Грузинские народные новеллы - Александр Глонти

Само по себе олицетворяемое словом «коса» зло в Грузии, безусловно, существовало и до проникновения в грузинский язык этого слова. Зло это возникло в грузинских племенах, очевидно, тотчас же после того, как сложилось частнособственническое общество, и особенно широкое распространение приобрело в пору, когда уже сложились антагонистические классы. Феодальная иерархия предоставила злу особенно благодатную почву, а капиталистические отношения использовали его как один из испытанных способов угнетения трудящихся. Изучение генезиса лжи, как зла, дает возможность сделать аналогичный вывод и на материале жизни других народов. Поэтому грузинские народные фабльо цикла плешивого лгуна так же самобытны и колоритны, как самобытны и колоритны они в устном творчестве других восточных народов.

В эпосе некоторых древних народов Востока образ лгуна облечен в мифологические одеяния и носит менее реалистический характер.

В монгольском эпосе, например, лгун выглядит несколько демоничным. Там он носит имя Балин-Сенге и имеет двойников в лице калмыцкого Балин-Сенге, тангутского Аку-Ртомба, бурятского Молонте-лгунишки{56}. Эти персонажи монгольско-тибетского эпоса, в отличие от грузинского плешивого лгуна, носят мифическо-религиозный характер, в то время как в грузинском фольклоре они земные, реальные люди. Балин-Сенге достигает успеха лишь путем лжи. Он побеждает даже божество ада. Но сам он ни волшебник, ни обладатель божественной силы, он обыкновенный лжец. Это наводит нас на мысль о том, что облечение обыкновенного лгуна-человека в мифические одежды, должно быть, – вторичное, позднее явление. Изначально персонаж, вероятно, везде был реальным лицом.

В волшебных сказках, как известно, роль хитрецов-лгунишек обычно исполняют животные. В грузинском народном эпосе с большой, художественной силой разработан аллегорический образ хитрой лисы. В турецком и монгольском эпосе ее функцию исполняют летучая мышь и сова{57}. В русском и вообще славянском эпосе в роли хитреца-обманщика выступают, кроме лисы, вор Климка, младший брат Сенька, солдат и др.{58}.

Как мы убедились, тема плешивого лгуна в грузинском народном творчестве распространена очень широко. Грузинские фабльо этого сюжетного цикла представляют собой непосредственное отражение местной реальной жизни и являются самобытными произведениями. Заимствованными можно считать такие детали, как потопление пастуха, присвоение стада (или табуна), и мотив двух зайцев (или шакалов), широко распространенные в эпосе как восточных, так и западных народов. Бродячие мотивы в грузинском народном творчестве тоже приобретают самобытный, колоритный оттенок. Образ лгуна возник в грузинском фольклоре в период создания частнособственнического общества и приобрел разновидности в феодальный период. Тема лжи и пронырливости имеет интернациональное распространение. У отдельных народов она разработана очень оригинально, и фабльо, реализующее ее, носят самобытную форму и содержание.

35. Иваника и Симоника (стр. 107) – «Иваника да Симоника». Сказитель Еквтимэ Долидзе, село Тхинвали Махарадзевского района, 23. VII. 1936 г. (Гл., Новеллы, стр. 177-182).

36. Дочь крестьянина (стр. 111) – «Глехис кали». Сказитель Фида Квицинадзе, с. Бершуети Горийского р-на, 21. I. 1940 г. (Гл., Новеллы, стр. 188).

37. Жена крестьянина (стр. 114) – «Глехис цоли». Сказитель Давид Квривишвили, село Карагаджи Каспского района, 18. I. 1938 г. (Гл., Новеллы, стр. 167). А-А, 880.

38. Царь и царевич (стр. 118) – «Хельмципе да миси швили». Сказитель Малакиа Бибинейшвили, село Тобахча Чохатаурского района, 22. VII. 1935 г. (Гл., Гурийский фольклор, стр. 186 187).

39. Про трех работников (стр. 120) – «Сами моджамагире». Сказитель Фида Квицинадзе, село Бершуети Горийского района, 29.1 1940 г. (Гл., Новеллы, стр. 273-275).

40. Про старика (стр. 123) – «Берикаци». Сказитель Како Хинтибидзе, село Цителмта Махараздевского района, 8. VIII. 1936 г. (Гл., Гурийский фольклор, стр. 243-245).

41. Вдова и купец (стр. 126) – «Квриви кали да вачари». Сказитель Фида Квицинадзе, село Бершуети Горийского района, 2. 2. 1940 г. (Гл., Новеллы, стр. 303-304). Вариант: «Вдова и черт» (журн. «Акакис кребули», № 1, 1899, стр. 39-40).

42. Богач и бедняк (стр. 127) – «Мдидари да гариби». Сказительница Бабине Думбадзе, село Цителмта Махарадзевского района, 10. VIII. 1936 г. (Гл., Гурийский фольклор, стр. 228-229).

