Темные алтари - Димитр Гулев

— Да, сэр! — кивнул Состр.

Человек держался вежливо, разговор они вели самый обычный, но у Состра вдруг сжалось сердце.

— В конце каждой недели заходите в восемьдесят вторую квартиру.

— Да, сэр!

Человек рассматривал его еще какое-то время — словно оценивая, — потом круто повернулся и исчез за стеклянной дверью, в ином, недоступном для Состра мире, начинающемся за прозрачными стенами вестибюля, застланного паласом того же зеленоватого цвета, что и плитки бассейна.

Состр остался один.

Вокруг все сияло, солнечное утро словно вбирало и поглощало далекие неясные шумы.

Состр все еще чувствовал непонятную, щемящую пустоту в душе. Позднее, в машине, проезжая через пустынный район по пути на Кортес-роуд, он вспомнил: пожилой обитатель, а возможно, и собственник восемьдесят второй квартиры даже не спросил, согласен ли Состр убирать его гараж.

Разумеется, согласен.

Чего же спрашивать?

Неподалеку от центральной улицы движение стало интенсивнее, Состра обогнали несколько машин. Протиснувшись в узкий коридор между стоявшими автомобилями, он миновал их и, только доехав до перекрестка, осознал, что в стоявших машинах не было людей. Никто не проезжал ни в ту, ни в другую сторону по широкой центральной улице.

Послышался гул вертолета, Состр почувствовал колебание воздушных пластов, вихрь словно подхватил его вместе с машиной и приподнял. Взглянув вверх сквозь переднее стекло, Состр увидел прямо перед собой зависший неповоротливый вертолет. Из кабины высовывалась голова в очках и шлеме.

Удивленный, он еще немного ехал по пустынному полотну, а затем остановил свой «форд» и выключил двигатель — еще до того, как осознал, что сворачивать поздно, а возвращаться назад — тем более. Он остановил машину совсем плавно — несколько мгновений казалось, что она скользит, увлеченная воздушным потоком. У него даже появилось чувство, что движется не он, а вертолет над ним.

Весь мир, казалось, оцепенел, замер, глядя надвигавшееся по центральной улице шествие.

Между шпалерами блестящих лимузинов и открытых машин, прижавшихся к самому тротуару, заняв всю ширину Кортес-роуд, с высоко поднятыми, наклоненными вперед огромными черными крестами, в широких белых балахонах с откинутыми капюшонами, не пряча лиц, шли расисты города, а может быть, и всего штата.

Их было много, очень много.

Их вел Ральф Роджерс, высоко подняв оттененное белым капюшоном нежное надменное лицо.

У всех на груди с левой стороны блестели черно-серебристые значки.

Они надвигались прямо на Состра.

В самом центре, плечом к плечу с Ральфом Роджерсом, шли мужчины, которых Состр видел вчера, — в брюках и рубашках защитного цвета, в широкополых шляпах, скрывающих зловещее выражение глаз и чисто выбритых лиц. На поясе у всех висели тяжелые револьверы, на груди красовались расистские значки. Их охраняла частная полиция.

Как всегда в таких случаях, полиция города оказалась в меньшинстве перед частной полицией, да и вооружена она была хуже. Поэтому городские полицейские скрылись в своих машинах, притаились в боковых улицах, поддерживая радиосвязь с вертолетом, и просто следили за ходом демонстрации. Обычно они вмешиваются только в том случае, если начинаются беспорядки.

Молчаливое белое шествие приближалось к Состру.

Но куда оно направлялось?

К Роуз-бич? Чтобы наконец изгнать чернокожих с их исконной земли?

Состр почувствовал, как медленно наливается кровью его сердце, каким становится тяжелым, как все тело его становится тяжелым. Он понял, что наступает финал, неизбежный конец того, что так внезапно началось вчера ночью и заставило его по-новому взглянуть на его жизнь с Джоан, на жизнь вообще. Эта затерянность во времени, это сонное существование среди горячих песков Роуз-бич не могли длиться вечно.

Он уже ничего не видел, кроме черных тонких крестов, высоко поднятых над зелеными газонами.

Он знал, что делает. Не знал только, зачем…

Правой рукой он вытащил из-за сиденья бидон с керосином. Бидон заметно полегчал — вечером, на аэродроме, он наполнил бы его доверху.

Наполнил бы…

Гордон, приятель, кто сегодня уберет зал ожидания? Тебе не избежать неприятностей! А тебе, Шарли, я не раз помогал грузить в машину тяжелые чемоданы… Прости и ты, Лоренс!..

А тот, с косматыми ушами, найдет другого для уборки своего гаража — другого чернокожего…

Состр отвинтил и снял крышку — вчера он слишком туго пригнал ее, чтобы не пахло керосином. Но сейчас запах обрушился на него вместе с холодной жидкостью, которая текла по его плечам, спине, груди. Он вылил остатки керосина на колени, и босые ноги захлюпали в кедах.

Выцветшие джинсы и короткая рубашка потемнели, облепили тело.

Сухой оставалась только его голова, сухими оставались глаза, сухими и точными, словно давно обдуманными, были его движения.

Он вышел из машины.

В левой руке он крепко сжимал зажигалку.

Ему пришло в голову, что стоило бы вскочить на крышу машины. Но потом он раздумал. Сейчас он искупит свою вину — ведь он никого не предупредил о прибытии Ральфа Роджерса… Джоан сейчас, верно, плавает в бассейне со своим Урлом.

Он стоял неподвижно — один на один с белым зловещим тихим шествием, с белыми зловещими лицами, не закрытыми капюшонами.

Сейчас он знал, что делает! И зачем!

Загремели барабаны? Загорелись кресты?

Джоан, помни меня, Джоан! Пойми меня! Даже если все другие забудут меня, ты — единственная — помни меня, заклинаю!..

Щелкнула зажигалка.

Состр не чувствовал, как разгорался огонь, — он вспыхнул мгновенно, весь, сразу. В его черных глазах вдруг почернел весь мир.

Так покончил с собой (вернее, умер от ужасных ожогов), не имея на то, как позднее установило следствие, каких-либо особых причин, Состр Сипиоу, двадцати шести лет, рожденный на Роуз-бич, неподалеку от больших флоридских трясин, названный после смерти Пылающим Факелом Солнечной зоны.

Мне кажется, Джеймс Болдуин — чернокожий, американец, писатель — дал мне ключ к загадке о сегодняшнем положении негров в Соединенных Штатах Америки, являющейся проблемой и трагедией, историей, настоящим и будущим этого континента.

Около двадцати пяти миллионов переживают трагедию Солнечной зоны. Разве можно презирать людей с таким человеческим сознанием и достоинством, — людей, подобных Состру Сипиоу?

Трудно искоренить из сознания рабские привычки,