Мистификация - Клиффорд Ирвинг

– Уже еду. Со мной приедет Джерри – он думает, мы повеселимся. Через час буду.

За десять минут до начала записи братья Осборн уже закончили предварительную проверку пометок Хьюза. Дик стоял неподалеку и наблюдал. К тому моменту моя вера в свои силы стала просто непомерной.

Несмотря на спешку, с которой я прописывал те страницы в Помпано-Бич, у меня не было ни малейших сомнений в результате. Они вручили мне страницы со своими благословениями. Почерк, без всякого сомнения, принадлежал Ховарду Хьюзу.

Фостин Джеле походил на курицу-наседку, чье гнездо с яйцами атаковала пара ласок. Он умолял Осборнов проверить страницы более тщательно.

– Мы хотели бы найти отпечатки пальцев, – объяснил он.

– Вы еще ничего не нашли? – спросил я, изображая испуг.

– Только что-то, похожее на шрам, – сказал мне один из Осборнов. – Кажется, это кисть левой руки. У Хьюза есть шрам на левой руке?

Прежде чем я успел ответить, встрял Дик:

– У меня есть такой шрам.

Я чуть не подавился, а старший из Осборнов повернулся к Дику, воззрившись на него с недоумением.

– На правой руке, – пояснил Дик. – Получил его во время игры в баскетбол, когда мне было пятнадцать. – Он протянул правую руку Джеле и Осборнам. – Видите? Отпечаток выглядит так?

– Есть и другая теория, – торопливо вмешался я. – Дик возил практически все письма и доставил запись с Ибицы. Но у Хьюза травмирована левая рука. Он держит ее вот так... – Я продемонстрировал, как именно он держит руку. – Не могу припомнить, чтобы когда-либо видел кисть. Он мог придерживать ею лист бумаги во время письма, и если был отпечаток шрама, то именно этого.

Я сжал руку Дика и сказал:

– Пойдем, мне нужна твоя помощь. Они разбирают дом Марти на части. – Я затолкал его в ванную комнату в холле. – Что, черт побери, на тебя нашло? Обязательно надо было показывать им свой гребаный шрам? Совсем крыша поехала?

– Полегче! – пробурчал он. – Ты же сам им сказал – я касался всех писем и даже отпечатал часть записей в Помпано-Бич.

– Конечно, – рявкнул я, – но они не уточнили, где нашли отпечаток кисти: на письмах, стенограммах или контрактах. А вдруг он был на письме Хэрольду Макгро?

– Ой, – медленно кивнул Дик, – я и забыл об этом.

Он выглядел таким обескураженным, что мой гнев испарился и готовое вырваться на волю нравоучение увяло на корню.

– Не волнуйся, – махнул я рукой. – Отпечаток шрама, скорее всего, нельзя идентифицировать. Сходи вниз, выпей – и пожелай мне удачи, потому что через пять минут они направят эту чертову камеру прямо мне в лицо.

Под потоками света, стиравшими всякий намек на окружающее меня пространство, с микрофоном, прикрепленным на груди под свитером, я восседал в большом мягком кресле в кабинете Марти. Майк Уоллас, улыбаясь, скользнул в такое же кресло напротив меня:

– Как вы себя чувствуете?

– Прекрасно, Майк.

– О чем так беспокоятся те парни в другой комнате? – спросил он, имея в виду издательский контингент.

– Они думают, что вы собираетесь съесть меня с потрохами и выплюнуть косточки.

– Боже праведный, – покачал он головой, нахмурившись. – А почему они так думают?

– Будь я проклят, если знаю. Что ж, приступайте. Расстреливайте.

Камеры бесшумно заработали, и мы начали говорить о Ховарде Хьюзе и наших с ним встречах. Я рассказал историю о Дике и черносливе, ответил на одни вопросы и проигнорировал другие. У меня было множество извинений: мои обязательства перед "Макгро-Хилл", права "Лайф" на историю наших встреч, обещание самому Ховарду, который запретил мне давать какие-либо намеки о его истинном местонахождении. Через два часа я подправил грим на лице и нашел Дика на лестнице, ведущей в столовую.

– Как все прошло? – спросил он.

– На автопилоте, – спокойно ответил я. – Нажал кнопку, и вся эта хрень потекла. Я рассказывал эти истории столько раз, что начинаю верить в их подлинность.

Днем в воскресенье, по приглашению Майка Уолласа, мы смотрели Суперкубок в специальном проекционном зале Си-Би-Эс. Поставив на "Дельфинов Майами", я проиграл сорок долларов Дику, Джерри Альбертини и Марти. "Шестьдесят минут" освещали сложившееся положение. Я таращился на себя самого минут пятнадцать. В жизни не видал более лживого человека, чем Клиффорд Ирвинг на двадцатидюймовом экране. В голову пришла мысль, что все, кто меня знает, непременно поймут – я лгу. Ни одного естественного жеста: улыбка вышла вымученной, смех – дрожащим, а руки неуклюже шевелились, подчеркивая каждую важную фразу. Похоже, я взял за образец честность выступлений Ричарда Никсона или Линдона Джонсона на предвыборных митингах.

