Путь к Софии - Стефан Дичев

Брат последовал за ним. А Коста, удивленный и растерянный, стоял, не зная, как же теперь ему быть.

«Хоть бы Климент сказал мне что, — думал с обидой и злостью Коста. — Ради него оставил я жену и ребенка, чтобы помочь ему, чтобы не был он один. И вот благодарность... Уехал, бросил, — повторял он. Но вдруг его осенила новая мысль. А может, случилось так, что ему просто приказали! Ведь сказал же этот парень: он с каким-то братушкой был... И надолго ли он уехал?.. Как говорит этот парнишка, у них какое-то дело в Этрополе. Значит, могут там задержаться!.. А что, если мне самому отправиться туда, в Этрополе. Городок маленький — порасспрошу людей и найду его», — решил Коста. И, больше ни о чем не задумываясь, отправился в путь. Вскоре он был уже за пределами города.

— О, что это там? — радостно крикнул Коста и остановился. Вдали среди снегов извивалась длинная серая колонна. — Это же мой полк!..

Скоро он догнал колонну. Нашел свою роту, нашел своих друзей. И снова приветствия, снова объятия. Ротный фельдфебель, увидев его среди солдат, недовольно покрутил седой ус, потом улыбнулся и сказал:

— Ну, раз вы никак не можете быть поврозь, придется доложить его благородию. А пока отправляйся в обоз!

Коста отправился в обоз. Он не сразу сообразил, что означают слова фельдфебеля Егорова. А не думает ли тот, что он хочет записаться в солдаты? Нет, он не настолько потерял голову... До Правеца у них общая дорога, а оттуда он пойдет в Этрополе, к брату... Но когда они дошли до села и Коста узнал, что пришел новый приказ, полк теперь направляется в Этрополе, он усмотрел в этом перст божий. Радостный, улыбающийся, он снова присоединился к роте и зашагал вперед со своими друзьями. «Видать, вместе с ними приду я и в Софию, — взволнованно, расчувствовавшись, думал он, в то время как запевала затягивал новую песню. — Ну что ж, и через Этрополе ведет путь в Софию... А как придем — эх, придем же однажды! — вся рота встанет на постой в нашем доме... Вся, и Мирон Потапыч тоже...»

Глава 12

Не найдя брата во Врачеше, Климент предположил, что Коста отправился провожать псковцев до Орхание, чтобы там встретиться с ним. Но так как Климент шел во Врачеш прямым путем, вдоль реки, он разминулся с Костой. Теперь не известно, какая могла из-за этого выйти путаница. А ему хотелось увидеть Косту как можно скорее: он сгорал от нетерпения сообщить ему, что со следующего дня они оба начнут работать в лазарете.

И вот сейчас Климент, вернувшись в Орхание, кружит по празднично освещенной центральной части города, встревоженный и злой, приглядывается к лицам проходящих мимо болгар, заходит в лавки и корчмы, где мог бы, по его предположению, засидеться Коста, расспрашивает случайно встретившихся знакомых, но те ничего не могут ему сказать про брата. В городе, словно в разгар дня, многолюдно и шумно. Даже женщины появились. Останавливаются, обмениваются новостями. В самом деле, жизнь здесь уже пошла по-новому. Казалось, что и не предстоит трудных боев за перевал и что ночью не грохочут пушки. «И как странно, — думал с невольным волнением Климент, — не видно ни одной фески!..»

В бывшей резиденции местного турецкого правителя, ныне превращенной в офицерский клуб, играла музыка — оркестр гвардейцев-драгун. Одно из окон выступающего вперед верхнего этажа было открыто, и из него, как пена шампанского из горлышка бутылки, вырывалась мелодия какого-то вальса; она заливала маленькую площадь, гулко отражалась от стен противоположных домов. На акациях вокруг площади горели десятки фонарей, и густую толпу привлекала не столько музыка, сколько яркое освещение. Было холодно. Люди мерзли и топали ногами, чтобы немного согреться. Но никто не хотел уходить. Климент разглядывал их, надеясь обнаружить брата, — он почему-то решил, что если Коста все еще в городе, то он непременно должен быть именно здесь, он видел множество радостных лиц. «Но в чем, в сущности, состоит перемена? — спрашивал себя Климент. — В том, что играет музыка? Что небольшая площадь светла, как днем? Или в том, что эта молоденькая женщина с серебряными монетками в ушах, прижавшаяся к мужу, и та миловидная девушка с широко раскрытыми глазами, да и все остальные женщины могут безо всяких опасений быть тут в такое позднее время? Может, это? Да, да, может быть! Но не только это. Не единственно это! Но тогда что же такое свобода?» — спрашивал он себя, исполненный счастливой уверенности, что здесь уже больше нет турок и что сейчас все уже иное, не сознавая, что именно эта не знакомая ему до недавнего времени уверенность, то удивительное, хотя им самим никак не выражаемое чувство удовлетворения и счастья, которое проистекало от нее, и было свободой.

