Палач - Виктор Вальд

Очень скоро барон (или все же лучше граф?) не сможет обходиться без нее. И тогда он падет ей в ноги.

А Венцель Марцел? О, он будет рад. Какой добрый отец не желает счастья своей дочери? Да и самому себе.

– Отец! Смотри, отец!

Бюргермейстер едва не поперхнулся вином, услышав громкий возглас дочери. Он тут же поспешил на ее голос и увидел Эльву и молодого рыцаря, спускающихся по лестнице под руку.

– Отец, наш гость уже твердо стоит на ногах. Он почти здоров, – со счастливой улыбкой сообщила девушка.

– И это только благодаря вам, – тоже улыбаясь, сказал фон Бирк, который не отрывал глаз от своей спасительницы. Хотя благодарность относилась и к самому бюргермейстеру.

– Хвала Господу, дети мои… – Лицо Венцеля Марцела светилось от счастья. Особенно ему были приятны собственные слова «дети мои».

– А почему непрерывно звонит колокол? – спросил молодой рыцарь.

– Так ведь чума… – бюргермейстер развел руками.

– Да, проклятая чума. Наверное, мне придется надолго задержаться у вас.

– Если угодно Господу, то и на всю жизнь. – Венцель Марцел засмеялся и подмигнул дочери.

Эльва смутилась и прикрыла лицо ладонью.

Гюстев взял ее руку в свою и с нежностью поцеловал.

– А теперь можно выпить и вина! – воскликнул счастливый отец.

Глава 15

Гудо потрогал свой синий плащ. Ткань была еще влажной, хотя за ночь должна была высохнуть. Палач присмотрелся и еще раз убедился, что пятна крови за две стирки почти полностью исчезли. Этой ночью он почти час полоскал и мял его руками. И хотя плащ несколько утратил свой цвет, теперь он был чист и от крови, и от чумы.

Адела и дочь только что закончили обед и запили еду кувшином молока. Теперь уже женщина могла вставать и помогать Гудо готовить пищу. Она даже несколько раз посмотрела ему в лицо, и палачу показалось, что гнев и страх в ее глазах исчезли. Или, во всяком случае, где-то глубоко спрятались.

Она даже попыталась усмехнуться, когда Гудо сказал, что рад тому, что платья как нельзя лучше подошли и Аделе, и Грете. Правда, туфельки оказались немного велики. Но это не страшно. Будут еще и другие, к зиме. Когда же у дочери вырастет ножка, можно будет подобрать сапожки.

Гудо сел за стол и взял в руки иглу и тонкую шерстяную нить. Он облизал конец нити и, выставив ушко иглы на просвет, попытался протянуть через нее нить. Конечно же, с первого раза ничего не получилось. Палач посмотрел на свои грубые руки и криво улыбнулся.

Адела, повозившись у очага, села рядом с дочерью на кровать и, подперев голову руками, уставилась на хозяина дома.

– Мы уже здоровы?

Гудо вздрогнул, и нить опять прошла мимо ушка. Она говорила с ним. Говорила!

Палач отложил швейные принадлежности и попытался по-доброму улыбнуться.

– Уже прошло десять дней, как вы в этом доме. Если за это время вы не умерли, значит, здоровы.

Она не продолжила беседу. И Гудо не знал, что сказать. Поэтому, выждав некоторое время, он опять взялся за иглу.

– Как мне называть тебя? – опять спросила Адела.

– Гудо. Мое имя Гудо, – с волнением произнес палач и почувствовал, как в его руках появилась дрожь.

– Я помню тебя, – в голосе женщины опять зазвучала печаль.

Гудо вздохнул.

– Ты помнила другого человека. Того уже нет. Освободи свою душу и сердце.

– Ты спас нас. А что с теми, кто жил с нами?

– Они все мертвы. Чума никого не щадит.

– Значит, мы с Гретой остались одни. – По щекам женщины потекли слезы.

– Нет, нет! – горячо воскликнул палач и тут же осекся. – Главное, что вы живы.

– Я просила Бога и добрых ангелов, чтобы они убили тебя…

– Таких просьб было много. Но Господь продлил мою жизнь, чтобы я спас ваши.

– Нам нечем тебя отблагодарить, – вздохнув, сказала Адела.

– Лучшей благодарности, чем та, что вы рядом, мне и не нужно…

Гудо почувствовал, как его грудь стала наполняться волнением. Он поднялся и, прихватив нож и тонкую дощечку, вышел из дома.

Палач быстро взобрался на холм и долго сидел, опустив голову. Тысячи мыслей и сотни разрозненных воспоминаний едва умещались в его огромной голове. Безумные глаза голодного отца, пьяный хохот наемников, скрежет оружия на поле битвы, рыдающая девчонка под ним, холодный голос Гальчини, люди, казненные и подвергнутые пыткам, бюргермейстер, Эльва, Патрик, лесопильня, изнуренные флагелланты – все это перемешалось, заставив сердце бешено биться, а мысли лихорадочно метаться.

