Ворожей (сборник) - Владислав Сосновский

Я доложил Северу в очередной раз о своем отбытии, и он одобрил меня:

– Правильно. Погуляй по Магадану. Не ахти, какой городок после Москвы, но все-таки новые места – всегда интересно. Дойдешь до Дворца культуры, афиши почитай. Я лично всегда люблю афиши читать. Вдруг там что?.. Может, кино, какое. Как раз сходите с Чайкой. Денег я тебе выделю. Но раньше обеда, слышишь, не вертайся. Тут прораб будет шмыгаться. Противный мужик. Начнет штормить, чего доброго, а нам этого не нужно. Понял меня?

– До Бухты Провидения далеко лететь? – спросил я невпопад.

Север сдвинул морской картуз на переносицу и привычно поскреб затылок.

– До Бухты далече будет. Тебе, почитай, всю Чукотку треба пересечь. Только хто ж тебя туда пустит? Документы – тю-тю. Так что сиди уж теперь здеся, писатель, и не рыпайся. Посовайся туда-сюда. Может, работу, какую сыщешь. На овощебазу загляни. Что по Трассе. Найди на складе Марусю. Скажешь, от Севера. Авось помнит, – улыбнулся Север чему-то своему, тайному.

И я сразу покатился на эту самую, горемычную Колымскую Трассу. Теперь она обустроилась. По обочинам выросли жилые кварталы со стеклянными магазинами. Мужики мирно пили пиво у пивной палатки. Громадные, как дома, самосвалы неслись по дороге, разгоняя пыль и оглашая окрестности страшным грохотом. А ведь когда-то здесь была одна таежная глушь и тишина. Вереницы смертников с ломами и лопатами тянулись к своему последнему пределу в неведомую даль. Лишь лай собак, окрики охранников да тупое тюканье металла о каменную, промерзлую почву вспарывали таежную глухомань необъятной Колымской земли.

Я словно бы увидел эту шевелящуюся колонну, и мне стало не по себе, стало вдруг ужасно стыдно. За кого? За что? За Россию? Так ведь она всегда была такая. Бездорожье, лай собак и просеки на костях. Сколько заключенных тут полегло, посчитать было невозможно.

Я нашел обозначенную Севером овощебазу, но Маруся оказалась не одна. Их было целых три. Первая подозрительно оглядела меня, мою белую рубашку и подсунула какой-то ящик ногою глубже под стол. Имя Север она слыхом не слыхивала и отправила меня в цех номер три.

В третьем, вонючем, скрежещущем цеху другая Маруся все допытывалась, что, собственно, мне надо, а узнав, что просто нужна работа, спровадила меня в цех номер пять. Тут-то и оказалась нужная Маруся, непосредственно знавшая Севера Ивановича.

Все промелькнувшие Маруси, видно, принимали меня при белой рубахе и ярком галстуке за какого-нибудь важного инспектора и прятали в столы тайный провиант. Я смеялся и уверял их, что я просто такой неудачный человек, однако начальницы цехов все равно чего-то опасались. Лишь одна из них, последняя, услышав имя Север, сказала: «Подожди. Погуляй часок».

Я гулял и «часок», и больше, наблюдая, как серые грузчики в грубых фуфайках месят сапогами грязь у транспортеров, по которым текли то плетеные сетки с капустой, то с луком, то с морковью, орошая зал приторно сладким, отвратительным запахом гнили.

Грузчики, не глядя на меня, хватали сетки деревянными пальцами и заполняли этими сетками решетчатые контейнеры, которые потом закатывали в подъезжавшие машины.

Мне стало тоскливо ждать неизвестно чего, и я сказал последней Марусе, что приду завтра в соответствующей одежде, надеясь, что у Севера найдется таковая.

Последняя Маруся согласилась и предупредила, чтобы я не опаздывал, пришел к восьми утра.

Я снова вышел на убитую машинами Трассу Скорби с мирным, производственным движением транспорта, словно бы не имевшую никогда никакой истории. Дорога и дорога. И будто не падал тут никто от истощения. И никому не стреляли в затылок за ненадобностью немощной силы. Нынче все выглядело обыденно, по-городски.

Я прошел мимо автовокзала, окруженного новенькими, сверкавшими автобусами. Напротив автовокзала высилось современное здание Главпочтамта. В лучах солнца оно смотрело в мир сквозь громадные квадратные очки темных стекол, напоминая вальяжного упитанного чиновника.

Внутри этого здания, тем не менее, располагался самый разночинный народ. Сюда захаживала и местная интеллигенция поинтересоваться прессой или просто услышать чей-то близкий голос из какого-нибудь далекого города на «материке». Бродили здесь в пустых раздумьях о дальнейшей, туманной судьбе и обтрепавшиеся бомжи, прислушиваясь без зависти к чужой жизни. Заезжал и всякий транзитный народ из орочей, чукчей, хантов. Эти подчас радовали окружающих экзотическими одеждами, шкурами, унтами, торбасами. Вид они имели диковатый, и в отсутствии тайги ли тундры маялись в неприютности города, томились в ожидании автобусов, сбившись в какой-либо угол.

