Моя преступная связь с искусством - Маргарита Меклина

Вопрос: Как Вы узнаете, когда книга должна быть закончена?

Алессандро Барикко: Это похоже на то, как художник решает, когда он должен нанести на холст последний мазок. Это тайна творчества — если ты не остановишься вовремя, что-то изменится. Что необычно в «Джоконде»? То, что в один прекрасный момент этот парень [Леонардо — М.М.] решил: «все, остаточно, хватит». Один лишний штришок — и картина будет испорчена. Так как сложно понять, когда нужно остановиться, любая книга либо слишком коротка, либо слишком длинна. В любой картине либо слишком мало, либо слишком много чего-то. Конечно, каждый пытается догадаться, когда нужно остановиться, но эти догадки случаются раз в жизни. Ну и, конечно, иногда и усталость играет роль в этом процессе.

Вопрос: В «Море-океане» есть любопытный диалог между адмиралом и священником. Падре говорит: «но Бог находится везде», а адмирал ему возражает: «да, падре, но море тоже, море тоже везде». Здесь Вы имеете в виду конфронтацию между Богом и природой, Богом и Морем?

Алессандро Барикко: Да, «Море-океан» — это книга, где наиболее ощутимо религиозное влияние. В конце ее есть даже глава о благословении моря. Там действительно есть попытка описания связи между морем и провидением, морем и божеством. Но отчетливый мессидж отсутствует, так что я не смогу Вам точно сказать, какая тут связь между Богом и морем. Как я уже говорил, есть какие-то образы, которые можно попытаться соединить в одно целое, но все неясно, нечетко, все окутано каким-то туманом. Читатель должен заштриховывать белые пятна и сам устанавливать нужные связи.

Вопрос: Ваш герой, художник Плассон, выкидывает все свои картины. Вы выкидываете все свои предыдущие книги, чтобы начать новую вещь?

Алессандро Барикко: Нет, написание книг это жест, это замах, это движение, которое длится и не завершается никогда (Алессандро рисует в воздухе большую дугу, подобную радуге), жест, подразделяющийся на главы-отрезки.

Вопрос: В «Море-океане» один из героев — художник, а другой — энциклопедист. Кем Вы видите себя, художником или энциклопедистом?

Алессандро Барикко: Во мне присутствуют оба компонента. Мадам Девериа из «Моря-океана» говорит, что эти мужчины — просто две половинки, вместе составляющие одного человека. И действительно, Плассон и Бартльбум становятся друзьями, это два характера, которые тесно связаны друг с другом. Жизнь одного невозможна без жизни другого. В моей писательской работе присутствуют оба эти компонента, без всяких сомнений. В книге всегда есть энциклопедической импульс. И если Вы копнете достаточно глубоко, то Вы его обнаружите. Ведь книга — это желание собрать кусочки знаний и переложить их в удобную для передачи другим людям форму. Но с другой стороны, рождение какого-то текста — это всегда попытка дубляжа, это попытка передачи того, что видели твои глаза, или это портрет твоих личных демонов.

Вопрос: Как Вы подбираете имена для героев? Как я заметила, почти никто из них не носит итальянские имена?

Алессандро Барикко: Подборка имен требует трепетного отношения. У нас в школе есть даже специальные классы, в которых мы учим, как придумывать имена. Я в основном полагаюсь на звучание имени. Итальянские имена мне не нравятся, и поэтому я их почти не использую. К тому же, по моим историям нельзя заключить, где происходят события, а наличие итальянских имен привязало бы их к одной конкретной стране.

В «Новом веке» есть своеобразный оммаж писательской работе по изобретению имен. Помните, когда нашедший ребенка негр подыскивает ему имя вместе с корабельной командой? Идея имени приходит из нескольких источников. Вначале найденышу дают имя обнаружившего его человека, приемного отца Дэнни Будмана, а затем, поскольку младенец был подобран на ящике с лимонами, ему дают имя «Т. Д. Лимон» (это название компании по продаже лимонов). Потом они понимают, что на слух все равно чего-то недостает, и в результате герой получает имя Дэнни Будман Т. Д. Лимон Тысяча-Девятисотый, ибо он родился в тысяча девятисотом году.

Этот описанный в «Новом веке» процесс называния является своеобразной симуляцией того, что творится в голове писателя в тот момент, когда он создает имя для своего персонажа. Особенно писателя такого, как я, который любит придуманные, сконструированные имена неитальянского происхождения.

