Белладонна - Карен Молинэ

В той же неподвижной позе она стоит и несколько минут спустя, когда он стучится в дверь, которую Хью оставил приоткрытой.

— Не хотите ли выпить? — спрашивает он, когда она оглядывается посмотреть, кто это.

— Нет. — Она опять поворачивается спиной, выказывая полное отсутствие интереса.

— Могу я задать вопрос? — говорит он. — О вашей дочери.

Ого, какой настойчивый малый! Знает, чем привлечь ее внимание.

Она оборачивается к нему, ее лицо ничего не выражает.

— Брайони спросила меня, можно ли ей с Сюзанной называть меня «дядя Гай», и я сказал, что на это нужно получить ваше разрешение, — говорит он, удобно усаживаясь в серебристо-голубое кожаное кресло с подголовником. — Она сказала, что у нее уже есть дядя Джек в Нью-Йорке и она хочет, чтобы в Виргинии был дядя Гай.

Лицо Белладонны не меняется.

— Если этого хочет Брайони, — произносит она, — я ничего не имею против.

— Я бы не хотел, чтобы вы думали, будто в моем отношении к вашей дочери есть что-то неблаговидное, — говорит он. — Принимая во внимание обстоятельства нашей первой встречи. Я хочу сказать, вашей и моей.

— Принимая во внимание обстоятельства нашей первой встречи, я хотела бы получить ответ на такой вопрос: почему моя дочь вас напугала? — спрашивает Белладонна, усаживаясь в другое кресло. Ее платье тихо шелестит.

Гай долго разглядывает свои ногти, так же идеально вычищенные, как и ботинки. Белладонна не меняет позы, не торопит его.

— Она очень похожа на мою младшую сестру, — отвечает он наконец. — На Гвендолен. Мою Гвенни. — Его глаза подергиваются дымкой. — Видите ли, я почти никогда о ней не рассказываю. Когда я издалека впервые увидел Брайони, мне почудилось, что моя Гвенни воскресла. Понимаю, это игра света и больше ничего. И, наверное, я принимаю желаемое за действительное, потому что чем дольше я смотрю на Брайони, тем сильнее замечаю, что никакого сходства нет. Но выражением лица, манерой петь и танцевать она очень напоминает мне Гвенни. Моя сестра умерла много лет назад, ей было всего лишь девять.

— Простите, — говорит Белладонна, хотя ее голос по-прежнему холоден и отчужден. — Сколько лет было вам?

— Двенадцать, — отвечает он.

Они долго сидят в молчании, впрочем, вовсе не тягостном. Ему, очевидно, не хочется рассказывать о Гвендолен, и Белладонна не испытывает желания расспрашивать. Время от времени снизу до балкона долетают взрывы пьяного смеха. Кому-то из гостей, видимо, неохота уходить, тем более что они по пьяной лавочке не помнят, где оставили машины. Ничего страшного — Билли и Вилли с удовольствием повернут их в нужном направлении.

— Я рад, что Хью приехал, — говорит он наконец.

— Расскажите мне о нем.

Гай, неистощимый говорун, рад стараться.

— У Хью, как вы, наверное, заметили, прекрасные манеры, но это всего лишь внешняя благовоспитанность, — отвечает он. — Его отец был неразборчив в связях. Однажды, во время пьяного кутежа, он полоснул бритвой по своей ноге и по ноге своей любовницы, чтобы побрататься кровью. Мало того, он показывал всякому встречному фотографии этого события, да еще и с гордостью демонстрировал шрам на ноге. — Гай качает головой. — Он считал, что детей нужно видеть как можно реже, и Хью, как и большинство мальчиков нашего класса, был воспитан няней. Няня ему попалась любящая; наверное, это и спасло мальчика от безумия. Она растягивала его шерстяное белье, чтобы оно не жало и не кололо. Няня любила его, защищала от жестокого мира и пуще всего — от родного отца. А мама жила только развлечениями, ходила на балы, на примерки к портнихам, на чашку чая к подругам, лишь бы не тратить время на ненужные хлопоты — на детей и на мужа.

Гай не сумел сдержать горечи в голосе, глаза следили за мелькающими вдалеке огнями. Белладонна поняла: отчасти он описывал свое собственное детство, собственную мучительную память о небрежении и боли.

— Как вы познакомились?

— В школе. Ему было восемь, мне девять, так что у меня за спиной уже был целый год унижений и издевок. Мне кажется, попасть из-под теплого няниного крылышка в жестокую реальность школы — это потрясение, от которого многие из нас так никогда и не оправились. — Он сказал это не потому, что взывал к сочувствию, просто констатировал факт.

— Каково было в школе?

— Вам будет неприятно слушать.

