Отрок. Богам — божье, людям — людское - Евгений Красницкий

«Толчея, понизу не ударить — раны все больше в голову, в лицо, ребятам кошмары ночью…».

— Господин сотник, задание выполнено! — радостно известил Мишку Серапион. — Туда, под помост, аж трое набилось! Одного десятник Глеб уложил, а остальных я!

— Молодец!

— Рад стараться, господин…

— Петька! Стреля… не надо уже. — Перебил Серапиона Мишка. — Вон, ратника Никифора чуть не зарубили, но кто-то из наших успел.

— Вроде бы, все уже… — с явным облегчением сообщил отрок Петр. — Вон, на лесовиках веревки режут, а ляхов не видно.

— Ну, и слава Богу! — Мишка обмахнулся крестом и сам на себя удивился — подобного машинального движения он раньше за собой не замечал.

Ратнинцы, действительно, уже почти завершили дело. Одни, распихивая пленных дреговичей, выбирались из толкучки, другие резали веревки на пленниках, и только двое ратников возились между скамей для гребцов, не то добивая забившегося под них ляха, не то, наоборот, пытаясь того из-под скамьи извлечь. Да еще Глеб копошился под носовым помостом, потом вылез наружу, обернулся к отрокам и заорал:

— На хрена стреляли, ослы иерихонские?! Там же раненые были!

— Ты куда смотрел, раззява? — Мишка резко развернулся к Серапиону. — Лучшему стрелку Младшей стражи другого дела нет, кроме как раненых добивать?

— Дык… кто ж знал… господин сотник… виноват…

— Уйди с глаз моих, козлодуй!

В общем-то, Серапион был не так уж и виноват, и Мишка не столько разозлился, сколько в очередной раз остро ощутил, как катастрофически не хватает его ребятам не только боевого, но даже и обычного жизненного опыта. Ну, очевидно же, что Глеб не стал бы связываться в одиночку с тремя ляхами, да еще вися вниз головой, значит, с теми ляхами было что-то не так. Но Серапиону и в голову не пришло о чем-то задуматься — сотник приказал разобраться «кто там Глебу не дается?», а как еще разбираться в бою, да если у тебя в руках самострел? Только выстрелами!

Абордаж завершился полной победой. Ратники приняли брошенные отроками веревки и принялись подтягивать отошедшие друг от друга ладьи.

— Кого развязали, перелезайте на нашу ладью! — надрывал голос Егор. — Удавитесь тут, не вздохнуть, не повернуться.

Не тут-то было! Часть дреговичей, действительно перебралась на большую ладью, удивленно глядя на босых отроков, одетых весьма скудно, но зато поголовно вооруженных самострелами. А остальные пленники… сразу в двух местах опять завертелся человеческий водоворот — кого-то били. В мах, со злобным хеканьем, в запале даже не озаботившись подобрать ляшское оружие. Ратнинцы встревать не стали — бьют, значит, знают: кого и за что. Мишка попытался рассмотреть, кого там метелят, но ничего не увидел и уже начал отворачиваться, года все шумы покрыл противный, но знакомый голос, возопивший:

— Боярич!!! Заступись!!! Боя…

— Спиридон!!!

Мишка птицей перелетел на малую ладью, поскользнулся на залитой кровью скамье, чуть не упал, но устоял поддержанный прыгнувшими следом отроками, и принялся пробираться к ближайшему месту избиения, щедро раздавая удары прикладом. Радом работали прикладами отроки, но Серапион взял самострел неправильным хватом, и сам себе заехал дугой по затылку. Решив, видимо, что кто-то ударил его сзади, он отмахнулся не глядя и врезал ни в чем неповинной женщине, выше его наголову и, наверно вдвое, массивнее. Та в долгу не осталась и, сопровождая свои действия энергичным речитативом, ухватила Серьку за волосы, словно непутевого мужа, явившегося домой пьяным, и принялась мотать отрока туда-сюда. Рядом кто-то громко стонал, кого-то тошнило, кто-то кого-то звал, под ногами валялось оружие и еще какие-то вещи, все это было обильно полито кровью, то здесь, то там валялись трупы, порой растоптанные чуть ли не в лепешку… Вдобавок ко всему, кто-то, не то открыл, не то сломал загородку, за которой под носовым настилом находилось несколько поросят и с десяток кур, вся эта живность с визгом, кудахтаньем и хлопаньем крыльями рванула наружу. Ладья быстро и уверенно превращалась из поля боя в плавучий сумасшедший дом.

Еще раз поскользнувшись в луже крови, Мишка больно ушиб обо что-то босую ногу, потом наступил прямо в распоротый живот покойника (босиком — то еще ощущеньице!) и, медленно приходя от всего этого в бешенство, с разбегу врезался в группу дреговичей, избивавшую кого-то, невидимого за их спинами. Один из мужчин, не то отмахиваясь от Мишки, не то занося руку для удара ударил тыльной стороной ладони его прямо по губам. Обидный удар, внезапная боль в разбитой губе и вкус крови во рту, словно сняли последний предохранитель — Бешеный Лис рванулся наружу.