– Все! Стоп! – громко воскликнул Гудо, проваливаясь в темную пропасть подсознания.

Когда палач почувствовал, что разум, сердце и душа освободились от печальных гостей, он был немало удивлен. Ему казалось, что он долгое время лежал в беспамятстве. Но это было не так. А может, и так. Все, что терзало его изнутри, на некоторое время покинуло тело, хотя само тело жило. Мало того, теперь он держал в руке выструганный меч, а на его коленках было много стружки и щепок.

Удивленный и даже обеспокоенный случившимся, Гудо поднялся и осмотрелся. День близился к концу. В лагере Альберта, как всегда, дымили костры. Гулявшие за стенами города горожане спешили к закрывающимся воротам. Птицы возвращались в гнезда, а где-то в глубине леса трубил олень.

Гудо словно с похмелья поплелся домой. В голове звенело от пустоты. Даже войдя в дом, он не сразу понял, что к чему. Он даже не понял, зачем протянул дочери игрушечный меч и почему его девочки рассмеялись при этом.

Он стал приходить в себя только после того, как подошел к столу и взял в руки свой синий плащ, умело сшитый женщиной.

Гудо насадил маленькое колесико на ось и еще раз оценил свою работу. Вышла очень удачная игрушечная повозка. Он повертел ее в руках и протянул стоящей у стола Грете. Девочка улыбнулась и прыгнула к матери на кровать. Теперь они уже вместе любовались мастерски сделанной игрушкой. Здесь же, на кровати, лежали вырезанные из дерева ослик, не виденный никогда Гретой слоник и свирель, которую девочка тоже видела впервые.

– Сегодня я принесу еще яблок. Грета, ты любишь яблоки?

– Люблю, – звонко ответила девочка и положила голову на плечо матери.

– Гудо, а ты мог бы принести моток шерсти и сделать спицы? Я бы связала шапочку для Греты и чулки для нас.

Адела приподняла голову и с надеждой посмотрела на мужчину.

«Для нас…» – подумал Гудо и прикусил нижнюю губу.

– Принесу, обязательно принесу.

– Гудо, а мы могли бы и этой ночью сходить на озеро?

– Это не озеро. Это запруда. Ее выкопали в начале лета.

– Грета бы побегала там и побросала камешки в воду.

– Если все будет спокойно, мы пойдем вместе.

Девочка заулыбалась и поцеловала мать.

– Я хотела сварить мясную похлебку, но проклятая крыса стащила кость. Прости, я не доглядела. – Адела виновато улыбнулась.

– Я накажу эту старую воровку. Мы из нее сварим похлебку.

Грета скривилась и вопросительно посмотрела на мать.

– Гудо шутит, – сказала Адела и нежно погладила дочь по голове.

Палач улыбнулся и согласно кивнул. Он посмотрел на свои полки и решил проверить, что у него еще есть в запасе. Но едва он подошел к ним, как из-за двери послышался голос:

– Эй! Выходи! Тебя требует бюргермейстер.

Гудо почувствовал, как кровь прилила к вискам. Он с тревогой посмотрел на Аделу и медленно поднялся. Ему совсем не хотелось оставлять одних своих милых девочек.

– Я… Я вернусь. Скоро вернусь. У нас будет другая жизнь. Верь мне.

Гудо набросил на себя плащ и, печально опустив голову, вышел.

В десяти шагах от дома стоял стражник и неизвестно чему улыбался. Палач положил руку на меч и с ненавистью посмотрел на пришедшего.

«Может, просто выбить ему зубы? – с тоской подумал Гудо. – Но в чем его вина?»

– Пошли, – коротко бросил господин в синих одеждах и заметил, как стражник таращится, пытаясь что-то разглядеть за его плечом.

Гудо оглянулся и совсем пал духом. На ступенях его дома, положив руки на плечи дочери, стояла Адела. Палач тихо застонал и легонько толкнул в плечо стражника.

– Пошли. И помни: ты ничего не видел.

Стражник пожал плечами и пошел за широко шагающим Гудо.

– А мы не в город, – сообщил он, заметив, что палач свернул к воротам. – Бюргермейстер ждет тебя в лагере Альберта. Точнее, в лесу, за лагерем.

– И что он там делает?

– Грустит над мертвой девчушкой, – почесав бороду, ответил стражник.

Палач тяжело посмотрел на сопровождающего и с грустью промолвил:

– Господь, кажется, от нас отворачивается.

Лагерь Альберта почти опустел. Мужчины, женщины и их дети собрались в пятидесяти шагах от крайней повозки лагеря, возле густых зарослей волчьей ягоды. Гудо с трудом протиснулся сквозь толпу и подошел к бюргермейстеру. Тот стоял, склонив голову, и слушал взволнованного Альберта.

– Чем же дитя провинилось? За что Господь так жестоко ее наказал? Какой человек… Нет. Только зверь способен на такое.