Но она хочет услышать. Она заставляет себя сидеть спокойно рядом с ним и вести расспросы, терпеть возле себя всепоглощающее мужское присутствие, потому что он может дать ответы на часть вопросов, терзающих ее уже много лет. Она хочет услышать его рассказ, потому что он знает о том, как воспитывались они, члены Клуба, что их вырастило и сделало такими. Белладонна легко может представить себе этих людей в школе — они радуются чужой боли, наслаждаются звуком хорошей порки, страдальческие крики разогревают им кровь. Они упиваются могуществом своего высокого положения, радуются несчастью и унижению равных себе.

— Расскажите мне все, — велит она.

— Мне кажется, все закрытые школы, столь ненавистные мне, ставят себе одну главную задачу — запретить все, что может доставлять удовольствие, — говорит Гай. — Поэтому там, чего ни коснись, все плохо — мерзкая еда, жесткие кровати, холод в помещениях, злые учителя — словом, все. И не дай Бог маленькому мальчику выказать хоть тень слабости или отчаяния. Некого попросить о помощи, не на кого опереться, никто тебя не защитит.

Ей казалось, что он рассказывает о ней самой. О том, что с ней сделали.

— И нигде ни одной женщины, если не считать поварих, которые скорее напоминали гунна Аттилу, чем оставшихся дома нянюшек, матерей, сестер, с кем мы привыкли играть в прошлой жизни, — продолжает он. — После матери, когда…

Когда мать умерла, хочет сказать он, но не может. Белладонна понимает это интуитивно.

— Школа закалила меня. Я стал шустрым малым, наловчился мастерить из бечевки что-то вроде лассо, кусочком сыра выманивал крыс из норы и ловил их, как только они высовывали нос, — продолжает Гай. — Остальные мальчишки восхищались моим умением и быстро научились не ссориться со мной, иначе находили в кроватях или карманах дохлых крыс. Я научился этому трюку у одного из приятелей. Его звали Лэндис. Когда Лэндис прибыл в школу, мальчишки вознамерились, как обычно, устроить ему «темную» — накинуться на него всем скопом и оттузить, чтобы знал, кто здесь хозяин. Но Лэндис умудрился перехитрить драчунов. Когда он вселился в свою комнату и начал распаковывать вещи, все были поражены, увидев его прелестные расчески из слоновой кости с монограммами — такие можно увидеть только на туалетном столике знатной дамы. Один из мальчишек, дюймов на восемь выше его и килограммов на двадцать тяжелее, схватил его, решив устроить хорошую трепку. Но Лэндис развернулся и с размаху заехал ему кулаком в лицо. Тот упал, обливаясь кровью. Лэндис протянул ему руку, помог подняться, отряхнул, развернул и дал такого пинка, что тот вылетел в коридор. Лэндис научил меня драться, постоять за себя. Только так можно было завоевать уважение в школе — силой, грубой и внезапной силой. Труднее всего пришлось Хью — он был невысок и худощав. — Гай провел рукой по волосам. — Если школа не ломает ученику дух, то приучает верить в свое превосходство. Человек гордится тем, что сумел остаться в живых. И становится ненасытен в любви.

— В стогах сена, — добавляет Белладонна.

Гай улыбается.

— Особенно в стогах сена.

— И в отмщении, — говорит она.

Гай с любопытством бросает на нее взгляд.

— Да, совершенно верно. Мы с Хью не раз, лежа ночами в кроватях, дрожали от холода, не могли уснуть и мечтали о возмездии.

— Вам это удалось? — спрашивает она.

— Отчасти, — отвечает он. — Планы мести нужно тщательно выстраивать.

— Я это понимаю, — отвечает она. — Но расскажите, чем занимается Хью?

— Работает в «Ллойде». Страхует мои чайные плантации.

— А его жена?

— О да, великолепная Николь…

— Мне кажется, Лора на нее совсем не похожа.

— Ни капельки. У Лоры есть сердце.

— Почему Хью женился на ней? По той же причине, по какой Лора вышла за Эндрю?

— Из гордости, — отвечает Гай. — Из упрямства. Из глупости. Но прежде всего — назло отцу.

— Не понимаю, — говорит Белладонна. — Она, если не ошибаюсь, леди Пембридж, так что для его семьи не было бесчестьем породниться с ней.

— Я могу вам доверять? — спрашивает Гай. — Я еще никогда никому этого не рассказывал.

— Конечно можете, — отвечает Белладонна. Она хочет знать, что он расскажет, а я не могу понять, почему этот разговор принял такой оборот. Дело не только в том, что ей интересно послушать о людях одного с Гаем класса. Хотя, мне кажется, у нее есть склонность вытягивать из людей признания самого интимного характера. Все дело во взгляде ее ослепительных зеленых глаз, таком напряженном, вопросительном, но в то же время жестком. Она словно бросает вызов: Расскажи, мне нужно знать.