На следующее утро мне позвонили руководители "Макгро-Хилл" и "Лайф".

– Ты был великолепен, – сказали они. – Ты действительно справился, такой естественный, искренний. Думаем, неприятности на этом закончатся.

Не прошло и недели, как компания "Роузмонт" подала на нас в суд, чтобы добиться временного запрета книги, но на это, похоже, все плюнули. Предварительный запрет, свобода слова и первая поправка к конституции США – все было на стороне "Макгро-Хилл" и "Тайм".

Впервые с того времени как началась наша афера, то есть почти год назад, я чувствовал, что события разворачиваются помимо моей воли. Я превратился в младшего консультанта, военного, разжалованного из командовавшего сражением генерала в лейтенанта на фланге. Были задействованы две юридические конторы: "Уайт и Кейз", представлявшие "Макгро-Хилл", и "Крэвэт, Свейн & Мур" от "Тайм", а также мой собственный адвокат Марти Акерман, остававшийся в тени, но игравший роль партнера. Перемены меня и устраивали, и беспокоили одновременно. Я все еще должен был закончить предисловие, а после этого улететь на Ибицу, оставив поле битвы на растерзание законникам. Но действия юристов откровенно озадачивали; я не знал законов и чувствовал себя весьма нехорошо. Дик, остановившийся вместе в Джерри Альбертини в отеле "Билтмор", сидел в своем номере и большую часть времени почитывал детективные романы. Безумие прошлой недели постепенно перешло в тихое сумасшествие. Роберт Стюарт приезжал почти каждый день с гранками, которые необходимо было редактировать, я все еще дописывал последние страницы предисловия и чувствовал, что мне смертельно нужно поспать, поэтому даже бросил Дэвида Уолша на попечение друзей в ресторане: он гулял на вечеринке в честь удачного моноспектакля знакомого актера в галерее "Грир", опрокидывая один скотч за другим и успокаивая свою язву фруктовой солью "Иноз".

Дик приехал утром, и через несколько минут Марти загнал нас в угол холла.

– Больше никаких обсуждений по поводу Честера Дэвиса, – сказал он. – Я хочу, чтобы вы, ребята, написали обо всем, что знаете. – Он повернулся ко мне: – Не надо скромничать. Нужны цветистые детали. Разбейте ваши мемуары на разделы – ваша жизнь, финансовое положение, плата Хьюзу, чеки и все ваши встречи с ним. Просмотрите свои билеты, чтобы точно указать даты.

– А для чего это надо? – спросил Дик.

– Проклятый иск "Роузмонт". Мы собираемся задействовать ваши показания в суде.

Он мой адвокат, ему лучше знать, решил я, так как слишком устал и перенервничал, чтобы спорить. К следующему дню я сумел выдавить из себя двадцать две страницы официального заявления, забив их деталями под завязку, и вручил Марти с обычной авторской гордостью. Он внимательно прочел каждое слово.

– А на каком именно самолете ты летел, когда добирался в Мексике из Оахаки до Юкатана?

– "Сессна-150". – Я вспомнил название модели, которую увидел в каком-то прочитанном прошлым летом журнале.

– Разве ты не говорил мне, что там было четыре сиденья?

– Да, кажется, сзади было еще и заднее кресло.

– Тогда это не может быть сто пятидесятая модель.

– Марти, я же сказал, тот тип, Педро, назвал самолет "Сессной-150". Но мы ведь говорили по-испански... Я мог неправильно его понять.

– А ты разве не записал идентификационный номер самолета? Он пишется на хвосте.

– Я не посмотрел.

Марти взглянул на меня с удивлением:

– А как насчет номера машины Холмса, где он завязал тебе глаза и отвез во Флориду к Хьюзу?

– Это было глупостью с моей стороны. Мне следовало все фиксировать.

Он помедлил, затем кивнул.

– Я это перепечатаю, а ты потом сможешь подписать.

Дик выжал из себя описание своей встречи с Хьюзом в Палм-Спрингс. Через несколько часов оба документа были напечатаны секретарем Акермана и представлены нам на подпись, а Марти их заверил. Мы с Диком сидели наверху.

– Знаешь, – начал я, – все эти чертовы письменные свидетельства...

– Ты к чему это?

– Точно не знаю. Но думаю, это показания под присягой.

– Я не поднимал правую руку и ни в чем не клялся.

– Я тоже. Но мы их подписали.

– Полечу-ка я обратно в Испанию, – пробормотал он. – Сегодня же вечером.