Занесло сюда и меня. Ноги идти не хотели, упирались, пытались проскочить мимо входа, но я все-таки настоял. Конечно, нужно было позвонить Валентину. Беда бедой, а выпутываться было жизненно необходимо.

Овощебаза. Лук с картошкой и капустой меня не пугали: этого добра я перегрузил в студенческие годы великое множество. Но меня ждали в редакциях.

Затем я сюда и летел. Однако отсутствие командировочных документов отрезало мне вход куда-либо. Без них я был никто. Грузчик лука и капусты. И это, откровенно говоря, висело на мне тяжелым грузом.

Поэтому, пересилив ноюще гнетущий стыд, я опустил одну из последних монет в телефон-автомат и тут же, как пор заказу, услышал бодрый голос Валентина.

Я стушевался, имея внутри себя непреодолимое желание повесить трубку Но Валентин призывно повторил:

– Слушаю. Говорите.

– Привет из Желтого, – тускло промямлил я.

– Олег! – закричал Валентин. – Как ты?

У меня что-то больно оборвалось внутри.

– Как ты существуешь?! – кричал Валентин голосом родного брата. И этот голос разлил во мне горькое тепло. – Что нужно? – не унимался Валя.

– Спасибо тебе, – осмелел я. – Существую кое-как. Был на погранзаставе. Пришлю тебе очерк. Но вот, если сможешь, вышли мне дубликат командировочных документов. Без них я, сам понимаешь, тут г на палочке. Человек без роду-племени.

– Ладно! – закричал Валя. – Держись! Документы постараюсь добыть. Через неделю загляни на почту. Что нужно будет – звони, горемыка. Не вешай нос.

Я повесил трубку и, окрыленный, выскочил на улицу. Мир вокруг снова обрел краски, шумел и переливался. Жизнь явила смысл, который содержался во мне самом, и я понял, что главное – не терять его и не раскисать.

«Господи, – прошептал я. – Будь со мной»!

Теперь во мне рождались новые проекты, не исключавшие, впрочем, недельную разминку на овощебазе. Я наметился, получив документы, отправиться в редакции газет, на радио, на телевидение, слетать по их заданиям куда-нибудь в тайгу, к морякам или пограничникам, сделать серию очерков и передач, что и легло бы в основу будущей книги. Помимо всего, мне мечталось написать о Чайке, но пока я не знал – как. Нужно было побольше пробиться в ее фантастический, цветистый мир, а это было не так просто.

Итак, я повернул к писателям, чтобы забрать свои вещи и не причинять никому беспокойства и жизненных неудобств. Повернул, вернее, к Анжеле Ивановне. В последнюю нашу встречу пришлось перенести вещи к ней домой. Повернул потому, что ни с кем из литераторов до сих пор знаком не был.

Секретарша встретила меня как старого приятеля – солнечно ласково. Она вся лучилась каким-то радостным светом и каждый удобный раз не забывала заглянуть в зеркало. Я обратил на это явление особое внимание и полюбопытствовал, не вернулся ли из экспедиции ее драгоценный геолог.

– То-то, что не вернулся, – театрально опечалилась Анжела Ивановна. Глаза, губы и щеки ее пылали от макияжа. – Все никак не доберется… – вздохнула прекрасная Анжела Ивановна. – То у них, знаете, пробы, что ли, не те, то погода, то – то, то – это. Словом, доля наша такая, бабья – ждать. Ничего не поделаешь. А вы располагайтесь. Отдохните с дороги. В ногах правды нет. Чайку? Кофе? Может, с коньячком?.. Устала я, Олег Геннадиевич, – сказала Анжела Ивановна, садясь рядом со мной на диван. – Сил больше никаких. Зимой – одна. Летом – одна. Жить-то когда? Когда любить? Вот и спит моя змея Кундалини непробудным сном. – Секретарша вдруг нежно погладила мои волосы. – А ты красивый. От баб, видно, отбоя нет. Опять же – Москва. – Анжела достала бутылку дорогого коньяка и две рюмки. – Не бойтесь, сегодня муж не вернется. Передали по рации – дождь там у них. – Провела тонким пальчиком по моему носу.

– Да, – сказал я, ощущая, как проваливаюсь в тошнотворно сладкое болото. – Кундалини – это серьезно. Вы тут время даром не теряете.

Она налила две рюмки. Мы выпили. Коньяк был хорошим. Мы выпили, и Анжела прошла в ванную.

Я огляделся. Комната как комната. Набитая чучелами медведей, рысей, волков и прочей таежной живности.

Анжела вернулась в наполовину распахнутом ярком халате все с той же обворожительной улыбкой. Теперь она села мне на колени и одарила долгим, сладким поцелуем. Понятно, чем бы все это кончилась, если бы за спиной прекрасной секретарши вдруг не мелькнул образ Врубелевского Лебедя с глубокими печальными глазами, знающими тайну мира. Весь ужас состоял в том, что это была не Лебедушка Врубеля, а Чайка, окруженная мелкими крестами таинственной сирени.