Аэций. Клятва Аттилы - Алекс Тавжар

Или к зиме, как выйдет.

Карпилиона везли по реке в многослойном гробу. На ночь ладья приставала к берегу, и гроб выносили на сушу. Среди норков быстро распространились слухи, что Аэций в трауре, и многие выходили на берег выразить соболезнования магистру. Девушки приносили венки и кидали их в реку, когда ладья проплывала мимо. А парни бросали монеты, задабривая наяд, чтобы не раскачивали борта.

Из Паннонии по зову Онегесия прибыли степняки. Они провожали ладью до самого моря. От них не скрывали, что аттила умер на свадьбе, но не сказали, куда повезут его тело, объяснив, что об этом никто не должен узнать, иначе враги не дадут предводителю гуннов покоя. Остальным, кто спрашивал, говорили, что аттила схоронен в воде. Русло реки отвели, положили гроб на самое дно и пустили её обратно. Но какая это река никому неизвестно, потому что тех, кто его хоронил, убили.

Приехав на Волху, Аэций был удивлен, как много здесь городов и селений, как тихо и мирно вокруг. Для римлян аттила был изувером, а местные называли героем, и, как от них ни скрывали, куда опустили гроб, их видьи об этом прознали и с тех пор называли Волху рекой Аттилы.

Тризну справляли несколько дней и ночей. В первый же день приезда сбежалось так много народа, что берег покрылся кострами как при пожаре. Аэцию приходилось прятать лицо. Ильдика и Онегесий оказывали ему всякие почести, и многие относились так же — признавали в нем друга, а не врага. На обратном пути Аэций гостил в Кийгороде и видел там сына Руа. Мальчику предстояло вырасти без отца, но уже сейчас было ясно, что пойдет по его стопам. Наблюдая за ним, Аэций не мог отвязаться от мысли, что судьба его собственных сыновей была бы иной, пойди он сам по другому пути. Карпилион захотел быть воином, потому что воином был отец, а стал бы Аэций лекарем — они провели бы достойную мирную жизнь и никогда не встретились бы в бою.

Часть 25. Месть

454 г. Равенна

Прежде чем выдвинуть обвинение в убийстве сына, Аэций решил провести расследование. О своих подозрениях он поведал разве что Пелагее.

— Даже если Гонория виновата, её никто не накажет, — сказала жена.

— Почему не накажет? Она всего лишь сестра императора, а не сам император, — произнес Аэций, думая о своем.

— Разумеется, всего лишь сестра, но это уже неважно… Ах, да, ты, наверное, ничего не знаешь. Пока тебя не было, с Гонорией случилось несчастье.

— Сломала ноготь? — хмуро предположил магистр.

— Сломала, только не ноготь, — ответила Пелагея. — Внезапно упала с лошади и свернула шею.

— Погоди-ка. То есть ты хочешь сказать, что она…

— Скончалась от переломов. Об этом было объявлено тихо и как-то вскользь. Ни траура, ни публичного погребения. Никто даже толком не знает, где её саркофаг.

— Хм, вот как, — в раздумье произнес Аэций. — Похоже, она, действительно, кое в чем провинилась.

— Думаешь, с лошади её подтолкнул император? — произнесла Пелагея, понизив голос.

— Своей рукой? Ну, что ты, — отверг эту мысль магистр. — Для такого он слишком изнежен. Кровь и убийства — не его стезя. Может быть, тех, кто находится рядом, но только не сына Галлы Плакидии.

В ответ Пелагея насмешливо закатила глаза.

— Ах, да. Ну, конечно. Как я могла запамятовать. Галла Плакидия — сама доброта, само совершенство, само божество. А то, что в юности поддержала казнь своей родственницы Серены — так это так, недобрые слухи…

— Послушай, в юности мы все совершаем ошибки, — с легким нажимом сказал Аэций. — Валентиниана она воспитала прекрасным юношей.

— Прекрасным?! — округлила глаза Пелагея. — Прелюбодеем, каких свет не видывал! Сенатские жены только и скачут в его постели. Интересно, что они там находят?

— Привелегии для своих мужей, — не сдержался Аэций. — Давай не будем обсуждать императора. Скоро мы с ним породнимся и станем одной семьей.

— Что-что? Породнимся?.. Как ты наивен! Как ты ужасно наивен! — воскликнула Пелагея.

С тех пор они больше не говорили о смерти Гонории. Аэций почти поверил в её виновность, и все же его глодал червячок сомнения, ведь так удобно свалить вину на того, кто уже ничего не скажет.

Поиск изготовителя яда продолжался до осени. Действовать приходилось негласно, чтобы его не спугнуть. И вот отыскался некий осведомитель, назвавший не только имя изготовителя яда, но и того, кто сделал заказ. Им оказался бывший префект претория Петроний Максимус.

«Так вот, кто роет мне яму», — подумал Аэций. Арестовать сановника столь высокого положения без особого дозволения он не мог и, не откладывая, решил нанести императору визит.

21 сентября. Покои императора Валентиниана

— Так вы считаете, что во всем виноват Петроний Максимус? — спросил император, останавливаясь напротив Аэция в озаренном солнечными лучами атриуме своих покоев. Статуи древних героев сочетались здесь с вазами полными роз. Ослепительная белизна колонн придавала атриуму помпезный вид. За спиной императора в грозном молчании застыли спатарии из числа его личных телохранителей. Возглавлял их новый начальник стражи, рядом с которым стоял Ираклий — непривычно вооруженный и одетый в броню.

— Причастность Петрония Максимуса к убийству для меня очевидна, — сказал Аэций, у которого забрали оружие при входе в атриум.

— Вы не ответили на вопрос, — слегка раздражаясь, произнес Валентиниан. — По-вашему император — пустое место, а всеми его делами заправляет бывший префект претория?

— О, нет. Я не это хотел сказать, — смешался Аэций.

— Однако ваши слова прозвучали именно так, — с холодной настойчивостью произнес Валентиниан. — Услышав их, даже птицы умолкли от удивления. Оказывается, это вовсе не император вершит правосудие, а Петроний Максимус так непомерно велик, что решает, кому умереть, а кому остаться в живых!

По лицу магистра пробежала тень.

— Правосудие?.. Разве это слово применимо к отравлению исподтишка.

— Правосудие применимо к тому, кто виновен! — воскликнул Валентиниан и, неожиданно дернув из ножен короткий клинок, казавшийся частью его облачения, а не грозным оружием, ткнул им Аэция в грудь. От неожиданности магистр качнулся назад и, мазнув по