43. Хозяин и работник (стр. 129) – «Батони да моджамагире». Сказитель Дмитрий Кипшидзе, село Брети Карельского района, 16. XII, 1939 г. (Гл., Новеллы, стр. 205-206).

44. Лодочник и ученый мудрец (стр. 130) – «Мецниери да менаве». Сказитель Давид Квривишвили, село Карагаджи Каспского района, 10.1. 1938 г., (Гл., Новеллы, стр. 187-188).

45. Купец и мужик (стр. 131) – «Глехи да вачари». Сказитель Давид Нозадзе, село Али Хашурского района, 23. VII. 1948 г. (Гл. Новеллы, стр. 148-131). Варианты: «Хитрый мужик» (Русские народные сказки, М., 1952, стр. 143-445), «Як мужик попа дурив» (Укр. нар. казки, К., 1954, стр. 277-279). А-А, 1540.

46. Сын мельника и три плешивых лгуна (стр. 134) – «Мецисквилис важишвили да сами коса». Сказитель Василий Хрикули, село Цирколи Ленингорского района, 10. VII. 1952 г. (Гл., Новеллы, стр. 266-269).

47. Злая старуха (стр. 137) – «Ави дедакаци». Сказитель Вано Какашвили, село Урбниси Карельского района, 23. X. 1949 г (Гл., Новеллы, стр. 195-197).

48. Три слова (стр. 139) – «Сами ситква». Сказитель Дмитрий Гелашвили, село Мцхетиджвари Хашурского района, 31. VII. 1948 г. (Гл., Новеллы, стр. 174-176).

49. Бубенщик (стр. 142) – «Медаире» (журн. «Акакис кребули» («Сборник акакия»), XII, 1898, стр. 56-59; (Гл., Новеллы, стр. 305-308). А-А, 1361, 1537.

Неверная жена, изменница – персонаж многих оригинальных грузинских народных фабльо. Она то обманывает мужа, то завладевает всем его имуществом, а самого выдворяет вон. Неверная жена как персонаж встречается не только в новеллах, но и в волшебных сказках. Неверная жена может быть у господина и у князя, у купца и торговца, чиновника и охотника, крестьянина и ремесленника.

Из фабльо цикла неверной жены в первую очередь следует отметить записанного в Картли «Бубенщика». Женщина спровадила мужа и развлекалась с полюбовником. Раз ночью постучался к ним бубенщик и попросил пустить переночевать. Женщина впустила гостя и постелила ему за дверью. Неожиданно явился муж женщины. Она посадила полюбовника в кувшин, спрятала его подарки, а сама встретила мужа. Муж разбудил бубенщика и позвал к столу. У бубенщика была сорока. Он прижал ее, и она застрекотала. Хозяин спросил: что это она говорит? А бубенщик отвечает: там припрятаны курица, индейка да вино, доставайте и ешьте! Принесли они все и съели. Сорока опять застрекотала. Что это она? – спрашивает хозяин. Налейте, говорит, в большой кувшин кипятка и выкупайте меня. Посадили сороку в кувшин и залили кипятком. И сорока сварилась, и полюбовник. На другой день женщина дала бубенщику сто червонцев, чтобы похоронил ошпаренного («Акакис кребули», XII, 1898, стр. 56-59).

В еще более темных красках показан сатирический образ неверной жены в остроумном фабльо «Разряжусь по-кахетински», записанном в с. Чалатке в 1899 г. А. Мерквиладзе. Муж решил съездить в Кахети и нарядиться там по-кахетински. Жене только того и нужно было. Позвала она к себе попов. Сперва явился один, потом второй, а там и третий. Женщина спрятала попов на чердаке, а сама встретила мужа, нарядившегося по-кахетински. Муж вдруг увидел попов, выглядывавших с чердака, подумал, что это черти, выстрелил с перепугу из ружья и прикончил всех троих. Утром женщина попросила солдата похоронить попов и посулила пять рублей. Солдат побросал попов в реку. Пошел назад, видит – поп едет на лошади. Подхватил и его, и тоже в реку. Женщина все видела, да поделать ничего не могла. Отдала солдату пять рублей (Арх. фолк. отд № 468).

В грузинском фольклоре встречаются и другие разновидности мотива неверной жены. Жена притворяется больной, посылает мужа за лекарством, а сама развлекается с полюбовником. Жена притворяется больной, говорит мужу: принесешь мне снега среди лета – исцелюсь, нет – умру. Муж отправляется раздобывать снег. Путник учит его уму-разуму, и он прогоняет изменницу-жену{59}.

Многие из этих мотивов, естественно, питаются непосредственно из народных источников и являются отражением реальной жизни, но значительная часть все же родилась на литературной почве. Широкое отражение в литературе мотив получил в эпоху средних веков. Проник он и в апокрифическую литературу, однако наиболее ярко проявился в жанре басни. Изменница, неверная жена появилась не только в фацециях и фабльо, но и проникла в солидные художественные произведения. Достаточно вспомнить живое воплощение ее в образе Фатьмы в гениальной поэме Шота Руставели.