Японская новелла - Сёсан Судзуки

Не помня себя, он подскочил к прицелившемуся в него солдату, занес над его головой ружье и ударом плашмя свалил его наземь. Растерявшиеся было солдаты окружили одинокого врага, уверенные, что сейчас легко схватят его. Но он бросил свое ружье и, толкнув одного из солдат, того, что послабее, опрокинул его. Тогда другой изо всех сил уцепился за его свисавший на спину меч. Выскользнув из перевязи и оставив меч врагу, он обогнул скалу и помчался вниз с горы обратно.

— Смотри, убежал! Стреляй! Стреляй!..

Солдаты продолжали кричать; мимо его виска веером пролетели пули. Даже не обернувшись, он спрыгнул с обрыва, скатился по склону, помчался во весь дух — и вдруг скрылся в зарослях криптомерии.

Миловидная девушка лет шестнадцати, с широким разрезом глаз, с подобранными в прическу итёгаэси волосами9, слегка растрепавшимися на висках, склонилась над ткацким станом у окна в ослепительном свете заходящего солнца. Срастив оборвавшуюся нить, она снова взяла в руку челнок, но взгляд ее привлекли тени деревьев на сёдзи10, колеблемые ветерком с горы Хикосан. Едва наметившаяся грудь девушки поднялась от подавленного вздоха.

— О-Кику! О-Кику! — позвал кто-то.

— Да-а...

Оставив стан, она развязала тесемки, которыми были подхвачены рукава, и вышла в соседнюю комнату. Там женщина лет сорока с лишним, с обильной сединой в волосах, чистила вареные каштаны.

— Ки-сан11, я разлила чай.

— Матушка, а где Маттян12?

— Не вернулся еще. С тех пор как Сайго-сан поднял мятеж, даже дети в наших местах только и делают, что играют в войну. А ведь нет ничего отвратительнее войны, правда, Кий-сан?

Переглянувшись, они одновременно вздохнули. Пока чистили каштаны и пили чай, царило молчание. Но вот мать, мельком взглянув на дочь, сказала:

— Ты слышала, Кий-сан, давеча опять приходил Дзимбээ.

— Да?..

— Снова торопил. Я не дала ему окончательного ответа, сослалась на то, что отца, мол, нету дома. Но есть слух, что Такэру-сан очень спешит. К тому же через два-три дня — так говорит Дзимбээ — должны объявить о вступлении Такэру-сан в права наследства. Вот в доме Уэда и сбились с ног — готовят угощение, так он рассказывал...

— Такэру-сан?.. Все-таки?..

— Да ведь что поделаешь? Сатору-сан — лишен разума... Сигэру теперь нет. Вот и выходит, по словам Дзимбээ, что они во что бы то ни стало хотят заранее договориться с нами об этом браке. Завтра он опять придет, так уж надо дать ему ответ. Все-таки, это дом Уэда, а не какой-нибудь другой... так что и ты уж...

— Матушка! Чем идти за Такэру-сан, я лучше...

— Потому отец и тревожится. По правде говоря, мы многим обязаны дому Уэда, так что отец желал бы тебя отдать туда, но... при его доброте он не в состоянии тебе приказывать — ведь ты ему не родная дочь... вот он и очутился меж двух огней. Да и я во всем на твоей стороне. От этого отцу еще тяжелее, а я бы предпочла прослыть среди людей несправедливой и жестокой, чем видеть его мучения.

Она глубоко вздохнула и умолкла.

— Матушка, это очень дурно с моей стороны, но я ни за что не хочу выходить за Такэру-сан. И тетушка Уэда, сдается мне, догадывается об этом, не так ли, матушка?

— Что тебе сказать? Хозяин Уэда теперь из-за своей болезни совсем ослабел, так что он уже не глава дома, как прежде... Да и Такэру-сан такой человек, что даже мать, пусть бы она и думала по-другому, головы не смеет поднять. Ах, если бы Сигэру был дома!..

— В самом деле, матушка, что же все-таки с Сигэру-сан?

Невольные слезы закапали на колени девушки.

— Во всяком случае, так говорит Дзимбээ, Сирояма пала в прошлом месяце, двадцать четвертого числа. Сайго-сан мертв. Умер и Масуда-сан из Накацу. Пожалуй, ни один из тех, кто пришел в отряд из Накацу, не вернулся. А уж Сигэру, такой горячий, раньше других должен был принять смерть в бою... вот в доме Уэда его и считают погибшим.

— Но ведь если итак, какое-нибудь известие должно быть, правда, матушка? Мне никак не верится, что Сигэру-сан нет в живых. И вчера ночью я видела сон, будто бы он вернулся домой — такой похудевший...

— Ты все думаешь о нем, потому тебе и привиделся такой сон. Ах, если бы Такэру-сан пошел на войну, а Сигэру остался дома, как было бы хорошо... Но в жизни не сбывается то, что нам желается, верно, Кии-сан?

