия Руперта, состоявшая из таких людей, как Даниел О'Нейл, Гамиль и Кит. По-прежнему лихие и беспощадные, они утратили свою прежнюю беззаботность и жизнерадостность. Настроение их зависело от Руперта, а принц пребывал в горьком разочаровании. Сражался он, как и его солдаты, отчаяннее, чем кто бы то ни было, и тем не менее принц не мог не замечать, что Все, чего они достигли, пускается на ветер дилетантскими действиями королевского окружения.

А с тех пор, как к ним присоединилась королева, внеся в жизнь двора еще большее легкомыслие, дела пошли так, что хуже некуда. По мнению Руперта, король и его придворные, похоже, стали считать войну серией опасных интерлюдий в настоящей жизни королевского двора. Дух интриги был необходим придворным, как воздух, война же только развлекала их, в той мере, в какой она давала простор для новых интриг. А Руперт, прямой, откровенный, никогда не отличавшийся тактичностью, нажил себе так много врагов, что недостатка в заговорах и сплетнях не было. Пока он совершал дерзкие переходы и сражался, они красовались при дворе, плели свои паучьи сети и награждали друг друга новыми титулами.

Близкие друзья принца, разумеется, не могли не видеть переживаний Руперта, и это плохо отражалось на их боевом духе. Они больше не верили, что война были их войной, и уже начинали не на шутку сомневаться в ее победоносном завершении. Однако преданность и честь гнали их все дальше и дальше, уже не таких веселых, как прежде, зато более угрюмых, но столь же непреклонных.

Двадцатого марта они появились неподалеку от Ньюарка, и в двенадцати милях от его стен сделали короткую остановку для отдыха. Руперт созвал своих офицеров.

– Мы здесь отдохнем, – объявил он. – Накормите лошадей и проследите, что едят солдаты. Еда должна быть только холодной. Нам необходимо захватить мятежников врасплох, а в этой темноте они углядят любые костры, которые мы разожжем на многие мили вокруг. Луна должна взойти чуть-чуть раньше двух ночи. Мы двинемся вперед и сомкнёмся на севере, окружив их. Денни, у тебя найдется хороший, спокойный, надежный солдат? Я хочу попробовать доставить послание Хендерсону. Если нам удастся сделать так, чтобы он ударил изнутри, как только мы атакуем неприятеля, это облегчило бы нашу задачу.

– Я найду вам кого-нибудь, сэр, – ответил Даниел, сдержанно кивая. – Только, сэр, по-моему, это опасно. Здешние края так кишат мятежниками, как дворовая собака – блохами. Представьте, что этого человека схватят, – тогда наши планы станут им известны.

– Отличная мысль, – сказал Руперт. – Мы составим послание таким языком, который Хендерсон поймет, а неприятель – нет. Разыщи своего человека и приведи его ко мне. А вы, остальные, присматривайте за своими солдатами. Я совершу обход, как только покончу с этим делом.

Офицеры вернулись к своим отрядам. Все солдаты уже спешились, и теперь, ослабив подпруги лошадей, доставали их торбы для зерна. Лошадей поставили в круг небольшими группами, головами внутрь, так что один человек мог без хлопот удерживать их, и седоки делали это по очереди. Остальные тем временем доставали свой хлеб, сыр и сушеное мясо, устраиваясь поблизости на сырой траве. При такой организации привала в случае внезапного приказа о выступлении солдаты могли, затянув подпруги, взлететь в седла в кратчайшее время и с наименьшим замешательством.