Вопрос: Мы слышали, что Вы перебрались в Париж?

Алессандро Барикко: Я только что переехал из Турина в Рим и постоянно курсирую между Римом и Турином, так что я все время куда-то спешу. Париж хорош как место работы, а не постоянное местожительство. Поэтому в Париже я люблю, уединившись, писать. Там у меня есть небольшая квартирка, где меня никто меня не может найти, ибо никому не известен мой парижский адрес и телефон.

Вопрос: В «Новом веке» есть строчка — «когда ты не знаешь, что это такое, то это джаз». По Вашему мнению, все, что не поддается классификации, можно называть джазом?

Алессандро Барикко: Эта фраза, в сущности, шутка, но в ней есть доля правды. Джаз — это твое отношение к каким-то вещам. Ну вот когда кто-то спрашивает: «что это за книжка?» и ты отвечаешь: «это что-то джазовое». Джаз — это громадный контейнер, содержащий все, что угодно; это культовое выражение, обозначающее все, что связано с импровизацией и свободой, что не имеет четкой структуры и не укладывается в привычные рамки.

Снимки шли по рукам

Интервью со всемирно знаменитым художником и пионером перформанса Улаем (Ulay, настоящее имя Франк Уве Лейсипен), много лет входящим в состав самой экстремальной художественной пары Европы «Марина Абрамович и Улай», ныне приглашенным профессором в самых престижных университетах Европы. Улай родился в бомбоубежище в городе Золингене в 1943 году, сейчас живет в Амстердаме, в прошлом году он приезжал в Москву на свою выставку в ГЦСИ.

Маргарита Меклина: У вас в коллекции — около тысячи фотоснимков, на которых вы — и другие мужчины — предстают в женском обличье.

Улай: Я рано понял, что у меня сильная «анима», то есть женское «я», в противоположность «анимусу», мужскому «я». В начале семидесятых я жил в доме с фасадом, выходящим на канал в центре Амстердама, рядом с площадью Рембрандта, где собирались трансвеститы и транссексуалы. Там был их клуб и там же они прохаживались в поисках клиентуры.

Меня к ним влекло, в том числе и физически. Транссексуалы недолюбливали трансвеститов и, во избежание конфликтов, я старался приглашать их к себе домой отдельными группками. Несмотря на то, что трансвеститы носили женские имена, транссексуалы отказывались обращаться к ним в женском роде. Может быть, потому, что транссексуалы «дошли до конца» и стали женщинами, а трансвеститы — по мнению транссексуалов — всего лишь притворялись.

Сначала я имел секс с трансвеститом, потом с трансексуалом. Разница была огромная, но я стал предпочитать трансвеститов. Они научили меня, как правильно выбирать одежду, нижнее белье, макияж, парики и прически, чтобы выглядеть женщиной.

Мы стали снимать друг друга на «Полароид». Вся прелесть заключалась в обмене этими моментальными снимками будто подарками. Такой взаимный обмен вызвал доверие.

Я почти не делал отдельных снимков, где подчеркивались бы эстетические и формальные достоинства фотографий. Я использовал «Полароид» как кинорежиссер, делая целые серии с изображенными на них поведенческими паттернами и изменениями ситуаций. Тут можно использовать термин «перформативная фотография», «фотография-в-действии».

ММ: Правильно ли будет сказать, что «Полароид» выступал в качестве терапевта? Или вы как бы легитимизировали себя и транссексуалов и трансвеститов с помощью фото?

Улай: Прежде всего, тут были радость и удовольствие: сначала передавать «Полароид» из рук в руки и потом, весело хохоча, показывать друг другу и рассматривать эти моментальные снимки. Действительно наличествовал некий терапевтический лечебный эффект и даже вопроса не стояло о том, «кто санкционировал эту съемку» или «кто является автором той или иной фотографии».

Мне кажется, что когда ты снимаешь людей — особенно «необычных», «особых» людей — ты что-то у них забираешь и ничего не даешь им взамен. Получается несоответствие! Но в моих полароидных сессиях присутствовали спонтанность и непосредственность — как говорится, «medium is the message».

ММ: Что вдохновляет вас в трансвеститах и транссексуалах?

Улай: Они не хотят быть мужчинами и не хотят выглядеть как мужчины.

ММ: Вы находите транссексуалов красивыми?