— У-р-р-рою!!!

Удар прикладом в затылок обидчику, еще один — сбоку под ребра другому дреговичу, пяткой под колено третьему… Жертва, наконец, попала в поле зрения и… это оказался, судя по одежде, лях.

Не останавливаясь, бешеный Лис пробежал прямо по телу ляха, похоже, уже мертвого или умирающего, протаранил оторопевших дреговичей и двинулся к следующему месту «экзекуции». Петька сунулся следом, но опомнившиеся мужики по-быстрому насовали ему плюх и выкинули из круга.

Следующей жертвой народного гнева оказался, все-таки, приказчик Спиридон, вернее, некто, жутко избитый, но обряженный в лохмотья, еще недавно бывшими пижонской голубой рубахой Спиридона.

— П-р-р-рекратить!!! У-р-р-рою!!!

— Пошел на…

Сколько зубов недосчитался дрегович, после удара прикладом, Бешеного Лиса не интересовало. Еще какие-то бьющие и хватающие руки, приклад врезается во что-то хрустнувшее, потом во что-то мягкое, потом самострел вырывается из рук, но в них тут же оказываются выхваченные из-под рубахи кинжалы, а тело совершает почти балетный пируэт… скорее, фуэте, поскольку разворот сопровождается хлещущим движением ноги. Бородатые морды шарахаются в стороны, кто-то трясет окровавленными пальцами, кто-то пытается схватить сзади и визжит по-бабьи, заполучив клинок в ребра… Бешеный Лис пляшет танец смерти, защищая Спирьку с той же слепой яростью, с какой несколько месяцев назад пытался его же догнать и убить, защищает от тех, кого только что спасал!

Правая рука заблокирована… удар левым кинжалом в живот… звяк клинка о кольчугу, а из глаз, от удара в лоб, летят искры… Мишка отлетел к борту ладьи, крепко приложился спиной о шпангоут[48], и медленно начал выплывать из дурмана бешенства. Умеет ратник Арсений бить, ничего не скажешь…

— Ты что, очумел? — Арсений навис над сидящим у борта Мишкой. — Мало нам одного Фаддея…

— Эт… Кхе! Это Спиридон, приказчик наш… и ладья наша… на ней Осьма с ребятами в Пинск ушел.

— О как! А ну! Пошли все прочь! — Арсений угрожающе положил руку на рукоять меча, и дреговичи, предпочли не связываться. Один, правда, начал чего-то орать, но Арсений, притворившись глухим, переспросил: — Ась? — и шагнув вперед, наступил сапогом скандалисту на босую ногу. На этом дискуссия себя исчерпала.

— Спиридон, значит, говоришь? — Арсений всмотрелся в распростертое у его ног тело. — А он живой хоть?

— Недавно верещал, а сейчас не знаю… Его бы на берег, к Матвею. Никто же больше не расскажет, что с Осьмой и ребятами случилось.

— Ну уж и никто! Ляхов поспрошаем, целых пять штук живьем взяли… правда один без руки, а другой без глаз, но говорить-то смогут… Ты чего, парень?

На Мишку вдруг накатила волна тошноты, он ухватился за планширь, перегнулся через борт и его вырвало прямо в стоящий под бортом насад огневцев.

— А-а-й! Вы что там, дырка сзаду, охренели совсем?! — раздалось снизу. — То люди, понимаешь, сыплются, то это самое, дырка сзаду, блюют прямо на голову!

Орал мужик совершенно разбойного вида, владелец столь объемного брюха, что, казалось, кольчуга на нем вот-вот лопнет.

— Не сердись, дядя, не в тебя целились! — миролюбиво заявил Арсений, придерживая Мишку за рубаху. — Ты бы хоть предупредил, что ли, что б левее блевали… или в сторонку отъехал бы.

— Еще б ты в меня целился! — мужик воинственно выставил лохматую бороду. — Куда ж тут отъезжать-то? — Там, дырка сзаду, бабы связанные падают, тут, понимаешь, харч метают… Что дальше? Оправляться на голову станете?

— Не, дядя! — Арсений отрицательно помотал головой. — Я, правда, собирался, как раз, но ты голос вовремя подал.

— Благодарствую, «племянничек»! — мужик смачно сплюнул за борт. — Так и кукарекать теперь, чтобы насад с нужником не перепутали? А вот ни хрена, дырка сзаду! Только попробуй! Я вот возьму секиру, да вдоль струи лезвием, куда достану, туда достану, не обессудь!

— У-у-у, дядя! Так тогда дырка не сзаду, а спереду выйдет! — Арсений сокрушенно вздохнул. — Ничего не поделаешь, чтобы стать твою не рушить, придется мне не малую, а большую нужду на тебя справлять…

Еще пятеро огневцев, сидящих в насаде и с удовольствием внимающих куртуазной беседе, дружно заржали. Их, не менее дружно, поддержали несколько собравшихся у борта ратнинцев.