Японская новелла - Сёсан Судзуки

25 “Я — придворный советник Мородзанэ...” — Аристократ Фудзивара-но Мородзанэ (1041-1101) служил в Киото при двух императорах — Сиракава и Хорикава.

16 “Некогда его привезли из будары...” — Кудара — японское название древнекорейского государства Пэкчё (364-660 гг.). Находилось на юге Корейского полуострова, поддерживало разносторонние связи с Японией. Через Кудара на Японские острова шло влияние буддизма и континентальной культуры.

27 “...считался покровителем принца Таками” — Внук императора Камму — принц Таками жил в начале периода Хэйан (794-1185 гг.). Его потомки составили род Тайра (Хэйкэ) — один из четырех наиболее могущественных родов в средние века (другими являлись Минамото, Фудзивара, Татибана). Наибольшего подъема род достиг при Тайра Киёмори. Далее — после пятилетней борьбы — он был побежден родом Минамото, глава которого Ёритомо установил свое правление (Камакурский сёгунат).

28 “...Дзусио, теперь принявший взрослое имя Масамити...” — По случаю совершеннолетия (“гэмпуку”) мальчику меняли прическу и одежду, его венчали особым головным убором, тогда же давалось и новое имя. Церемония “гэмпуку” прослеживается начиная с VII в. и вплоть до конца периода Токугава (1600-1868). Точный возраст совершеннолетия не был определен, он колебался в диапазоне от 10 до 16 лет. В древности исходили даже из роста (по достижении 136 см). После церемонии мальчик считался взрослым, получал право участвовать в религиозных церемониях и жениться.

29 “Весна шестого года Бунка” — 1809 г. Бунка именуется период между 1804 и 1818 гг.

30 “...надлежало явиться в замок с новогодними поздравлениями” — Эдоский замок — резиденция Верховного военного правителя, имел обширную территорию: с востока на запад она простиралась на 5 км, с севера на юг — на 3,9 км. 28 декабря удельные князья должны были являться в замок и поздравлять сегуна с наступающим Новым годом.

31 “...старший советник Иэёси...” — Токугава Иэёси (1793-1853) — 12-й сегун, заступивший на пост в 1837 г.

32 “...сочетался браком с Ракумией” — дочерью принца Арисутава Ёсихито. — Арисугава Ё. (1753-1820), принцесса Ракумия (1795-1840).

33 “...стал начальником сёгунской гвардии в третьем году Мэйва” — 1766 г. (Мэйва — с 1764 по 1772 гг.)

34 “...вассала Тоды Авадзи-но коми Удзиюки” — Тода А. (1734-1771) — глава кланов Мино и Номура.

35 “...в услужение к советнику Овари Мунэкацу” — Овари Мунэкацу— восьмой по счету глава клана Овари, правил до 1761 г.

36 “В одиннадцатом году Хорэки главой клана стал Мунэтика” — Период Хорэки — с 1751 по 1764 гг.; Мунэтика — девятый правитель клана Овари.

37 “...проходил однажды по улице Тэрамати...” — Улица расположена в Киото параллельно центральной магистрали города — Каварамати. На Тэрамати сосредоточены антикварные магазины.

38 “Из усадьбы Аримы на Сайхайбаси...” — Сайхайбаси находится в районе Хибия г. Эдо. Для Мори Огая характерно тщательное наименование улиц, кварталов, храмов и пр. Топография старого Токио составляла одно из его любимых увлечений, он разыскивал и изучал исторические карты.

39 “...после смены эры Ансэй” — Ансэй — с 1854 по 1860 гг.

40 “...случилось это в двадцать девятый день восьмого месяца третьего года Анъэй” — Анъэй — с 1772-1781 гг.

ТОКУТОМИ РОКА

ПЕПЕЛ

Победил — ты опора трона, побежден — и ты вне закона1. Вспоминается: из пятнадцати тысяч отважных, которые в минувшем феврале вырвались из крепости Гэйдзё, разметав ногами снежные сугробы, словно опавшие цветы, — одни ранены, другие погибли. В конце концов закрепились здесь, в деревушке Нагаи, что в провинции Ниссю, как обложенный со всех сторон охотниками, обнаживший клыки разъяренный кабан... Патроны на исходе, припасы еды на исходе, силы истощены. Большинство выбросило белый флаг. И вот то, что навсегда врезалось в память: уцелевший отряд в триста с лишним человек героически пробился через тугое кольцо осады, как пробиваются на свет ростки проса и конопли, бамбука и тростника2. Одна мысль воодушевляет их: вместе с нашим Сайго3 станем землей в родных горах!

Туго затянуты шнурки соломенных сандалий. Семнадцатое августа 1877 года, глубокая ночь, горная тропа Эйгатакэ уже темнеет перед ними в свете луны.