Пока мать и дочь беседовали друг с другом, по проселочной дороге, примерно в десяти те отсюда, медленно брел старик крестьянин. С мотыгой на плече, освещенный сзади вечерним солнцем, он ступал на собственную тень. Собирая в горсть рисовые колоски, он с шуршанием растирал их между пальцами, брал в рот и выплевывал шелуху. Так он шел своим путем, что-то шепча себе под нос, когда сзади его окликнул мужчина лет пятидесяти с лишком, со связанными в пучок волосами13, одетый в платье из домотканой материи с накинутым сверху чесучовым видавшим виды хаори14.

— Мампэй-сан! Эй, Мампэй-сан! Старик неспешно обернулся на оклик.

— Да это никак ты, Дзимбээ? Откуда?

— Вот, заглядывал в Такэмура.

— В Такэмура? А-а, верно, к Сонобэ-сан? С этим сватовством придется, пожалуй, порядком натрудить себе ноги, а, Дзимбээ-сан?

— И ноги натрудить, и хребет погнуть. Если бы и та сторона постаралась, дело бы сладилось, но... Что говорить, Мампэй-сан, сватовством и войной я сыт по горло.

— Да уж, что до войны, то, по правде сказать, Сайго-сан все вверх дном перевернул. Но теперь он лежит в сырой земле, говорить больше не о чем...

— Пожалуй, так оно и есть. А уж как люди натерпелись из-за этого “Демона Чумы”! Хотя бы здесь, в Накацу, четыре-пять десятков семей слезами обливаются. Зачем ходить далеко — возьми усадьбу...

— Что же, и с молодым господином Сигэру уже все кончено, а?

— Пожалуй, что так.

— Если с Сигэру правда все кончено, то и старый господин, и хозяйка вовсе отчаются. Однако, Дзимбээ-сан, ведь для господина Такэру Сайго-то оказался богом счастья, верно?

— Это точно.

— Не будь Сайго, не было бы войны, а не будь войны, Сигэру был бы жив-здоров. А если бы Сигэрусан был жив... да что там! Теперь все в руках господина Такэру. Того, кто мешал ему, нет в живых. Ведь старший брат его —дурачок. Стало быть, все огромное состояние достанется ему одному. К тому же на такую красивую барышню нацелился. Нет, ты смотри, какой везучий!.. А, Дзимбээ-сан?

— Это точно. Но, как говорят, пока живешь, не теряй надежды. Что бы господину Сигэру не идти на войну, а сидеть смирно... Он был любимчиком, вот имущество Уэда и поделили бы пополам, сколько бы господин Такэру ни бесновался. А стоило Сигэру уйти на войну, и все богатство уплыло у него из рук — тысячи, десятки тысяч иен15. И что осталось? Одна лишь могильная яма!.. Любимую подружку, О-Кику, и ту отняли... Хотя, положим, еще неизвестно, удастся ли это Такэру. Завладеть еще и О-Кику—это уж слишком, верно? А взглянуть на господина Такэру! Злобный, страшный человек! Но ведь как бы ни судачили за его спиной, а встретятся лицом к лицу — и каждый низко склоняет голову. Вот и я, Дзимбээ, рысью бегу по его поручению, разве не так? Такэру...

Внезапно сзади раздался топот копыт, и, обернувшись, они увидели, что лошадь остановилась всего в нескольких шагах от них. Всадник, сидевший в японском седле на гнедой лошади, был мужчина лет двадцати с небольшим, с густыми бровями, одетый в шаровары для верховой езды из белой бумажной ткани; в руках у него был бамбуковый хлыст.

Поспешно посторонившись, мужчина со связанными в пучок волосами поклонился.

— Издалека ли изволите возвращаться, господин? Небрежно кивнув, всадник проехал еще несколько шагов, но внезапно обернулся.

— Дзимбээ?

Тот торопливо подбежал.

— Слушаю!

— Ну, как?

На бегу, стараясь не отстать от лошади, Дзимбээ ответил:

— Как раз возвращаюсь оттуда. К сожалению, тамошний хозяин сегодня в отлучке...

— В отлучке? Чего они тянут! Когда же, по-твоему, дело окончательно сладится, Дзимбээ?

Почесывая в затылке, Дзимбээ следовал за всадником.

— Не стоит спешить, господин. У них почти все готово, так что подождите, пожалуйста, еще два-три дня, положитесь на Дзимбээ...

— Не справишься — поручу это дело другому, так и знай.

Нахмурив густые брови, всадник пристально взглянул на Дзимбээ, сверкнул глубоко сидевшими глазами, хлестнул лошадь и умчался.

Дзимбээ, отстав, переглянулся со стариком и вздохнул.

— Каково, Дзимбээ-сан, а? — сказал старик.

— Просто не знаю, как быть...

— Смена хозяев и на деревне ох как отзовется!

Пока эти двое, вздыхая, беседовали между собой, молодой всадник отъехал уже примерно на тё. Насупив брови, он скакал, стегая хлыстом ни в чем неповинные ветки придорожных ив, но вдруг пробормотал: “Незачем торопиться...”, отпустил поводья и успокоился.