«Если», 1996 № 06 - Джордж Мартин

В свое время много говорилось о необходимости покаяния немцев. В московском Перово, где жили мои родители, все еще служат дома, построенные с немецким тщанием в послевоенные годы. Приезжают на работу в качестве санитаров в наши больницы молодые немцы — есть такая в современной Германии альтернативная военная служба. Другие проявления «германского духа».

А вдруг Вечный мир не утопия?

Уникальным в человеке является то, что он может быть движим импульсом убийства и пытки, причем получает наслаждение от этих действий. Он является единственными животным, которое может быть убийцей и уничтожителем своего собственного вида без какой бы то ни было рациональной полезности, будь она биологической или экономической.

Эрих Фромм. <Анатомия человеческой деструктивности».

Всеволод Ревич

ПОПЫТКА К БЕГСТВУ

Окончание. Начало в «Если» № 4 и № 5.

*********************************************************************************************

Резкой границы между фантастикой 60-х и 70-х годов не было. Лучшие писатели все так же пытались в меру своих сил сопротивляться жесткому идеологическому прессингу по всему полю и возрождать забытые духовные ценности. Не стал бы утверждать, что они добились на этом поприще впечатляющих успехов, но то же самое можно сказать и о других направлениях тогда еще советского искусства. Все же старания художников не пропали даром.

Начинать с романа Стругацких «Пикник на обочине» (1972 г.) может показаться странным: казалось бы, роман находится на достаточном удалении от нашей застойно-бурной жизни. У Стругацких были гораздо более политизированные романы, например, «Обитаемый остров» или «За миллиард лет до конца света». Роман интересен иным: фантастика к этому времени достигла таких высот, с которыми еще недавно могла справиться разве что психологическая проза в лучших своих образцах. В фантастическом романе был создан совершенно новый социально-психологический тип. Фигура главного героя «Пикника…» Шухарта выламывается из фантастики — по своей сложности, неоднозначности, противоречивости.

Человеческое общество столкнулось с чрезвычайными обстоятельствами и в соответствии со своей моралью и философией пытается осмыслить происходящее и приспособиться к нему. Но хотя в романе действуют крупные ученые, мелькают государственные чиновники, приспосабливание идет, главным образом, «снизу». С галактической бездной, с головокружительными предположениями вступает в контакт не академик, не герой, а «простой» необразованный парень Рэдрик Шухарт, сталкер. «Так у нас в Хармонте называют отчаянных парней, которые на свой страх и риск проникают в Зону и тащат оттуда все, что им удается найти», — объясняет корреспондент Хармонтского радио.

Трагедия человечества в том, что и неплохие парни, вроде рыжего Шухарта, прекрасно понимая предосудительность своих действий, тем не менее продолжают свой пагубный бизнес. Разве браконьеры, которые добивают в африканских саваннах последних слонов и носорогов, не те же сталкеры? Еще ближе к этому типу похитители радиоактивных изотопов, какой-нибудь «красной ртути» с военных заводов.

Но и сама Зона — не просто огороженный кусок земли. Она имеет более широкий, символический смысл. С каждым витком сюжетной спирали авторы делают ее образ все обобщеннее, Зона приобретает почти мифические свойства. Как крайнее выражение надежд и мечтаний в легендах сталкеров возникает Золотой шар, который исполняет любые желания.

Вот тут-то в финальной части «Пикника…» усмотрел свою тему великий режиссер нашего времени Андрей Тарковский. Правда, он заставит Стругацких написать для него новое, практически самостоятельное произведение, в котором полностью переосмыслена фигура Сталкера. Тарковский скажет, что впервые держит в руках полностью свой сценарий. Означает это только одно — у постановщика и писателей совпали взгляды на мир. И Тарковский, и Стругацкие — люди одного поколения, все те же шестидесятники.

В «Сталкере» от «Пикника…» осталась лишь некая Зона, обладающая чудесными свойствами, хотя менее всего авторы обеспокоены объяснениями, откуда она взялась. Золотой шар превратился в Комнату Желаний. Ставка, как видим, высока, но и цена не мала: проникновение в Зону связано со смертельным риском. Ясно, что полезет в нее только тот, кому это нужно больше жизни.

Нетрудно понять, какими возможностями для выявления потайной, сокровенной сути человеческой натуры обладает эта ситуация. Мы, правда, так и не узнаем, существует ли вообще эта Комната, может быть, она — просто некий нравственный тест? А может быть, это сама жизнь, с ее вечными ожиданиями чудес, которые никогда не сбываются, с ее препятствиями и разочарованиями?

Так что же создали Стругацкие и Тарковский? Мрачную трагедию отчаявшейся человечности, безысходный тупик земной цивилизации? Ведь даже у ее мыслящих представителей — Писателя и Профессора — не оказалось ни одного неэгоистического желания. Но во всех картинах Тарковского существует надежда. «Искусство несет в себе тоску по идеалу, — говорил Тарковский. — Оно должно поселять в человеке надежду и веру. Даже если мир, о котором рассказывает художник, не оставляет места для упований. Нет, даже еще более определенно: чем мрачнее мир, который возникает на экране, тем яснее должен ощущаться положенный в основу творческой концепции художника идеал, тем отчетливее должна приоткрываться перед зрителем возможность выхода на новую духовную высоту»… Стругацкие с удовольствием поставили бы свою подпись под этим манифестом.

В кругу тех же настроений вращается и творчество Вадима Шефнера, хотя он пользуется иными художественными средствами. По возрасту Шефнер — один из старейших участников наших бесед за «круглым столом». До того как он выпустил свой первый рассказ «Скромный гений» (1963 г.), он уже был известным поэтом, чьи стихи печатались еще до войны. А вот фантастика Шефнера стала неотъемлемой частью «новой волны». Он отказался от каких бы то ни было традиций, создав собственное, ни на кого не похожее направление. Удивительно и то, что его «ненаучно-фантастические» рассказы резко отличаются от его же строго классической по форме и содержанию лирики. Зато в фантастике он позволяет себе самые невероятные ходы. В третьем лице автор сам расценил свою манеру так: «Ведь Шефнер писал даже не научную фантастику, а не разбери-бери что, смешивая бред и быт». Кажется, только у Шефнера персонажи способны встречать пришельцев поллитровкой или поить поросенка эликсиром бессмертия. Многие пытались определить жанр его рассказов — пародия, сатира, сказка… Но в том-то и секрет по-настоящему оригинального стиля, что он не укладывается в привычные схемы, что он сам себе жанр. Казалось бы, налицо все юмористические и пародийные признаки, но почему-то они не вызывают веселья. Напротив — и это, может быть, единственное, что роднит прозу Шефнера с его стихами — повсюду растворен оттенок грусти. Дело опять-таки в героях — скромных гениях, счастливых неудачниках… Оксюмороны в названиях по-своему характеризуют противоречивость, двуликость нашего времени. Такие герои были бы невозможны в «старой» фантастике, выстраивавшей ряды непоколебимых борцов и новаторов. А «маленькие большие герои» Шефнера не способны бороться за себя, за свои гениальные изобретения. Их мозги не приспособлены для растаскивания бюрократических засек. Рядом с открывателем автор обязательно ставит мещанина (часто это жена или близкий друг), которые считают первых в лучшем случае непрактичными чудаками, а в худшем просто свихнувшимися, которых надо лечить во сне ударом свинцовой палки по голове.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});