Брошена даже мелкая поклажа. У каждого к поясу подвязан мешок с провизией, в руках — ружье, на перевязи — меч. Не зажигают факелов. Не произносят ни слова.

Во главе Кирино. Перед ним проводник, местный житель. В центре отряда — Нансю4, на нем легкое кимоно сацумской выделки5, за узким синим поясом — клинок, длиной чуть больше фута; высоко подоткнув полы, он попыхивает трубкой. Спереди и с тыла его охраняют офицеры Мурата, Кидзима, Бэппу, Кононо, Мураяма, Нода, Саката, Масуда, в арьергарде — отряд Хэмми. Любую преграду, даже железную стену, сокрушим — и пройдем!.. Они твердо верили в это, и, несмотря ни на что, на их лицах появлялась улыбка.

Выступление было назначено на четыре часа пополудни. Теперь, когда авангард уже достиг подножия Эйгатакэ, темнота сгустилась. Млечный Путь раскинулся по небу. Гора чернеет. Слабо светит луна. Ветер холодит обнаженное тело.

Не дремлет и враг... Смотри-ка — вон на той горе, и на этой мерцают, как звезды, ряды сигнальных костров. В долине непрерывно раздаются выстрелы вражеского дозора, — он рыщет по правую и левую сторону от вершины.

А до вершины осталось еще больше двух ри6... Скорей, скорей, пока не рассвело! По обрывистой ночной дороге, по горным тропам — без разбора. Вот кто-то из арьергарда, поскользнувшись на уступе скалы, скатился в долину — где тут заметить, кто именно!.. Шестьсот соломенных сандалий шелестят “Пока не рассвело, пока не рассвело!..”, пересекают ущелье, достигают вершины, раздвигают зеленую листву, топчут ногами опавшие листья. Все поднимаются, поднимаются, поднимаются... Луна скрылась, короткая ночь близится к рассвету.

Едва зашла луна этой короткой ночи, края гор чуть уловимо посветлели. Холодный рассветный ветерок скатил капли с кончика листа, и они стекли по щеке — прямо в рот мужчины, упавшего к подножию скалы в еще окутанной сумраком долине. Губы его вздрогнули, руки и ноги шевельнулись, он что-то прошептал, — еще в забытьи, и вдруг...

— Матушка! Сейчас! — Собственный голос, отчетливо прозвучавший, заставил его очнуться, он медленно приподнялся, осмотрелся вокруг, пристально взглянул в небо и тяжело вздохнул: — Вернуться, я хотел вернуться, но... упал и потерял сознание... А-а, уже рассветает.

Прищелкнув языком, он встал на ноги, похлопал себя по бедрам. Затем попробовал взмахнуть руками, потопать ногами. Нашарив упавшее ружье, он поднял его и уже собрался было идти, когда с вершины горы внезапно донесся далекий боевой клич.

— Проклятие! Опоздал!.. — сорвалось с его губ. Он наскоро подтянул шнурки сандалий, движением плеча подбросил повыше меч на перевязи и, стараясь удержаться на скользкой почве, хватаясь за ветки деревьев, стал выбираться из долины.

Через каждые десять шагов он останавливался, через двадцать — напряженно прислушивался. Когда он пересек долину и достиг вершины, уже рассвело. В горах стояла утренняя тишина. Вскоре, сияя, стало подниматься солнце. Тут и там слышались голоса горных воронов.

Он прислонил ружье к корневищу сосны, но, не успев еще перевести дыхание, насторожился.

Ему лет восемнадцать, лицо изможденное, но черты его чистые; испачканный грязью солдатский мундир перетянут белым матерчатым поясом, соломенные гетры обтягивают икры ног, у пояса — плетеный мешок и пара сандалий, за плечом на толстом плетеном шнуре свисает длинный меч в красных ножнах.

Долго стоял он, прислушиваясь, и на лице его проступило отчаяние.

— Ничего не слышно... Разбиты! Эх, опоздал... опоздал... Они должны были выйти к Митаи. Но где оно, это Митаи?

Бессильно шепча эти слова, он поднялся наугад еще с десять тё7 по незнакомой горной дороге. Местность становилась все более дикой. Лишь однажды ему показалось, что прозвучало слабое эхо ружейного выстрела, но оно тут же замерло, слышалось лишь, как стекает роса, накопившаяся в листьях. Много раз он останавливался и вслушивался, но все было тихо. Потом, не поднимаясь, прошел по склону еще примерно пятнадцать тё. Миновав рощу темных криптомерии, он подошел к смешанному лесу, как вдруг с соседней вершины загрохотали шаги. Словно скатившись сверху — так, что он не успел опомниться, — десятка полтора солдат с желтыми полосками на погонах8 выбежали на него. Обе стороны замерли, уставившись друг на друга. Вдруг один из солдат спохватился и с криком: “Мятежник! Мятежник!” — щелкнул курком.