— Вон он, смотрите! — сказал кто-то рядом с ним, показывая на офицеров, которые то входили, то выходили из недавней резиденции уездного правителя.

— Кто?

— Вон тот. В высокой шапке. Из гренадерского полка, который мы вчера встречали.

— Хорош!

— Да, второй... второй, который сейчас входит. Видите, на плече две звездочки...

— Генерал!

— Нет, он не генерал. Майор, у генерала погоны золотые... — заметил какой-то, видимо, сведущий человек.

— Из чистого золота? — спросил кто-то.

Среди общего смеха раздался тонкий голос:

— А у турок погоны совсем другие...

— Хватит нам турок! Господь нас спас от них... — послышалось в ответ.

Климент прошел сквозь толпу к домам, осмотрел все уголки. Косты нигде не было. «Значит, он уехал», — решил Климент. Но он уже не сердился — то, что происходило рядом с ним, потрясло его и наполнило радостью. Он выбрался из толпы. Но едва только он свернул на первую улицу, как наткнулся на группу шумных, веселых офицеров, одних прапорщиков. Один из них был ему знаком и сразу же потащил его за собой.

— А, доктор, пошли с нами в клуб! Малюкин платит! И музыка, брат. Слышишь? Да замолчите же, господа!.. До чего ж я истосковался по музыке!..

— Уже не долго ждать, Алеша... Скоро для нас заиграет другая музыка! — перебивая друг друга, заговорили его приятели.

И так им было весело, так они смеялись над чем-то, что произошло перед их встречей с Климентом, что сразу же забыли о нем и шумно заторопились к ярко освещенной площади. А Климент стоял, улыбаясь, радуясь встрече с этими людьми, и жалел, что не пошел с ними.

Он вышел на главную дорогу, перешел через мост над рекой. Увидев едущий ему навстречу фаэтон, он вдруг почувствовал усталость. Сколько с него могут взять за поездку во Врачеш? Самое большее четвертак — он уже поменял турецкие деньги на русские, на рубли. Но, когда фаэтон приблизился, Климент с досадой увидел, что это военный экипаж. На заднем сиденье позади солдата-возницы он разглядел в смутном свете боковых фонарей гвардейского генерала, а рядом с ним — красивую молодую женщину в светлой шубке с большим воротником, с муфтой в руках и шапочке из дорогого меха. Ксения Бенецкая!

В ту же минуту узнала его и она.

— Климентий! — крикнула она с нескрываемой радостью, ничуть не смущаясь тем, что он видит ее в такое время в обществе немолодого генерала. — Остановите, князь! Скажите, чтобы он остановил!.. Это мой друг, болгарин, о котором я вам рассказывала. Да идите же скорей сюда, Климентий, я представлю вас его сиятельству, — сказала она нетерпеливо, как только фаэтон остановился.

Генерал обернулся, и Климент почувствовал на себе его благосклонный, немного усталый рассеянный взгляд.

С тем же кокетством, которое сегодня у Карла Густавовича Климент принял на свой счет, а сейчас понял, что оно адресуется мужчинам вообще, Ксения представила их друг другу.

Да, он не раз слышал имя князя Оболенского. Николай Николаевич Оболенский — флигель-адъютант из свиты его императорского величества, командир первого среди полков — Преображенского полка, потомок старинного рода, одного из самых знатных в России... Так вот что означали язвительные слова Бакулина, что они породнились с этим полком и что Ксения взлетела высоко!

— Надеюсь, вы на меня не будете сердиться, Климентий Славич! — сказала она. — Я уже успела рассказать его сиятельству о ваших злоключениях...

— Мне кажется, Ксения Михайловна, все это не заслуживает такого внимания... Простое недоразумение, ваше сиятельство, — добавил неожиданно смутившийся и в то же время польщенный Климент.

Князь сочувственно кивнул и засмеялся. Смех его был приятный, ласковый, но прозвучал он не от души, а как бы по привычке.

— Ну да, простое недоразумение! — сказал он. — Да вас бы расстреляли как шпиона, тогда как именно вы... Генерал Гурко шутил позавчера с Сердюком... Так это, значит, вы! Поздравляю вас с избавлением, — добавил Оболенский, делая ударение на последнем слове.

Возможно, он намекал не только на избавление от турок, но и от чрезмерной подозрительности полковника Сердюка. Его ласковый и в то же время небрежный тон, казалось, говорил: ну да, мне было приятно увидеть вас, а теперь — до свидания, любезный, до свидания!.. Он даже протянул было руку Клименту. Но Ксения опередила его.